Знаменитые и безгласные (СИ)

========== Часть 1 ==========
(прим. автора: будет много танцевальных терминов, значение которых буду оставлять в примечаниях. Приятного прочтения!)
По студии разливалась неторопливая и грустная мелодия. В кругу, сделанном из восьми стульев, в самом его центре, стоял светловолосый парень. Он переступил на левую ногу и принялся разминать правую стопу, растягивать подъём. Он чувствовал тянущуюся, уже ставшей привычной, боль. Постояв так несколько секунд, прислушавшись к музыке, он перевёл ноги в четвёртую позицию (1), лёгким движением совершил пасс-препарасьон (2) руками, переводя их на уровень плеч: одна в стороне, другая перед собой — и, дождавшись начала такта в мелодии, закружился в резких фуэте (3). Он старался смотреть в одну точку — своё отражение в зеркале — и быстро разворачивать голову за телом, а затем снова смотреть на своё отражение.
Три, четыре…
Дыхание быстро сбилось, голова начала кружиться, но единственное, что помогало ему не сбиться, — ритмичный счёт своих вращений.
Шесть, семь, восемь…
Его движения были отточенными до автоматизма, рабочая нога резко вытягивалась в сторону, а затем давала «форс»(4) для следующего поворота. Он чуть не потерял равновесие, перескочил на опорной ноге чуть вправо и продолжил как ни в чём не бывало. Грудь стискивало от нехватки воздуха, но Ньют никак не мог свободно вдохнуть — настолько он был напряжён и сосредоточен.
Одиннадцать, двенадцать…
На тыльную сторону ладони упала капля его же пота. Если бы он мог осмотреть себя в зеркале чуть дольше, то заметил бы, как раскраснелись его щёки.
Рабочая нога при очередном повороте ударилась о стоящий рядом стул, опорная подкосилась, и Ньют, вскрикнув от боли, повалился на серый, натёртый до матового блеска сценический линолеум. Его сердце колотилось как бешеное, он часто и глубоко вдыхал, хватая воздух ртом. Ньют приподнялся на руках и подтащил к себе ушибленную ногу. Несколько пальцев он не чувствовал совсем — всё слилось в давящую боль. Музыка резко прекратилась.
— Четырнадцать… — услышал он голос своего преподавателя перед собой, и этот голос звучал недовольно и жёстко. — Ещё хуже, чем до этого.
— Я исправлюсь! — тут же выдохнул Ньют и попытался встать. Правая нога отозвалась уколом боли на эту попытку, но было не время и не место жалеть себя. Наверняка будет несколько дней синяк, да и всего. И худшее видывали. — Поверьте, я смогу лучше.
— Конечно, сможешь, — сухой ответ ударил по вискам. — А теперь ставь обратно стул, и ещё раз.
Пальцы правой ноги пульсировали при любом движении, и Ньюту отчаянно хотелось застонать и повалиться на пол, но он изо всех сил старался не хромать, подошёл к лежащему на полу стулу, наклонился и поставил его на место. В тот же момент музыка возобновилась, но заиграла с начала.
Ньют тяжело выдохнул, восстанавливая дыхание, стёр пот со лба запястьем, встал в исходное положение и начал вращения по новой.
~
— Завтра в пять свободен? — спросил в конце занятия Джон Маскетти — преподаватель Ньюта по балетным танцам, который обучает его на протяжении пятнадцати лет.
— Конечно, сэр, — Ньют кивнул, наблюдая за тем, как его хореограф одной рукой перелистывает исписанный вдоль и поперёк ежедневник, а другой выдирает из розетки вилку от CD-проигрывателя.
— А я — нет, — цокнул Джон языком, поджал тонкие губы и что-то промычал себе под нос. — Значит, по расписанию.
Ньют кивнул в знак понимания, коротко попрощался и удалился в раздевалку, где осторожно присел на холодную скамью и положил правую ногу на колено левой. На носке балетки виднелось пятно крови размером с фалангу большого пальца. Ньют стянул обувь и удивлённо заморгал, увидев масштаб последствия удара: он сломал ноготь на большом пальце, из-под которого какое-то время назад текла кровь, но сейчас засохла. Ещё на трёх пальцах расплывалась гематома. Ньют потянулся к своей спортивной сумке и вытащил из маленького кармашка пластырь.
— Как бы его наклеить… — забубнил себе под нос Ньют, поворачивая в руках пластырь так, чтобы закрыть рану на большом пальце. Дома повяжет бинт, если не забудет.
