Люди золота

Отец семейства назывался дон Себастиано Лимарес.
Жорж Фонтань не уставал любоваться на молодую девушку. Он услышал, что ее зовут Линда, и шептал про себя это прелестное имя.
Молодая девушка также смотрела на него, но с глубокой серьезностью. Она спрашивала себя, достоин ли он любви, и надо сознаться, что отвечала себе «да».
— Как ты думаешь, милая Линда, узнаешь ли ты своего дядю, несмотря на то, что не видала его десять лет? — спросила мать.
— Я в этом уверена, мама, — отвечала Линда, — я никогда не забываю тех, чья наружность поразила меня, хотя бы я видела ее на самый короткий срок.
Жорж почувствовал, что, говоря эти слова, Линда пристально глядела на него.
Неужели она говорила эти слова на его счет?
— Я отличаюсь тем же самым, — сказал он взволнованным голосом, — есть лица, которые никогда не забываются.
— Но чем же лице моего брата поразило тебя, дитя мое? — спросил дон Себастьяно.
— Его лице некрасиво, грубо и зло.
— Ну, ты не великодушна, — сказала улыбаясь мать.
— Вы очень хорошо знаете, что я не умею скрывать моих мыслей. Я говорю то, что думаю.
Жорж был осчастливлен этим ответом. Эта откровенность и отвращение ко лжи увеличивали его уважение к Линде.
— В таком случае, — сказал отец, — ты, вероятно, не чувствуешь особенного расположения к твоему дяде?
— Я его ненавижу! — отвечала она без малейшего колебания.
Это мнение, так откровенно высказанное молодой девушкой, повлекло за собой несколько минут молчания. Жорж напрасно желал возобновить прерванный разговор. Ему нужен был сюжет для него, тогда он вспомнил, что они приближались к вертящемуся мосту Блэнна и спросил дона Лимареса, случалось ли ему проезжать таким образом, по железной дороге, настоящий морской рукав.
Последний отвечал, что нет, но слышав очень много об этих мостах, он сожалел, что ночь была слишком темна, чтобы можно было взглянуть на этот мост.
Под влиянием ли странной способности, которая дает возможность некоторым людям как бы предчувствовать события или от того, что воздух был тяжел и полон электричества, но Линда Лимарес не могла удержаться от движения ужаса.
Жорж заметил это.
— Что с вами, мисс? — спросил он.
— Я боюсь, — отвечала Линда.
— Ты боишься, Линда?.. — спросила мать, инстинктивно подвигаясь к ней.
— Первый раз в жизни произносишь ты это слово, — сказал, вздрогнув, дон Лимарес.
Маленький мальчик, увидя беспокойство, выражавшееся на лице старших, и смутно понимая происходившее, подошел к Линде.
— Сестра, — сказал он своим милым детским голосом, — разве есть опасность?
— Да!.. — отвечала она дрожащим голосом, крепко обняв ребенка.
В эту самую минуту поезд подъезжал к вертящемуся мосту Блэнна.
  
XVI.
 
Катастрофа
 
— Чтобы теперь ни случилось, нам не в чем будет упрекать себя. Мы попробовали действовать кротостью, но это не имело никакого успеха!
— Да, надо сознаться, что мы провели несколько невеселых минут. Пришлось же нам наткнуться на дурака, который желает быть добродетельным. Виданое ли это дело?
Этот разговор происходил между Брэддоком и Нильдом на дороге, которая вела от вертящегося моста к деревни Блэнна.
— Только бы Боб был готов! — сказал мистер Нильд.
Они ускорили шаги.
— Не надо давать времени этому начальнику сторожей возбудить против нас какое-нибудь подозрение!..
Это соображение принадлежало антикварию.
Они обошли деревню и, подойдя к маленькому лесу, заметили крестьянина, спокойно прогуливавшегося с трубкою в зубах.
Он подошел к пришедшим.
— Люди наши там, — сказал он, указывая на лес.
— Как! Да ведь это Боб! — вскричал Нильд. — А я его и не узнал.
— Соберите людей и назначьте им свидание у поста сторожей. Вы знаете местность?
При этом вопросе Боб пожал плечами, как человек, знающий свое дело.
— Они не сдаются, — сказал Нильд, — мы потерпели поражение, теперь ваша очередь!
— Сколько у вас человек? — спросил Брэддок.
— Десять.
— Вы помните, что вам надо будет сделать после… случая?
 
