Эль-Сид, или Рыцарь без короля

«Заставил короля сгореть от стыда», – сказал Минайя. Вот потому он и оказался сейчас здесь.
Припомнить это нетрудно, подумал Руй Диас, особенно в такую вот ночь, под теми же небесами, которые смотрят сейчас и на него, и на монастырь Сан-Педро-де-Карденья, – в двух неделях пути, и путь этот с каждым днем все длиннее, – где нашли приют его жена и дочери, а денег на их содержание, между прочим, хватит только на полгода.
Припомнить нетрудно, продолжал размышлять он, лежа рядом с теми, кто последовал за ним в изгнание. Одних, как заметил Минайя, понудил к этому родственный долг: это его племянники – Фелес Гормас и заика Педро Бермудес, знаменосец. Оба Альвара тоже состоят с ним в дальнем родстве. Остальные – вассалы дома Виваров, давние и близкие друзья вроде Диего Ордоньеса, либо искатели приключений, примкнувшие к нему для пропитания, ради добычи или потому, что восхищались Руем Диасом и были уверены, что, раз уж ему не досталось христианского королевства, он свое возьмет в набегах на мавританские земли.
Здесь с ним были сорок два – самых лучших, самых отборных, – а еще пятьдесят пять человек он оставил в Агорбе под командой двух испытанных друзей – Мартина Антолинеса и Йенего Тельеса – охранять небогатый обоз. И больше у него никого не было.
И совсем нетрудно, если уж на то пошло, припомнить, как побагровел от ярости король Кастилии и Леона, когда был вынужден положить правую руку на Библию и поклясться, что не имеет никакого отношения к смерти своего брата Санчо. Подтвердить перед распятием, что на трон его возвел промысел Божий, а не рука убийцы. Шестой Альфонс прибыл в Бургос, ожидая услышать восторженные клики народа, – и услышал их, но лишь от той сверх меры возбужденной его части, которая называется «чернью», меж тем как кастильская знать сумела, словно бы ненароком, загородить ему путь и препроводить не во дворец, а в церковь, а там заставила принести клятву.
Мне подстроили ловушку, скажет потом Альфонсо своим присным. Эти чопорные бургосцы с их лицемерными улыбками и учтивыми манерами подстроили мне ловушку. Не улыбался только Руй Диас, сеньор Вивара и сподвижник его покойного брата. С непокрытой головой, с мечом на боку, он предстал перед королем: на вид – сама почтительность, а на деле – сух и тверд, как копье, и столь же опасен. И это он понудил короля, поставленного перед алтарем, ответить на вопрос:
– Клянешься ли, что не причастен к злодейскому убийству своего брата?
– Да. Клянусь.
– Если ты говоришь правду, да вознаградит тебя Господь. Если кривишь душой – пусть спросит с тебя за это. И пусть тогда, как король дон Санчо, ты падешь не от руки высокородного кабальеро, а будешь предательски убит в спину низким негодяем.
– Ты допек меня, Руй Диас.
– Что это по сравнению с адским пеклом?
После таких слов Альфонс Шестой изменился в лице, которое сделалось цвета спелого граната, и, раздвигая толпу бургосцев и созывая своих леонских, астурийских и галисийских рыцарей, быстрым шагом вышел из церкви.
– Дорогу королю! – кричал Руй Диас, оставшись один в алтарной части ее.
Полгода спустя, по королевскому указу, он был изгнан из страны.
 
II
 
Тронулись в путь, чуть забрезжил первый сероватый свет дня, и, призракам подобные, понеслись во весь опор, торопясь проехать как можно дольше, пока не наступило утро, а с ним вместе – и нестерпимый зной. И к этому часу добрались уже до первого из пресловутых новых поселений, вехами расставленных вдоль тракта. Оно было невелико – там, за бурыми стенами, по словам монашка из Сан-Эрнана, обосновались два семейства из Астурии.
Колонна остановилась на расстоянии полета стрелы. Из печных труб не поднимался дым. Не лаяли собаки, хоть и должны были издали учуять лошадей. Ферма казалась необитаемой. Руй Диас отправил вперед двоих разведчиков налегке, а сам следил взглядом за воронами, кружившими невысоко в небе. Встретившись глазами с Минайей, понял: они оба думают об одном и том же.
А именно – о том, что открывшейся глазам картине можно было бы подыскать четыре или пять объяснений, но оба видели только одно. И оно им не нравилось.
 
