Грибификация: Легенды Ледовласого (СИ)

Жирные пальцы гостя украшали синие татуировки, свидетельствовавшие о пребывании визитера в местах лишения свободы. Стоявший на лестничной клетке мужик был совершенно лыс и выше Камарильина на голову.
Посетитель улыбнулся Камарильину, продемонстрировав золотые зубы:
— Не узнаешь?
— Если честно, нет.
Мужик расхохотался:
— Ну ты, блин, даешь, зема. С тобой вместе на великах гоняли по этим вот дворам, лет десять назад. Я тебе еще как-то колеса проткнул, а ты мамке жаловаться побежал, как последняя крыса.
— Славик? — внутри у Камарильина все похолодело. Узнать в этом жирном мужике худосочного друга детства было затруднительно. Славик тогда был ниже Камарильина, но уже состоял на учете в детской комнате милиции. Самым же паршивым было то, что Славик был ближайшим родственником бабки — он приходился покойной племянником.
— Узнал, сучара, — развеселился племянник Славик, — А ты, я слыхал, теперь большой человек, журналист!
— Я писатель, — обиделся Камарильин.
— Да знаю я, в газеты хуячишь, да?
— А откуда ты знаешь?
— Обижаешь, братан. Я справки о тебе навел. Усек?
Не дожидаясь ответа, Славик бросился жать Камарильину руку. Лапа у Славика была потной, а рукопожатие крепким. Больше всего Камарильина насторожило то, что Славик по его словам «навел справки». Славик дружески похлопал Камарильина по плечу, в процессе этого действия отодвинул его в сторону с дороги и по-хозяйски прошел в квартиру. Однако уже в коридоре он столкнулся с Цветметовым:
— Оппаньки. А это что за кент?
— Здрасте, — неопределенно поприветствовал гостя Цветметов.
Но Славик уже жал Цветметову руку.
— Я Славик, племянник покойной. А ты че за хер с горы?
— Я Цветметов. Послушайте, Владислав...
— Я вообще-то Вячеслав, братан.
— Вячеслав, я очень рад знакомству. Послушайте, вы же племянник, вы должны понять, надо бы помянуть усопшую, по-русски, как положено...
— Да о чем базар, братка? Держи, только давай быстрее, одна нога здесь — другая там, а мы пока с корешем перетрем, — Славик деловито вынул из кошелька две пятирублевки и протянул их Цветметову. Цветметов жадно схватил деньги и тут же выбежал из квартиры.
«Перетирать с корешем» Камарильину совсем не хотелось, но и уйти, бросив на растерзание родни бабкину квартиру, он не мог.
Славик, оставив входную дверь открытой, прошел в комнату и по-деловому осмотрелся. Взгляд племянника упал на прямоугольное пятно среди пыли на тумбочке.
— Ебать мой хуй, а где же телик?
— Управдом забрала.
— Ну ты даешь, зема. У тебя под носом крысятничают, а ты стоишь еблом щелкаешь. Где сейчас эта сука?
— Дома она, наверное. Дверь напротив.
— Погнали. Ща предъяву киданем. — Славик решительно вышел из квартиры на лестницу и застучал в дверь управдомши. Камарильин поплелся за ним.
В квартире управдомши залился лаем Суслов, через несколько секунд хозяйка опасливо приоткрыла дверь. Первое что сделал Славик — всунул в щель приоткрытой двери ногу, отрезав таким образом управдому путь к отступлению. Управдомша попыталась закрыться, но было уже поздно.
— День добрый, мать. Где телик? — сразу же перешел к делу Славик.
Управдомша, шокированная подобной наглостью, не нашлась что ответить, она просто тянула на себя дверь, как будто не замечая мешавшей ноги Славика. За спиной управдома бесновался, заходясь лаем, Суслов.
— Славный песик. Карбай, место, — назидательно произнес Славик, а затем спросил Камарильина:
— Она глухонемая что ли? Ебать у вас управдомы.
Управдомша наконец пришла в себя и завизжала, пытаясь перекричать лай Суслова-Героя-Карбая:
— Телевизор не отдам, он мой, понятно? Мне его покойная завещала с условием заботиться о собаке, я сейчас милицию вызову...
— Ого, мусорнуться решила, мать, — перебил управдома племянник Славик, — Только это ты поздно. Я ментов еще пять минут назад вызвал.
— Вы? — опешила управдом.
— Ну я, а хули? Прихожу, значит, проведать любимую покойную бабку. Смотрю — телик спиздили. Так ментам и рассказал, ща приедут, срок тебе будут шить, маман.
 
