Мой (не)сносный сосед (СИ)

Затем я принимаю контрастный душ, потому что мозги скрипят, как несмазанные шестеренки, смываю с себя дремоту, а заодно и запах чужих приторно-сладких духов, оставшийся на коже. Обматываю вокруг бедер белое махровое полотенце, честно скомунизженное с курорта в Анталии, и, зевая, шлепаю к холодильнику. Чтобы убедиться, что новой цивилизации в белом друге не зародилось. А вот мышь, дохлая такая, худющая очень даже повесилась. Мой желудок, лишенный нормальной пищи со вчерашнего вечера, бурно возмущается по этому поводу, зато башка начинает активно работать и выдает поистине гениальную идею.
– Эврика! Васильева! – мое до неприличия довольное отражение в зеркале танцует победный танец вождя папуасов, который Аленка наверняка оценила бы по достоинству. После чего я влезаю в первые попавшиеся футболку со штанами и выуживаю из тумбочки ключи от соседской квартиры, которые я должен был вернуть еще неделю назад после визита электриков. Но забыл.
  
Глава 15
 
Алена
Давайте сперва перекусим, а 
дружелюбие проявите потом.
(с) к/ф «Альф».
– Ва-а-а-ась! – полный бодрости и энтузиазма крик, раздавшийся с порога моей спальни, я нагло игнорирую и прячу голову под подушку, надеясь, что все-таки пронесет.
Потому как спать хочется неимоверно, ибо я всего-то пятнадцать минут назад закончила писать реферат, впопыхах натянула на свое уставшее тельце любимую розовую пижаму с кроликом Роджером на груди и с чистой совестью собиралась продрыхнуть беспробудным, мертвецким сном не меньше двенадцати часов кряду.
– Ну, Ален! – стихийное бедствие в лице Филатова Ивана Геннадьевича, ужаса, летящего на крыльях ночи, и по совместительству моего несносного соседа, отступать от намеченной цели явно не собирается. Напротив, этот изверг нависает над кроватью, щекочет чем-то мягким кончик моего носа и явно нарывается на то, чтобы его пнули.
– Да позвоню я, позвоню! – я отмахиваюсь от назойливого Ваньки, не отрываясь от подушки, и, представив немой вопрос, застывший на симпатичном лице у брюнета, уточняю: – Всадникам Апокалипсиса. Скажу, что вакансия стажера «Доброе утро» занята. Тобой.
Зная Филатова, я не надеюсь, что меня оставят в покое, и тихо грустно вздыхаю, вспоминая, чем закончился мой последний визит за мукой в квартиру напротив. И стоит только пообещать свести контакты с проблемным соседом к минимуму, как Ванечка, чтоб ему икалось всю неделю, начинает орать у меня над ухом.
– Вставай, Васильева! Потоп! – эти магические три слова выдергивают меня из постели моментально и направляют прямиком в ванную.
Где я, не размыкая слипающихся глаз, нахожу голубой старенький тазик и, схватив спасительное средство, мчусь обратно. Сначала натыкаюсь на сушилку с бельем в узком коридоре. Потом сношу гладильную доску, по отвратительной привычке брошенную аккурат посреди зала. И, в конечном итоге, врезаюсь в виновника моего ни разу не доброго пробуждения, роняя ему на ногу таз и вцепляясь обеими руками во внушительный торс, чтобы не спикировать попой на пол.
– Ммм, какая зая, – удерживающее мою тушку двухметровое безобразие, напрочь лишенное совести, тыкает пальцем мне в футболку и невинно так улыбается, не испытывая и толики раскаяния по поводу совершенной только что шалости, а я взглядом ищу что-нибудь потяжелее.
– Филатов! – я закипаю, как тот самый старый алюминиевый чайник на газу, ощущая прикосновение сильных теплых рук к оголившейся пояснице. И, отойдя, наконец, ото сна, замечаю отсутствие воды на полу и пытаюсь дотянуться до крепкой шеи, так и манящей мою жадную до крови натуру. – Убью!
И, то ли маньяк из меня никудышный, то ли Ванечка непробиваемый, но озвученной угрозе он не внимает и ведет себя, как типичный неандерталец. Перебрасывает возмущающуюся меня через плечо и отвешивает не сильный, но весьма обидный шлепок по моему мягкому месту.
– Филатов! – ударяю по широкой спине, понимая, что с тем же успехом я могла стучать кулаками по каменной глыбе – удовольствия минимум, отклика никакого. – У тебя мозг совсем отключился, а с ним и инстинкт самосохранения?
 
