Анатомия теургии (СИ)

— Спасибо, — прошептала она, заключая Кенельма в объятия.
Кажется, такого хускэрл не ожидал — а когда Гита впилась поцелуем в его губы, растерялся совсем.
— Давно хотела это сделать, — сказала она, отстранившись. — Наверное, с того момента, как тебя увидела.
— И поэтому отпустила? — Кенельм осторожно обнял её в ответ.
— Нет, конечно. Я же дала слово, что отпущу. А слово я держу — даже данное восьмёрнику.
— Я уже не восьмёрник, — помедлив, ответил хускэрл. — После йольской ночи я, кажется, больше не верю ни в какие высшие силы.
Гита снова поцеловала его, на этот раз коротко, едва коснувшись губ.
— Тем лучше. Постарайся не умереть на этой войне, хорошо? Я хочу найти тебя… потом… и уже не отпускать никогда.
— Это не тот случай, когда можно что-то обещать. Но я буду осторожен… насколько это вообще возможно.
За дверью раздались чьи-то шаги, и оба тут же отшатнулись друг от друга, будто юнцы, которых застали за любовной игрой. Но вскоре шаги затихли, и Кенельм печально вздохнул.
— Завтра наша армия выступает на север, — сказал он. — Я поеду с королём, буду охранять его джумарскую советницу. Не знаю, безопасно ли будет на этом посту или нет, но уже ничего не исправить. Дождись ночи. Твоя дверь заперта, но охраны нет. Направо по коридору — комнаты слуг, там сможешь найти одежду. У всех выходов из цитадели стоит стража, но здесь я уже ничем помочь не смогу.
— Ты помог уже всем, что мне требовалось. И, если мы никогда не увидимся… нет, нет, — она замотала головой. — Не хочу думать об этом! Всё, иди!
Кровь готова была закипеть, когда Кенельм повернулся и направился к двери. На какое-то мгновение Гита была готова остановить его — отдать заколку и остаться в заточении, но лишь на мгновение. Сидеть здесь и ждать своей участи — нет, это было непосильно для неё.
Даже дождаться ночи, как сказал хускэрл, было невероятно трудно.
Уже через минуту Гита скрежетала сталью, пытаясь отпереть тугую пружину в одном из браслетов. Найденный с помощью щепки путь оказался верен, но всё равно пришлось изрядно повозиться, прежде чем проклятый замок наконец щёлкнул и распался, обдав кожу холодком. Гита потёрла запястье, чувствуя, как холод сменяется огнём, обжигая кончики пальцев — это возвращалась магия, потоком пронёсшаяся сквозь освободившееся русло.
Второй браслет поддался куда легче, и вскоре Гита уже наслаждалась вновь обретённой силой. Вот только до ночи было ещё далеко.
Следующие несколько часов тянулись ещё дольше, чем дни до того. Раньше у Гиты не было определённости, она не знала, сколько ещё просидит в этой проклятой комнате, теперь же к этому прибавилось ожидание заветного часа. Но всё, что могла норна — это лежать и смотреть в потолок.
За неимением другого дела она стала продумывать план, впрочем, прекрасно понимая, что все эти мысли сродни поиску ледышки в снегу. Она не знала расположения комнат, не знала, где стоит стража, и вообще всё, что за дверью, лежало в тумане. У неё были только слова Кенельма, что справа — комнаты слуг. И в первую очередь следует отправиться туда, потому как выходить наружу в лёгком платье — самоубийство, даже для колдуньи. Конечно, Гита могла какое-то время поддерживать тепло в своём теле, но рано или поздно силы закончатся, а за ними кончится и её жизнь.
Часы пробили десять. Что ж, время начинать.
Её записи пропали, но Гита не зря считалась одной из сильнейших ведьм в столичном ковене — у неё была прекрасная память. К тому же долгая кропотливая работа по изучению новой магии дала свои плоды, упростив старые заклинания. Большинство из них были отработаны Гитой так, что она сумела бы сотворить любое даже спросонья.
После иттриевых кандалов тело с трудом отзывалось на вновь пущенный по нему поток силы. Гита слышала, что многие маги теряли способность колдовать, если слишком долго носили проклятые украшения, и вот сейчас получила возможность ощутить это на собственной шкуре. Нечего было и думать о тонкой работе с гоэтией в таком состоянии, так что норна сделала то, что делала когда-то давно, в самом начале своего обучения — села за стол и поставила перед собой зажжённую свечу. А потом, глубоко вдохнув, поднесла к ней руку.
 
