Мой (не)сносный сосед (СИ)

– А с чего ты решил, что она нуждается в услугах таксиста, – поигрываю грудными мышцами, демонстрируя свое физическое превосходство и тот факт, что не зря тягаю железо в зале и три раза в неделю тренируюсь у Григорича, и вижу, как уверенность потихоньку сползает с холеного гладко выбритого лица оппонента. Это тебе не в тряпочные кегли играть, ага.
– А ты ей, собственно, кто? – обиженно хмурит брови ботаник, а я брякаю раньше, чем успевает включиться мой сонный мозг.
– Жених.
Могу поклясться, что слышу грохот упавшей челюсти, подмигиваю застывшему столбом парню и удаляюсь, считая беседу оконченной.
Надо поговорить с Пашкой-охранником, чтобы этого хлыща больше не пропускали.
  
Глава 20
 
Алена
– Эмильен, я в положении!
– Но как?
– Ветром надуло. Забыла форточку закрыть.
(с) к/ф «Такси 3».
К зданию университета мы подъезжаем одновременно со звонком, знаменующим начало занятий, но не то, чтобы меня это сильно парило. Репутацию вечно опаздывающей и не сильно заинтересованной в учебе студентки я уже заслужила, так что очередная задержка вряд ли сделает хуже.
И, пока я думаю о том, чтобы прогулять первую лекцию и нагло завалиться к кураторше на кофе, Филатов ставит байк на подножку, спрыгивает сам и, подхватив меня подмышки, помогает слезть и аккуратно опускает на землю. От такого простого движения у меня почему-то перехватывает дыхание и желудок ухает в пятки, но Ванька на этом не останавливается. Снимает с меня шлем и балаклаву и тянется пригладить мои растрепавшиеся волосы.
– Это не обязательно, сосед. Агата Павловна же не смотрит, – я пытаюсь замаскировать охватившее меня смущение коротким безразличным смешком, но Иван меня не отпускает, распутывает пальцами мои запутавшиеся пряди и легко мажет губами по щеке, прощаясь.
– Хорошего дня, Кнопка. В конце концов, проще один раз вжиться в роль и не выходить из образа.
Прикладываю максимум усилий, чтобы не поддаваться соседскому очарованию, окутывающему с головы до ног, и очень стараюсь не раскручивать тему «а что, если бы Филатов не был таким бабником». Запахиваю полы его куртки плотнее, потому что дождь начинает падать крупными каплями и забираться за шиворот, и мчу в сторону входа. Взлетаю по ступенькам, не оборачиваясь и в кои-то веки не спотыкаясь, и скрываюсь внутри, не замечая внимательного взгляда, упершегося между лопаток.
– Васильева! – неразборчиво кричит мне вслед охранник Сергей, дожевывающий пончик в шоколадной глазури, потому что я снова забыла пропуск дома и нахально перепрыгнула через турникет, наплевав на бдительного стража порядка и установленные в коридоре камеры.
Ускорив шаг, я миную поворот и пинаю покатившуюся под ноги пустую банку из-под кока-колы такому же отъявленному прогульщику, как и я. А потом без зазрения совести фланирую мимо аудитории, где мой поток пытается не уснуть и все-таки записать материал за монотонно читающей Минаевой. Бедные правильные студиозы.
Поправив лямки любимого рюкзака с единорогом, поднимаюсь на третий этаж и, постучав в дверь каморки Кольцовой условленным стуком, распахиваю настежь дверь.
– Упс, – судя по ладоням Ангелины, покоящимся на груди у взъерошенного парня, ответа стоило подождать. – Извините, я позже загляну.
– Не надо, Алена, Серов уже уходит, – кураторша не без труда выдворяет сопротивляющегося брюнета вон и, оттерев со лба пот, устало падает на стул, так что я понимаю, что, если бы обе хотим кофе, заваривать его придется мне.
И я проталкиваюсь между сваленным в беспорядке реквизитом, чуть не запутываюсь в ярко-оранжевой цыганской юбке и едва не роняю на пол свежераскрашенный ватман прежде, чем пробраться к примостившемуся в самом углу электрическому чайнику. Под молчаливое одобрение подруги достаю из ящичка стратегический запас «Нескафе» и рассыпаю по кружкам живительный порошок, игнорируя букет полевых ромашек и плитку молочного шоколада, лежащие перед Кольцовой.
 