Повисло тяжелое молчание, прерываемое лишь сполохами лая Суслова. Через минуту управдомша молча сунула Славику в руки телевизор и тотчас же захлопнула больше не удерживаемую дверь собственной квартиры.
— А собачку себе оставь, мать. Мне твой Карбай нахуй не нужен, — заверил через закрытую дверь Славик управдомшу.
Славик и Камарильин вернулись в бабкину квартиру, и Славик гордо водрузил «Рассвет-307» на законное место.
— Учись пока я жив, братка. Еще че пропало?
Камарильин хотел рассказать о серебряных ложках, но в этот момент через открытую дверь в квартиру ввалился запыхавшийся Цветметов. В руках Цветметов сжимал поллитру «Тминной».
— Ты че, братан, совсем припух? Хули водки не купил? — удивился племянник Славик.
— Водка кончилась... — задыхаясь, попытался объяснить Цветметов.
— Бля, зема, а вот если бы ты, скажем, помер — тебе бы было приятно, что тебя поминают «Тминной», в натуре? И какого хуя ты взял одну?
— Так денег... Она девять рублей стоит. Еще постановление ЦК КПСС... В одни руки не больше одной...
— Ебанись, нахуй. Ты красножопый что ли сука? Еще раз услышу от тебя про всякие Цэ-Ка — я тебя прирежу, братка, без обид. У тебя вроде рот на месте, блядь. Вот зачем тебе рот, зема, м? Чтобы водяру в него вливать? Есть рот — так общайся с людьми, ну. С продавщицей общайся, чтобы она тебе нормальной водки отпустила, две бутылки, со мной общайся, чтобы я тебе больше бабла на поход за алкотой отсыпал. Хули молчишь? Ебать, у вас тут детский сад, младшая группа.
Закончив поучительную речь, Славик зачем-то взял с тумбочки «Справочник хозяйки-колхозницы: 500 блюд из крапивы» и с книгой в руке прошел на кухню.
— Значит так. Излагаю диспозицию. Ты рожай нам стаканы, — Славик ткнул жирным пальцем в Камарильина, — А ты тем временем пошерсти по хате в поисках закуси, — эта задача досталась Цветметову, — Даю подсказку: закусь у бабок обычно храниться на балконах.
Камарильин заглянул в мойку, где все еще стояла грязная посуда, потом в посудный шкафчик. Рюмок или стаканов у бабки не нашлось, так что Камарильин поставил на стол две чистые чайные фарфоровые чашки из шкафчика. Цветметов гремел чем-то на балконе, судя по звукам, на него упали лыжи.
— Кого пидором считаешь, братан?
— Не понял.
Племянник Славик кивнул на поставленные на стол чашки:
— Алкотары две достал, а нас трое. Как известно, не пьют только с пидорами и коммунистами. В КПСС никто из нас не состоит, стало быть, одного из нас ты считаешь пидором. Я и интересуюсь аккуратно — кого именно ты счел пидаром, меня или моего кореша, на которого только что ебнулись лыжи?
— Никого, — замотал головой Камарильин, — Я не пью. Я член Всесоюзного Общества Трезвости.
— Ну как хочешь, член, — Славик пожал плечами, потом вскрыл ножом пластиковую пробку бутылки и наполнил чашки тминной.
На кухне наконец появился Цветметов, в руках он нес три стеклянные банки с балкона. Под весом банок Цветметова шатало, Славик и Камарильин помогли ему расположить банки на столе.
В самой большой пятилитровой банке были соленые огурцы, в другой поменьше — капуста, в третьей самой маленькой литровой банке плескалась какая-то черная жижа, напоминавшая нефть. Все банки были снабжены самодельными этикетками, на приклеенной к банке огурцов бумажке крупным размашистым почерком бабки было написано «СЕНТЯБРЬ 1968», на капусте — «АВГУСТ 1962». На самой маленькой банке с черной жижей внутри бумажка совсем пожелтела, на ней не было никаких дат, а только напечатанный на машинке номер «389116».
 
Цветметов схватил из кухонного ящика открывашку и бросился к банкам, но Славик остановил его:
— Братан, тебе жить надоело? На даты глянь, если вскроешь эту хуйню — мы все тут поляжем, как японцы под Хиросимой.
Камарильин достал из шкафа банку бычков в томате. Прежде чем открыть ее Славик брезгливо ознакомился с датой производства.