Юлия, дочь Цезаря (СИ)
Но Квинт внезапно вскочил и с силой стукнул кулаком по столу. Жалобно зазвенели чаши; колченогий стол накренился, и, если бы Клодий не подоспел вовремя, бутыль с остатками вина соскользнула бы на пол.
— Послушай, — Цепион перегнулся через стол и заглянул собеседнику в глаза, — либо ты снова сделаешь для меня жизнь возможной, либо я больше не вынесу этой пытки и завтра буду мёртв.
Он невольно дотронулся до туники, под которой был спрятан нож, но Клодий намётанным глазом уловил этот жест и порывисто протянул Квинту руку.
— Я спасу тебя. С этого момента мы станем друзьями и боевыми соратниками. Но помни: у тебя нет пути назад.
Квинт посмотрел на руку Клодия — белую, холёную, но со сбитыми, как у уличного драчуна, костяшками — и насупился. В памяти пронеслись слова отца: «Или ты хочешь стать отщепенцем в своём кругу, уподобиться таким прощелыгам, как Клодий?», а в следующее мгновение он схватил и крепко — по-дружески — пожал протянутую ему руку.
Теперь он обрёл новую надежду. Стало ясно, что именно давало ему право сидеть тут, быть исцелённым дружеской рукой и рубиновым вином, стать одним из тех, кто будет вершить судьбу Рима. Он понял, где его место.
Через два дня Квинт с небритой бородой, в тёмной тунике, пенуле с капюшоном и войлочной шляпе, под покровом ночи присоединился к людям Клодия. Не зажигая факелов и стараясь не шуметь, небольшой отряд проник в один из домов на Капитолийском холме, где под неусыпной охраной жил молодой армянский царь Тигран. В качестве заложника его привёз из своего последнего похода Помпей, чтобы удержать Армению от союза с Парфией — единственного опасного противника Рима на Востоке. Сообщники Клодия обезоружили и связали стражей, а Тиграну дали лошадей и рабов для сопровождения.
— Беги, тебе помогут, — сказал Квинт, взяв под уздцы самого резвого скакуна и подведя его к пленному. — В гавани Остия ждёт корабль, который довезёт тебя до Антиохии. Ты — свободен…
— И кого же мне благодарить за своё спасение? Кто тебя послал?
— Неважно. Пусть для тебя это будет милость богов…
Армянин умчался прочь, а Квинт, выпив с головорезами Клодия вина в знакомой попине, почувствовал себя вдруг счастливым. Он ещё далеко не погиб. Этой ночью он нанёс своему врагу первый удар. И это было только начало.
Глава 22
Солнце почти касалось волн, и залив, весь золотисто-апельсиновый, сиял, пронзённый последними, ещё горячими лучами. Позади широкой песчаной полосы, окружённая рощей цветущих магнолий, белела вилла — настоящий мраморный дворец.
Во дворе, окружённый цветником, бил фонтан; под тенью портика, между белыми, как снег, колоннами, играли в мяч трое: Кальпурния, её давняя подруга Атилия и Домиция, приехавшая в Кампанию по приглашению Юлии.
Все были в расцвете молодости; их столы из косских тканей, расшитые тонкими узорами, являлись признаком изящества и роскоши, а волосы, уложенные в замысловатые причёски, благоухали восточными ароматами. Только на одной из женщин вместо столы был пеплум: Атилия недавно развелась с Катоном и теперь вела жизнь свободной женщины, развлекаясь новыми знакомствами и принимая ухаживания молодых и не очень поклонников.
Гостьи на кампанской вилле Помпея были увлечены игрой, словно дети: подпрыгивали, хлопали в ладоши, хохотали.
— Ну, кто из нас играет лучше? Кто самый ловкий? Кто не пропустил ни одного мяча? — победно воскликнула рыжеволосая Домиция, повернув раскрасневшееся веснушчатое лицо к Юлии, сидевшей на скамье под сенью плюща и вьющихся роз.
— Признаю, что ты, — ответила Юлия, улыбаясь.
— Я не потерплю поражения, — наигранно обиделась Атилия и надула губы, но Домиция обняла её и примирительно замурлыкала:
— Ты просто расслабилась и потеряла форму. Все эти поздние пирушки и ночные катания по Аппиевой дороге с молодыми повесами до добра не доведут…
— Зато так она быстрее найдёт замену Катону, — с усмешкой возразила Кальпурния. — И утешится ласками какого-нибудь знатного, но не очень умного чужого жениха. Вроде Фавста Суллы, прозевавшего свою невесту!
