(Не)идеальные отношения. Реванш (СИ)

Мой…
Это слово полынным мёдом растекается на языке, оседает сладкой горечью в душе. Я невольно жмурюсь, даже не пытаясь стереть выступившие на глазах слёзы. И тихо, почти беззвучно смеюсь, когда на очередной пассаж будильника слышу недовольно ворчание откуда-то в районе моего живота.
– Грёбанный телефон…
Пашка ворочается, подтягивается выше и подгребает меня к себе под бок. Оставляет колючий поцелуй на моём плече и утыкается носом в затылок. И выдыхает мягко и самоуверенно:
– Доброе утро, Белка…
– Доброе, - хрипло выдыхаю в ответ и снова жмурюсь. Теперь уже от ненавязчивых ласковых прикосновений. Проворные хитрые пальцы скользят по обнажённой коже моего живота, рисуя никому не понятные узоры. И я дрожу от предвкушения чего-то нового, горячего, личного, что разливается по венам жидким огнём. Дрожу и прижимаюсь ближе, зарываясь пальцами в спутанные чуть волнистые волосы парня.
– Я дурак, да? – Стрельцов поднимает голову, заглядывая мне в глаза. Очерчивая костяшками пальцев линию моего подбородка.
– Да, – я не спорю и улыбаюсь. Робко, неуверенно. Не зная, что последует за этим странно самокритичным вопросом. Протягиваю руку и разглаживаю пальцем хмурую складку между его бровей.
И вздрагиваю, когда Пашка прижимается щекой к моей ладони. Его непривычно серьёзный взгляд скользит по моему лицу, спотыкается на губах.
– Я заставлю тебя выбрать меня, – наконец, выдыхает он зло, впиваясь в мои губы грубым жестким поцелуем. Так, что я забываю, как дышать. Снова. Так, что моя хрупкая, личная реальность оседает мелкими осколками вокруг нас, разлетается под натиском эмоций и чувств. И становится плевать на то, что будет завтра. На слухи, досужие сплетни и никому не нужные разговоры. На все табу и разделяющие нас противоречия. На пары чёртовой математики и Ворона, обещавшего зайти ко мне после обеда.
Плевать. На всё.
Во второй раз я открываю глаза далеко за полдень. Моргаю пару раз, пытаясь осознать, где я и который сейчас час, и вздрагиваю, услышав голоса в коридоре. Схватив чужую футболку, скатываюсь с дивана и натягиваю её на себя. И вылетаю из комнаты, с разбегу врезаясь в спину стоящего там Пашки.
– Привет, малая, – хрипло смеётся Ворон и, делая шаг вперёд, треплет меня по спутанным волосам. – Я смотрю, теперь мне за тебя не стоит беспокоиться? Твой Цербер уже минут пять обещает мне что-нибудь сломать. Качественно и надолго.
– Не стоит, – я киваю, обнимая Стрельцова за талию, и утыкаюсь носом в его плечо. Улыбаюсь в ответ на очередной смешок братишки и тихо добавляю то, о чём, по-хорошему, давно пора было рассказать. – Паш, мы с Вороном в одном детдоме были. Он…
– Считай, что я её старший брат, – перебивает меня Сергей и криво усмехается в ответ на растерянное молчание Пашки. – Ладно, Белёк. Вечером созвонимся. А ты, – он тыкает в сторону парня своим мотоциклетным шлемом. – Береги её, Цербер. Обидишь, пеняй на себя.
Ворон исчезает из моей жизни так же стремительно, как и появляется в ней. Он всегда такой: приходит, когда не ждёшь, уходит, не попрощавшись. Оставляя после себя ощущение тепла и осознание того, что он рядом. И это я ценю куда больше громких слов и клятвенных обещаний.
Намного больше.
Повисшее неловкое молчание разбивает тихий нервный смешок. Стрельцов вдруг резко разворачивается в моих руках, толкает меня назад и вжимает в стену всем телом. Обхватывает ладонями лицо и долго-долго смотрит в глаза. Словно ищет там какой-то ответ.
– Прости, Белка, – рвано выдыхает мне в губы, утыкаясь лбом в мой лоб. – Я у тебя такой идиот…
– Ага, – я улыбаюсь, зарываясь (в который раз!) пальцами в его волосы на затылке. Скольжу руками вниз, по широким плечам, застываю с прижатой к груди ладонью, чувствуя, как сильно бьётся Пашкино сердце. И вздыхаю, растягивая губы в неловкой смущённой улыбке. – Мой идиот.
– Твой, – эхом откликается Стрельцов и стискивает меня в крепких медвежьих объятиях. Чтобы спустя секунду разрушить воцарившуюся между нами идиллию банальным и совершенно неуместным вопросом. – Эм… Белка, тут такое дело…
 