Мои вопросы остаются без внимания в то время, как наглый оккупант отказывается вести переговоры и опускает меня на пол, подталкивая в сторону плиты. А еще делает такие жалобные глаза, что запал ругаться исчезает сам собой, зато желание варить борщи, печь блинчики и гладить рубашки растет в геометрической прогрессии. Даже при том, что подобными отклонениями я, в принципе, не страдаю.
– Ва-а-ась, – сосед словно чувствует мою слабину, и, взъерошив густую волнистую шевелюру, просительно тянет: – сделай, пожалуйста, гренки, а? Как вчера. С сыром.
Сказать «нет» обаятельному, привлекательному и не в меру наглому соседу по какой-то причине не представляется возможным. Так что я, активно коря себя за излишнюю любовь к роду человеческому, достаю старую чугунную сковородку, десяток яиц и батон белого хлеба с хрустящей корочкой. Попутно сервируя на стол масло, копченую колбасу и кусок сливочного сыра, тающего во рту.
– Филатов! Это в последний раз! – стараюсь казаться суровой, сведя брови к переносице, но судя по хриплому полузадушенному смешку, мне не верят от слова совсем. Обидно. – Да тебя проще убить, чем прокормить!
На мое бурчание Ванька никак не реагирует, усаживаясь на шаткий стул, который крякает и безбожно скрипит, но все-таки выдерживает незваного гостя.
– Аленушка, ты чудо, – продолжает бессовестно подлизываться брюнет, утаскивая с тарелки подрумяненную гренку, вгрызаясь в нее зубами и разве что не причмокивая от гастрономического удовольствия. А потом выдает такое, что мне приходится ловить упавшую челюсть: – Был бы характер помягче, точно б женился.
Я осеняю крестным знамением сначала себя, а потом и довольно скалящегося соседа, в красках представляя, во что может превратится уютная квартирка от нашего с ним совместного проживания. Учитывая, что в мире и спокойствии с Филатовым мы можем находиться не более пяти минут, а потом начинаются бои локального значения. За время нашего знакомства в соседа летали вилки, ножи и как-то раз даже охотничий лук, доставшийся тете Нике от увлекавшегося стрельбой отца. Правда, Ванька ко мне шастать все равно не перестает, заставляя думать, что от наших взаимных перепалок он получает какое-то мазохистское удовлетворение.
– Вась, у меня к тебе дело на миллион, – и пока я увлеченно копаюсь в себе, парень глубоко вдыхает, шумно выдыхает и, подозрительно краснея, выпаливает: – Мне надо, чтобы ты притворилась моей невестой и переехала ко мне.   
– Филатов, нет! – я хочу ему сказать, что скорее небо упадет на землю или рак на горе свистнет, но слова испаряются, и мне остается только изумленно хлопать ресницами.
– Да, Васильева!
– Ни за что в жизни!
– Алена, пожалуйста, притворись моей невестой, – продолжает настаивать мой сумасшедший сосед, перегибаясь через стол и давя своей аурой властности, пока я ищу отговорки.
– Ну, ладно, чай попить. Ну, хорошо, поужинать пару раз. Но переехать к тебе?!
– Это всего лишь на пару недель, пока мама здесь, – настойчиво убеждает меня брюнет, и я зачем-то говорю «да», вряд ли до конца осознавая, во что вляпываюсь.
– Ну, Аленушка, – Филатов поднимается со своего скрипучего табурета, и обогнув небольшой круглый стол с нарядной белой скатертью, встает у меня за спиной.
Опускает огромные ладони на мои напрягшиеся плечи, а потом, напрочь игнорируя слабые протесты и вялые попытки скинуть его конечности, меня обнимает. Утыкается подбородком в мою макушку, рвано дышит и замолкает, окончательно ломая даже подобие сопротивления. И как ему такому безобидному и покорному отказать?
 
– Ванька, это нечестно! – я шумно выдыхаю и, мысленно сосчитав до десяти и припомнив соседу все его большие и маленькие прегрешения, интересуюсь: – не подскажешь, почему я до сих пор терплю тебя в своей квартире?