Переодевшись из тренировочной формы в повседневную одежду, он перебросил сумку через плечо, достал из кармана джинсовки телефон и включил его — во время репетиций он всегда выключал его, чтобы никто не прервал его своими навязчивыми звонками. На экране высветилось три пропущенных вызова от его, пожалуй, самого близкого друга — Минхо. Минхо, который, к слову, прекрасно знал о его репетиции. Паршивец!
Ньют нажал на кнопку вызова и поднёс к уху телефон, из которого тут же полились долгие раздражающие гудки.
— Минхо у аппарата, — услышал Ньют после шестого гудка, когда хотел уже положить трубку.
— Минхо, змей ты хитрый, прекрасно же знаешь, что по воскресеньям у меня с утра репетиция, что названивал-то?
— Давай кофейку побалуемся? — предложил парень на другом конце трубки, и Ньют не сдержался и возвёл глаза к небу.
— Я не пью кофе, это во-первых, а во-вторых, приходи лучше ты ко мне, если уж кофе баловаться, то хорошим.
— Через час буду, — в голосе Минхо сквозила ухмылка.
От студии до дома пешком можно было дойти за пятнадцать минут, так что Ньют решил прогуляться, несмотря на небольшое жжение в том месте, где он поранился.
Балетом Ньют занимался с четырёх лет. В тринадцать порывался бросить, но снисходительный мамин взор, наполненный разочарованием, заставил передумать. После этого ему даже начало безумно нравиться, и внезапно его занятия стали чем-то большим, чем простыми репетициями. У Ньюта не было какой-либо особой цели, как, например, покорить сцену Большого Театра в Москве, перед этим танцуя на всемирно известных сценах во многих странах Европы, нет. Он танцевал, и это занятие приносило ему удовольствие. Он зарабатывал синяки, царапины, ушибы, вывихи, но с нетерпением ждал следующей тренировки. Иногда, танцуя, стоило закрыть глаза — и всё в мире теряло своё значение. Музыка лилась в уши, душа отделялась от тела, которое само выполняло различные по сложности движения, голова была чиста от мыслей, и ничто его не волновало.
Минхо, его лучший друг, был интересным человеком. Он почти всегда называл страстное увлечение Ньюта бессмысленным занятием, которым должны заниматься только девушки, но, тем не менее, приходил на каждый концерт и аплодировал громче всех. И всё-таки, лучшего друга, чем Минхо, не сыскать во всём свете.
Послеобеденное время выдалось тёплым и слегка ветреным. Любимая погода Ньюта. Он шёл по полупустынной улице, разглядывая редких прохожих, которые, в свою очередь, бегло осматривали его и тут же отводили взгляд. До дома осталось идти около трёх-пяти минут.
Поднявшись по ступенькам, Ньют надавил пальцем на кнопку звонка и сделал шаг назад, ожидая, когда ему откроют. Щёлк. Дверь медленно отворилась, за порогом стояла миловидная девушка, служанка.
— Добрый день, Ньют, — поздоровалась она и протянула руку за джинсовой курткой Ньюта, но он предпочёл не снимать её. — Как прошла репетиция?
— Анна, — поздоровался он, прошёл в дом и захлопнул дверь ногой. Ни мама, ни Анна не поощряли такого поведения, но давно опустили руки. — Вполне сносно. Приготовь, пожалуйста, через час или около того кофе.
Анна учтиво кивнула и стремительно вышла из парадной. Ньют же направился к себе в комнату, по пути заглянув в ванную и вытащив оттуда аптечку. В сравнительно небольшой спальне, где обычно проводил досуг Ньют, были открыты шторы, и солнечный свет освещал всю комнату, выполненную в белых и кофейных оттенках. Вдохнув запах моющего средства с какими-то цветами, Ньют мельком подумал, что Анна убиралась здесь, и плюхнулся на кровать, потихоньку открывая аптечку и копаясь в содержимом.
Когда в руки попалась перекись, Ньют достал её и кусочек ваты, смочил её и принялся стирать кровь со стопы. Перекись была холодной и сильно щипала там, где были царапины или содранная кожа. Ньют зашипел от боли, а после, отложив в сторону вату, потянулся за бинтами. С горем пополам забинтовав стопу, Ньют пошевелил пальцами, убеждаясь в том, что повязка лежит плотно и не соскочит хотя бы до вечера.