По коже пробежали мурашки. Огонёк заколыхался и послушно погас, но Гита рассчитывала совсем не на это. Слишком грубо. Слишком сильный поток. Если она попробует колдовать сейчас, получится что угодно, но только не желаемое.
Ещё одна попытка — на этот раз обратная. Пламя вспыхнуло, на миг ослепив норну. Нет. Оно должно было разгореться медленно, аккуратно. Нужно ещё.
Она принялась гасить и зажигать свечу, раз за разом, пытаясь удержать пробудившуюся силу. Запястья ломило от забытых ощущений, мерзкий голосок шептал где-то в голове: «ничего не выйдет! Сейчас кто-нибудь зайдёт, увидит, что ты делаешь, и всё пойдёт прахом!». Но Гита знала, что никто не зайдёт. За все те дни, что она здесь провела, такого не случалось, так почему же должно случиться сейчас? А если и так, она всё равно сможет убить визитёра. Вопрос в том, удастся ли сделать это тихо.
Зажечь. Погасить. Зажечь. Погасить.
Каждый раз огонёк затухал всё более ровно, и загорался всё спокойнее.
Часы начали бить двенадцать, когда Гита, наконец, устало опустила руки. Погасший фитиль дымился перед ней, разъедая ноздри едким запахом. Норна взглянула на него — и мерцающая искорка тут же засияла, подчиняясь её воле. Секунда за секундой она разгоралась, пока, наконец, не показалось пламя.
— Всё равно не то, — прошептала Гита. Неделю назад она посмеялась бы над собой, увидев такую работу. Но выбирать не приходилось — или надеть браслеты снова и смиренно ждать своей участи, теряя магию с каждым днём, или попытаться вырвать свободу.
У неё не осталось амулетов, которые могли бы хранить наполовину сформированное заклинание, а сделать новые было не из чего — требовались редкие и дорогие материалы, способные удержать в себе магию. Лет пять назад это почти обезоружило бы норну, но не сейчас. Сейчас у неё имелись новые возможности.
Нужно было только правильно их применить.
Что может встретиться на пути к свободе? Слуги, которым почему-то не спится ночью. Стража, которой тут наверняка полным-полно. Двери, которые просто так не открыть. А ещё ночная стужа, царящая за стенами.
Гита знала способы справиться со всеми преградами. И только для одной из них — людей — лучше всего подходила магия. Сонное заклятье, довольно простое и не требующее высокого мастерства, но была в нём особенность, которая могла всё разрушить: чтобы его создать, требовалась бумага и чернила. Их, разумеется, пленной норне никто предоставить не удосужился.
«Думай», — сказала себе Гита, перебирая в руках заколку. Зачем нужны чернила? Заклятье требовало рисунка, да, но так ли он важен? Гита уже знала, что гоэтия использует ту же самую магию, и если так, значит ли это, что можно обойтись без ингредиентов?
Наверняка. Нужно только попробовать.
Что она чувствовала, черча эти линии?
Острие заколки коснулось стола, и Гита вспомнила. Стальная игла скользнула по отполированной поверхности, проводя первый невидимый штрих. Пространство тут же отозвалось лёгким звоном — норна знала, что его слышит только она сама. Так и должно быть.
Ещё штрих, окружность, перечёркивающая линия. Узор звенел всё громче. Гита растянула губы в едкой улыбке, продолжая рисовать. Кое-где заколка оставила царапины на столешнице, но плевать. Вряд ли кто-то поймёт, что здесь происходило.
Важны не чернила — они нужны только для правильности начертания линий. Важна не бумага — она нужна только для удержания чернил. Гита держала узор в памяти, представляя его перед собой, и это работало. Важны были движения рук и нагнетаемая сквозь них сила, что выстраивалась в узор. Прежние норны делали это неосознанно. Гита хорошо понимала, что делала.
 
Последний узор-цветок о пяти лепестках вспыхнул на миг, завершая рисунок, и в руку норне лёг крохотный светлячок. Ещё секунда — и он тут же бы и лопнул, усыпляя всё живое вокруг, но Гита успела схватиться за готовые раскрыться линии, и сплетённая в клубок магия послушно замерла. У неё получилось.