Руй Диас приподнялся на стременах. Разведчики меж тем уже доехали до бурых стен. Один, спрыгнув наземь, передал поводья напарнику и с мечом в руке перешагнул порог. Вскоре вернулся, о чем-то коротко переговорил с оставшимся. И тот поднял меч рукоятью вверх, что означало: «Опасности нет».
Руй Диас обернулся к своим людям, и все они, без необходимости не шпоря коней, пощелкивая языком и потряхивая поводьями, медленно тронулись к поселению.
У ворот Руй Диас спрыгнул с коня. На разведчике, остававшемся в седле, лица не было, тогда как у его напарника в лице не было ни кровинки, а на бороде виднелись свежие следы рвоты. Этот арагонец по имени Галин Барбуэс был, несмотря на молодые годы, человек степенный и основательный, видавший виды, и вывести его из равновесия было нелегко. Узнав про изгнание Руя Диаса, он примкнул к дружине на Арлансонском мосту; на родине случилась с ним некая неприятная история, о которой Галин распространяться не любил. Впрочем, в отряде не у него одного, а еще кое у кого имелись пятна на совести.
– Худо? – спросил Руй Диас.
– Хуже некуда.
Они вместе подошли к двери. Как и везде в новых поселениях на границе по реке Дуэро, жилой дом – толстостенный и с бойницами вместо окон – и службы были обнесены стеной из необожженного кирпича. Во дворе еще остался пепел кострища и валялись останки бычка: голова, ноги, потроха, которыми побрезговали, когда жарили тушу. Останки клевали вороны, трех-четырех из них Руй Диас и его спутник спугнули, когда вошли во двор, – и замерли, увидев, что на дверях амбара распяты двое.
– Старики, – сказал Барбуэс спокойно. – По годам их в рабство не продать… И для всего прочего никакого от них проку.
Руй Диас молча кивнул, глядя на распятые тела. Издали они казались куклами, набитыми соломой, какие продают детям на ярмарках. Подойдя поближе, он увидел, что это два седовласых немощных старца; у одного из вспоротого живота свисали кишки. Перед тем как распять, старикам отрезали уши и носы: раны были черны от мух.
Барбуэс показал на бычьи внутренности:
– Развлеклись немного за ужином. – Он вытер бороду. – Для них крики и стоны – как музыка.
Руй Диас вопросительно глянул на него вполоборота:
– Только так развлекались?
– Не только.
И повел командира к дому. Дверь была выбита, и на полу дрожал прямоугольник солнечного света. В нем виднелось женское тело – нижняя его половина: раскинутые ноги, темное пятно лобка. Верхняя половина оставалась в полумраке.
– Крови нет, – заметил Руй Диас.
– Ее задушили.
– Наверно, слишком отчаянно отбивалась.
– Возможно.
Они вернулись в патио. Минайя и рыжий монашек смотрели на распятых. Монашек пробормотал несколько латинских слов, потом дважды осенил стариков крестным знамением. Потом перекрестился сам – раз, а заметив выходящих из дома, и другой. Молодое веснушчатое лицо его было искажено ужасом.
– Кто здесь жил? – спросил Руй Диас.
– Два семейства… Переселились года полтора назад.
– И сколько их было?
– Да вроде бы душ девять… Три поколения – деды, отцы, дети… – Он показал на распятых. – Значит, семерых угнали.
– Шестерых.
Монашек непонимающе застыл с открытым ртом. Потом взглянул на дом и передернулся всем телом:
– О Господи Боже мой…
– Вот именно.
Монашек забежал внутрь и через мгновение выскочил наружу, белый как полотно. Его пошатывало, казалось, ноги его не держат. Но вот, глубоко вздохнув, он справился с собой, оглядел поочередно своих спутников. Да, он был молод, но отвагой наделен в должной мере. Граница по реке Дуэро закаляла каждого, кто сколько-нибудь жил там, будь то монах, поселенец или воин.
 
– Одна из матерей… – проговорил он. – Как звали, не знаю.
И замолчал. Руки у него тряслись.
– Мавры увели двоих взрослых мужчин, женщину, девочку и двоих малышей.