– Что?
– А завтрак будет?
Я смеюсь, уткнувшись лбом в его плечо и обнимая за талию. Бью кулаком в живот, не сильно, но так, чтобы не расслаблялся. И впервые за долгое, очень долгое время чувствую себя…
Счастливой. Любимой. Живой.
– Я тоже люблю тебя, Белка, – тихо и доверительно шепчет Пашка, не желая выпускать меня из своих рук. И в этот раз мой ответ уже не имеет значения.
Всё понятно и так.
Бонус
Пашка, три месяца спустя
– Пашка, я не готова! – едва слышно шелестит Ларка и, потупившись, пытается расцепить наши сплетённые пальцы.
Я же в ответ на этот нервный, полный волнения жест медленно останавливаюсь, поворачиваю девушку к себе и обхватываю её лицо ладонями. Ловлю её растерянный взгляд и, набрав кислорода в лёгкие, выдыхаю.
– Белка, всё будет хорошо!
В конце концов, это просто день рождения моей младшей сестры и знакомство с родителями, а не преодоление полосы препятствий на время. Хотя, подозреваю, что Белова бы без колебаний предпочла второе первому и с вящим энтузиазмом брала бы барьеры, лезла бы по канату и измазалась в грязи.
– Белка, если тебе что-то не понравится, мы сразу уйдем…
– Правда?
И столько волнения в её чуть охрипшем бархатном голосе, что я не могу удержаться и осторожно касаюсь приоткрытых искусанных губ. Бережно, как хрустальную вазу, прижимаю Белову к себе, чтобы поделиться железобетонным спокойствием, которого у меня с лихвой. И забираюсь пальцами под стильное пальто мятного цвета, подаренное мной Белке на Новый год после жарких двухчасовых споров и отброшенных мной доводов, что она не может себе такое позволить.
С огромной неохотой я прерываю наш сладкий тягучий поцелуй и трусь носом о холодный Ларискин нос. Хочу сказать, что она замечательная. Что ей очень идёт это бежевое платье тонкой вязки с высоким воротником. И что я до сих пор не могу поверить, что при всех моих недостатках она выбирает меня. Но не успеваю, потому что позади открывается дверь и раздается тактичное приглушённое покашливание.
Первым делом я поправляю полы Белкиного пальто, потом возвращаю на место несколько выбившихся из её нарочито-небрежной причёски прядей и поворачиваюсь к стоящей на пороге маме, не пряча широкой довольной улыбки.
– Привет, ма.
– Здравствуйте, – эхом мне вторит Белова и нерешительно скользит в коридор, заливаясь мягким застенчивым румянцем.
И сейчас она меньше всего походит на безбашенную оторву, рассекавшую со мной наперегонки на горных склонах каких-то несколько дней тому назад.
Мы располагаемся в большом залитом светом десятка искусственных лампочек зале. Вручаем Милке айфон последней модели, на который она пускала слюни пару месяцев, и без особо энтузиазма ковыряем вилками в лишённой вкуса и запаха пище. Потому что врач прописал отцу безглютеновую диету, и теперь в холодильнике нельзя найти ни куска мяса, ни завалящейся крошки торта. И от этого становится как-то грустно.
Так что мы отбываем положенный час из вежливости и сматываемся из обители двух стоматологов, помешанных на работе, на третьей космической. Вываливаемся из подъезда с громким хохотом, скользим по раскатанному ребятней льду и со всего маха влетаем в огромный сугроб. И я не могу насмотреться на сверкающие на ресницах у Белки снежинки. А ещё не предупреждаю её о том, что дома нас ждёт сюрприз. Худой такой, высокий. С говорящей многое о её владельце татуировкой в виде огромных чёрных крыльев сюрприз.
 
– Во-о-орон!
Лариска оглушает нас с Вороновым радостным криком, стоит мне только зажечь свет в прихожей, и срывается с места, повиснув на шее у немного раздавшегося в плечах блондина. Кажется, с последней нашей встречи он ещё повзрослел и стал серьёзней. Правда, ехидная саркастичная улыбка по-прежнему играет у него на губах.
– Ну, здравствуй, Белёк!
Он осторожно опускает Лару на пол, взлохмачивает её медно-русые волосы и, порывшись в карманах потёртых серых джинсов, протягивает Беловой так много значащую для них карамельку – «Рачки». И от этого искреннего в своей простоте жеста у меня начинает щемить в груди, как будто туда серной кислоты налили. Ну, не могу я ревновать Лариску к человеку, который столько лет заботился о ней в детдоме. Теперь, когда знаю всё и немного больше о своей Белке, не могу.