— Ты напрасно смеешься, подруга, — язвительно отозвалась Атилия. — Да будет тебе известно, Фавст от того, что ему было назначено, не отступился и часа своего, кажется, дождался. Скоро он вернёт себе невесту — и не одну, а сразу с ребёнком, хотя и чужим…
— Это правда? — подступила к Юлии Кальпурния, с виду потрясённая услышанной новостью.
Юлия слегка пожала плечами, как если бы судьба Помпеи ничуть её не волновала.
— Несколько дней назад Фавст обратился к моему мужу с просьбой разрешить ему воссоединиться с Помпеей, которая, как всем известно, была обещана ему в жёны до того, как вышла за Цепиона. Гней не возражал…
— И последнее, самое достоверное известие… — заспешила Атилия, несколько разочарованная сдержанностью Юлии. — Говорят, Фавст готов признать дочь Помпеи своей и дать ей родовое имя Корнелиев.
— Благородный жест в духе истинного римского патриция! — воскликнула Домиция, не то поощряя поступок Фавста, не то насмехаясь над ним.
— Нередко сами боги спешат навстречу нашим желаниям, нужно только предоставить судьбе идти своим ходом. По-видимому, судьба благоприятствует Фавсту, — сказала Юлия, вскинув на подругу глаза, в которых читались безмятежность и мудрость зрелой женщины. Она убрала локон, выбившийся из-под золотой сетки на её волосах, и со смиренным видом положила руки на колени.
И тут послышался насмешливый голос Атилии:
— Иначе говоря, своим счастьем Фавст обязан несчастью других.
Услышав это высказывание, Юлия невольно вздрогнула.
«Мой проступок, который Квинт назвал предательством, стал причиной его несчастливого брака с Помпеей, а его нелюбовь к ней едва не погубила как саму Помпею, так и судьбу их ребёнка», — подумалось ей. И в том Юлии чудился некий приговор ей самой, а порою в словах других людей — как сейчас в замечании Атилии — виделись ей дурные предзнаменования.
— Что с тобой, Юлия? Отчего ты вдруг так побледнела? Тебе нехорошо? — забеспокоилась, глядя на неё, Кальпурния.
— Лёгкое недомогание. Так, чепуха! — Юлия попыталась улыбнуться.
— Может, всё же сыграешь с нами в мяч?
— Я дала слово Аврелии, что буду разумной девочкой. Да и Гнею вряд ли понравится, если я нарушу запреты повитухи…
Юлия притворно вздохнула и опустила красноречивый взор к своей пополневшей талии. Она была на шестом месяце беременности — и на вершине счастья. Можно было только восхищаться изяществом и гордостью, с какими жена Помпея носила свою первую беременность.
— Хочу, чтобы ты знала: я от всего сердца радуюсь за вас с Помпеем, а ещё больше — от того, что проклятие Туллии не обрело силу пророчества. По крайней мере, для тебя… — Голос Кальпурнии дрогнул.
— Кальпурния, милая, да ты плачешь! — В порыве сострадания Юлия протянула руку, чтобы обнять мачеху, но та уклонилась от столь неожиданного проявления ласки.
— Не обижайся, Юлия, но я тебе завидую. У тебя будет ребёнок, а я… я наверное так никогда и не дождусь… Цезарь, твой отец, оставил меня одну на целых пять лет!
— Ты ещё так молода. Что значит в твои годы потерять каких-нибудь пять лет?
— Каких-нибудь? — вскричала Кальпурния, смахивая слёзы с ресниц. — Так можно и целую жизнь потерять! Да, я молода, но это лучшие годы, отмеренные женщине природой! Не девица, не вдовица, не разведённая… Где мой муж? С кем он сейчас?..
Кальпурния произнесла последние слова странным тоном, не как положено добродетельной матроне, безоговорочно подтверждающей власть мужа, а как женщина, глубоко несчастная и мучимая неопределённостью. Этот тон не ускользнул от слуха Юлии.
— Я уверена, что твой муж даже в мыслях тебя не обманывает, — сказала она, чтобы развеять сомнения Кальпурнии. И затем прибавила — точно предупреждая: — Помни, Кальпурния, если хочешь и впредь оставаться женой Цезаря, не совершай ничего такого, что дало бы ему повод сказать: «На мою жену не должна падать даже тень подозрения».