— Помню.
Ночь быстро наступала.
— Девять часов, — сказал Брэддок. — У вас впереди еще два часа. Это более чем надо, чтобы привести дело к благоприятному концу. Идите и кончайте скорее!
Сказав это, антикварий и его достойный товарищ удалились.
Боб свистнул и, повинуясь условленному сигналу, вся шайка сейчас же окружила его.
Все были предупреждены о том, что им надо было делать. После этого все отправились в путь, предводимые Бобом. Темная ночь покровительствовала их предприятию. Они могли подойти к самому посту сторожей, не будучи заметны.
Один из сторожей стоял перед дверями. Это был как раз один из тех, которые считали себя пойманными в ловушку. Он слишком был занят мыслями о своей близкой отставке, чтобы заметить темную массу, подвигавшуюся без всякого шума.
Вдруг, прежде чем несчастный успел вскрикнуть, он был схвачен за горло и зарезан Бобом, который сейчас же вскричал:
— Go ahead! [2]
При этом крике бандиты кинулись во внутренность караульни, и несчастные, застигнутые врасплох, не успевшие схватиться за оружие, вскоре разделили участь своего товарища.
Дикая радость выразилась на лице ужасного начальника этой шайки убийц. Он приказал бросить трупы в море, привязав к каждому по камню. Затем, чтобы уничтожить все следы преступления, пол был тщательно вымыт, так что на нем не осталось ни малейших следов крови.
Было почти одиннадцать часов, как раз в это время проходил вечерний поезд.
Боб, сопровождаемый несколькими из своих сообщников, бросился на мост и при помощи их повернул параллельно берегу среднюю, вертящуюся сторону моста. Между мостом и берегом образовалось громадное пустое пространство. Две противуположные стороны моста не были более соединены между собою. Фонарь, зажженный сторожами в знак того, что мост наведен и поезд может идти безопасно, продолжал гореть.
Боб и его спутники вернулись к посту, где осталась половина шайки.
Роковая минута приближалась.
Эти люди — убийцы — были взволнованы. Сам Боб сделался серьезен и озабочен. Вдруг раздался свисток локомотива, показывавший, что он входил на мост.
Произошло страшное сотрясение. Казалась, что земля заколебалась. Затем снова наступило молчание.
Поезд был поглощен морем.
  
XVII.
 
Заботы доктора Марбена
 
— Угодно ли барину принять мистера Роберта де-Керваля? — спросил лакей мистера Вульда.
— Конечно, пусть войдет! — отвечал последний. — Вы знаете, — продолжал он, дружески протягивая руку вошедшему молодому человеку, — что я испытываю истинное наслаждение, видя вас и говоря с вами; поэтому я вам очень благодарен за ваше посещение.
— Я узнал, — отвечал Роберт де-Керваль, — что вы более дурно себя чувствуете, чем обыкновенно, поэтому я пришел узнать, справедливо ли это неприятное известие.
— Совершенно справедливо, но, — прибавил он, видя сожаление на лице Роберта, — но не старайтесь напрасно утешать меня. Я не обманываю себя пустыми надеждами, я уже говорил вам, когда мы с вами виделись последний раз у адвоката Реджа, и опять повторяю вам это. Жизнь для меня в тягость, и признаюсь откровенно, я был бы счастлив покончить с нею.
— Какое горе довело вас до такого отчаяния? О! Извините, — прибавил сейчас же Роберт, — извините за мою нескромность.
— Не извиняйтесь передо мною, друг мой, вам я открылся бы скорее чем кому-либо другому, если бы это было возможно, но, увы! Я не могу сказать всего. Видите ли, Роберт, я плохо начал…
 
— Что вы говорите? — вскричал молодой человек.
— Истину. Моя молодость была более чем безумна, она была преступна!
— Возможно ли это? Вы несправедливо обвиняете себя.
— Нет! — продолжал мистер Вульд, печально покачав головой. — Я был увлечен, ослеплен глубокими и смелыми, но преступными идеями человека старее меня годами… И этот человек был мой брат!