– Не спрашивай, – стонет она откуда-то из-под накрывших голову рук, я же молча опускаюсь напротив Ангелины, помешивая сахар ложкой. – И вообще, почему ты не на паре?
– Там скучно, – припечатываю кураторшу железобетонным, по моему мнению, аргументом и осторожно отхлебываю глоток жженной жидкости, постепенно возвращающий мне бодрость и любовь к окружающему миру. И я уже почти готова сотрудничать и с деканом, и со старостой, и культоргом, когда Линка приподнимает свой узкий подбородок и топит меня в подозрении, застывшем в глубине светло-зеленых глаз.
– Васильева, солнышко, а скажи-ка мне, пожалуйста, – тон Кольцовой не обещает мне ничего хорошего, поэтому я невольно подбираюсь, вытягиваясь в струну, и застываю с кружкой у рта. – Почему целая группа в курсе твоей беременности, а я нет?  
– Потому что я тоже о ней не в курсе! – от такого радужного известия кофе я все-таки давлюсь, заплевывая ни в чем неповинные ведомости на краю Ангелинкиного стола, и кровожадно прикидываю, кому снять скальп за такую невероятную сплетню.
– Ну, наличие жениха ты-то отрицать не будешь? – продолжает допрос с пристрастием кураторша, и я уже жалею о том, что приперлась сегодня в универ. Пила бы чай с Агатой Павловной, лепила бы вареники с вишней и горя не знала.
– Фиктивного! Фиктивного, Кольцова!
И как настойчиво я ни доказываю приятельнице, что просто помогаю попавшему в беду соседу, она все равно мне не верит. Только хихикает, как первокурсница, и через предложение повторяет: «Ну, хоть на свадьбу-то позовешь?». Так что из этой обители я вылетаю злая, как ведьма на метле, и сравнявшаяся по цвету со спелым помидором.
 Следующий семинар проходит сумбурно, и надо, наверное, благодарить провидение за то, что Яков Григорьевич в упор не замечает мою персону, разрисовывающую поля тетрадки непонятными ромбиками и треугольниками. Сегодня профессор избирает своей жертвой старосту и гоняет его по всему материалу так, что у бедного Кольки выступает испарина на висках. И в любой другой день я бы обязательно позлорадствовала и отпустила бы пару язвительных шуточек, но перед глазами до сих пор стоит вчерашний поцелуй, о котором я не могу перестать думать. Гадский Филатов!
По окончании пар в тренировочный зал я вваливаюсь такая же заведенная, чуть не срываю скрипящую дверь с петель и в довершение приземляю тяжелый рюкзак на ногу Шанской. Совершенно случайно. Но она не разражается привычным криком, вместо этого гаденько улыбается и постукивает пальцами по колонке, из которой звучит приглушенный трек.
– Гормоны шалят, да, Васильева? Правда, залетела?
– Правда, и рожу через девять месяцев, но на концерте станцевать успею, – гаркаю так, что все присутствующие в классе замирают, разглядывая меня, как восьмое чудо света.
На что я лишь равнодушно пожимаю плечами и иду на свое законное место – справа в последней линии. Злата так и не переставила меня ближе, наотрез отказавшись идти на поводу у Зориной, и сейчас я ей за это благодарна. Меньше ненужного внимания.
– Что стоим, кого ждем? – Лиля, по обыкновению, вбегает в зал за минуту до начала тренировки и разряжает своим появлением атмосферу. – Поехали! Пять, шесть, семь, восемь.
И то ли у меня на лбу красными буквами написано «не влезай – убьет», то ли Шанская уже выполнила суточный норматив по гадостям, но до конца репетиции меня никто не трогает. И я постепенно тону в ритме мелодии, освобождаясь от усталости и гнева. Напоследок получаю пару советов от Зориной насчет завтрашнего вечера в «Чернилах», залпом выпиваю пол бутылки Бон Аквы без газа и удаляюсь, не желая вдаваться в подробности о фасоне, рюшечках и бантах студенческих костюмов.
 
А на выходе с неизменным стаканом латте меня ждет идеальный Миша Мельников, при виде которого мне хочется слиться со стенкой, расчесать всклокоченные волосы и стереть красноту полотенцем с пышущего жаром лица. Рядом с отличником я чувствую себя ущербной, тру пальцем мокрое пятно на футболке и рассматриваю носы видавших виды потертых кроссовок, но моя неидеальная обувь, судя по всему, совсем его не смущает.