Хочу, чтобы мы были вместе (ЛП)

Я выросла в доме, полном любви, но родители никогда не скрывали от меня ПТСР (п.п.: Посттравматическое стрессовое расстройство, «вьетнамский синдром», «афганский синдром» и т. п. — тяжёлое психическое состояние, которое возникает в результате единичной или повторяющихся психотравмирующих ситуаций, как, например, участие в военных действиях, тяжёлая физическая травма, сексуальное насилие, либо угроза смерти), с которым отец сражался и продолжает сражаться каждый день. Да, он поправился, но все равно у него случались бессонные ночи и ночи, когда он просыпался, крича от ужаса.
Из-за этого я отношусь ко всем отдыхающим с личной заинтересованностью, отчего порой сложнее смириться, когда кто-то не принимает совет, который мы даем или не верит в то, что мы делаем. Но я знаю, что в итоге хорошее всегда перевесит плохое, и количество благодарственных писем намного превышает количество негативных.
Эйден всегда говорил, что это неблагодарная и угнетающая работа, и никогда не понимал, как я занимаюсь ею изо дня в день. Он шутил, что зарабатывает предостаточно денег и с радостью поделится ими со мной, чтобы я стала домохозяйкой или посвятила свою жизнь чему-то веселому, а не депрессивному.
Глазами я нахожу фоторамку на своем столе, и борюсь, чтобы держать себя под контролем и не заплакать. Пальцы начинают теребить кольцо, которое после смерти Эйдена следовало бы убрать в шкатулку с драгоценностями, но которое я ношу, потому что он его подарил. Кольцо слишком кричащее и совсем не в моем стиле, но я отказываюсь его снимать, потому что, глядя на него и прикасаясь, я чувствую себя ближе к Эйдену.
Амелия замечает направление моего взгляда, берет черную рамочку, поворачивает ее к себе и улыбается, глядя на фотографию.
- Вы, ребята, просто дети на этом фото. Сколько тебе здесь? Десять, двенадцать?
- Двенадцать, - отвечаю я, и мой голос дрожит от эмоций. – Мальчикам по пятнадцать.
Я даже не могу заставить себя произнести их имена вслух. Прошло девять месяцев, как умер Эйден. Боль притупилась, но не ушла. Она все еще здесь, прячется под кожей и готова появиться всякий раз, когда я думаю о том, что он ушел и оставил меня одну. Эйден был единственным человеком, на поддержку которого я всегда могла рассчитывать, а теперь его больше нет рядом.
- Посмотри на ухмылку Эйдена. Даже подростком он уже был таким самодовольным, - смеется Амелия.
Я смеюсь вместе с ней, так как несчетное количество раз на протяжении многих лет получала от него эту усмешку, и точно знала, что Амелия имеет в виду. Эйден всегда был чертовски уверен в себе, в своей жизни, в своем окружении, и ему было абсолютно наплевать на мнение другие. Он знал себе цену, и это единственное, что было важно. Большинство считали это проявлением высокомерия и снобизма, но тот, кто действительно знал Эйдена, понимали, что под самоуверенным видом скрывается парень с золотым сердцем, который искренне любит своих друзей и сделает для них все, что угодно.
К глазам подступают слезы, когда я думаю, что больше никогда не увижу его ухмылку, никогда не услышу его шутливое хвастовство о своей идеальной внешности и о том, сколько денег он заработал на комиссионных в месяц. Больше никогда эта его дурацкая напыщенность не рассмешит меня.
 
Больше нет человека, который всегда старался стать для меня самым лучшим другом, хотя знал, что в моем сердце есть пустота, которую ему не под силу заполнить. Эйден делал все возможное, чтобы помочь мне забыть об отсутствии третьего мушкетера, из-за потери которого все вокруг ощущалось неправильным, не таким как должно быть. С тех пор, как умер Эйден, каждый грустный момент усугубляется и становится хуже, потому что Эверетта нет рядом, чтобы поговорить об этом. Каждый радостный момент окрашивался сожалением о том, что Эверетт не здесь, чтобы испытать его со мной.
- Каждый раз видя вас с Эйденом вместе, я фантазировала, какие прекрасные у вас могут получиться дети. Он был таким милашкой с этой дерзкой ухмылкой и чувством юмора, - говорит Амелия, покачивая головой, продолжая смотреть на фото.
- Ну, ты никогда не видела Эверетта лично, - бормочу я и тут же желаю взять слова обратно.
Думая о том, насколько Эверетт был привлекательнее для меня, чем Эйден, я словно даю пощечину памяти последнего. Смотря на Эйдена, я всегда ощущала безопасность, будто при возращении домой, а при взгляде на Эверетта совсем противоположное – мне хотелось обмахнуть горящее от жара лицо и стиснуть бедра.
- Ого, Эверетт уже в пятнадцать был горячим парнишкой, - присвистывает Амелия и добавляет: – Теперь я чувствую себя немного извращенкой. Но судя по тому, что вы с Эйденом рассказывали о нем, он был тем, кого называют Бэд Бой – угрюмым и большим говнюком. Неудивительно, что за эти почти пять лет он ни разу о тебе не вспомнил и не побеспокоился. Ты говорила, что когда-то была влюблена в Эверетта, но, очевидно, Эйден был куда лучшим выбором.
Она ставит рамку обратно на стол и разворачивает лицом ко мне. Я не хочу смотреть, но ничего не могу с собой поделать, когда глаза автоматически находят на фотографии изображение мальчика, стоящего справа от меня. Эйден и Эверетт оба с короткими стрижками и почти одинакового роста – чуть ли не на целую голову выше меня. Они выглядят похожими друг на друга, но разница все же есть: Эйден счастливо смеется, а Эверетт лишь улыбается, и при этом улыбка не касается его глаз. Всегда было сложно заставить его улыбнуться, а уж рассмеяться почти невозможно.
Амелия права, он был угрюмым и определенно Бэд Боем, то есть плохишом, но он никогда не был говнюком, по крайней мере, не со мной. Возможно, поэтому он настолько привлекал меня, когда мы были детьми. Я хотела помочь ему, хотела заставить улыбнуться, рассмешить, хотела стать тем, кто вылечит боль от потери отца и от пренебрежения матери, которая перестала заботиться о своих детях после гибели мужа. Много лет я мечтала и загадывала на звездах то, что, в конце концов, оказалось пустышкой. Эверетт никогда не нуждался в моей помощи и никогда не нуждался во мне.
Он уехал почти пять лет назад, и за все это время я не получила от него ни одного письма, сообщения или телефонного звонка. И я винила за это себя, думая, что, возможно, должна была попросить Эверетта остаться, прежде чем он уехал со своей миссией за границу. Может быть, я натолкнула его на мысль, что он нам не нужен, что у нас все хорошо и без него, и поэтому он решил оттолкнуть нас раньше, чем мы его. Я обвиняла себя в том, что не только сама потеряла Эверетта, но и Эйдена лишила лучшего друга.
 
А потом за несколько недель до смерти Эйдена я узнала, что Эверетт пишет ему письма и иногда звонит. Оказалось, что он бросил только меня, наплевав на двадцать лет нашей дружбы. Только обо мне он не заботился.