Скиталец. Гений

Григорию в центр без надобности. Вон она, книжная лавка. Примостилась на первом этаже среди ряда других магазинов. Под жилье отведен второй. Зачастую там проживают и владельцы, а вернее, арендаторы магазинов. Кто же в добром уме продаст недвижимость, приносящую стабильный доход? Ведь бывает, один и тот же магазин снимает не одно поколение лавочников. Деньги-то у них, чтобы поставить свою лавку с домом, скорее всего, имеются, но ведь важно, чтобы эта лавка еще и в правильном месте была. Вот и получается, что средства вроде бы и есть, а своего угла нет.
Григорий открыл дверь, и тут же раздалась трель колокольчика. На звук обернулся хозяин, седовласый лысоватый старик. Он в этот момент ставил на полку какую-то толстую книгу. Приметил мальчонку явно из рабочих и отвернулся, продолжив свое занятие.
Григорий откровенно удивился такой беспечности. А ну как он схватит книгу с полки и даст деру? Но, похоже, старик знал свое дело и умел сходу оценить покупателя. Результат многолетнего опыта общения с людьми.
– Ну-с, молодой человек, и чем я могу быть вам полезен? – видя, что малец не направляется к полкам, а терпеливо ждет, когда хозяин освободится, поинтересовался старик.
– Мне бы книгу по Сути человеческой.
– Ага. Прошел посвящение или только предстоит?
– Прошел. И хочу разобраться.
– А что же характерники даром свой хлеб едят? Из какой вы школы, молодой человек?
– Не-не, директор у нас дело свое туго знает. У него не забалуешь, и разъясняет он все с толком. Просто нас ведь у него много, а вопросов у меня еще больше.
– Это не повод, чтобы ваш директор относился к своим обязанностям халатно. Ладно. Это не мое дело, а Департамента образования. Итак, какая книга вас интересует? От духовных отцов о божьей Сути рабов божьих? Или научные труды о Сути человека и его взаимосвязях с Эфиром?
– Э-эм…
Вроде и ясно все говорит лавочник, но Григорий отчего-то растерялся. Пожалуй, он просто не знает, что выбрать. Ч-черт. Он действительно никак не может определиться, что лучше.
– Ну же, молодой человек, – подбодрил его лавочник.
– Гхм, – нарочито выпрямился Григорий, расправляя плечи. – Мне бы так, чтобы по-простому, но понятно.
– Сколько Разумность? – напрямую спросил лавочник.
– Было девяносто четыре.
– А сейчас?
– Девяносто девять.
– Значит, все в Разумность вложил?
– И дальше вкладывать буду, – упрямо пробурчал юноша.
– Похвально, молодой человек, похвально. Вот. Эта книга будет вам наиболее понятна и сейчас, и после бесполезной не станет.
– И сколько?
– Один рубль пять копеек. Понимаю, молодой человек, дорого. Но поверьте, она того стоит, – видя, как нервно сглотнул покупатель, заверил лавочник.
– Давайте, – после непродолжительной заминки все же решился Григорий.
Вообще-то он рассчитывал уложиться копеек в шестьдесят, а на сорок купить блокнот для рисования, карандаши и пару стирательных резинок. Коль скоро именно карандашные рисунки оцениваются системой дороже, так отчего бы и не вложиться в них? Но книга вышла дороже запланированных им общих расходов. На оставшиеся деньги, конечно, можно было еще купить пару тетрадок и карандаш, а стирать рисунки хлебным мякишем. Но тогда он и вовсе останется без денег.
Хорош беглец! Никакой подготовки. Может, ну его, дурью маяться? Едва эта мысль пронеслась у него в голове, как перед взором предстала морская гладь, ветер, упруго дующий ему в лицо, и форштевень, несущий впереди себя бурун. А в противовес – светлая комната с большими окнами, выходящими в сад, и он, с постным лицом стоящий у мольберта. Да ну!
Вернувшись домой, Григорий первым делом полез в чулан и тайком вынес оттуда отцовский парусиновый вещевой мешок, видавший виды, истертый и запыленный, но все еще крепкий. Выйдя в огород, он его хорошенько выбил. Оно бы постирать не помешало бы, но времени сушить совсем нет. Хорошо хоть мамка одежду уже простирнула. На улице по-майски тепло, дует легкий ветерок, так что вскорости если и не высохнет окончательно, то уж точно будет только чуть влажной. Не страшно. Потом досохнет.
 
Поднялся к себе на чердак и провел ревизию своего имущества. Прямо сказать, небогато. Ну да чего уж… Есть пара сменного нательного белья, рубаха да порты, что сейчас на веревке болтаются. Он их потом забросит. На всякий случай на дно мешка уложил суконное казенное одеяло, изрядно потертое и списанное с какого-то корабля или флотского экипажа. Это батины дела, несколько штук откуда-то приволок. Может, с Разумностью у него и не очень, но мужик он хваткий и домовитый.
Далее завернул в чистый лоскуток краюху хлеба, кусок сыра, да шмат сала. Если есть не от пуза, то припасов дня на три хватит. Кто его знает, как оно обернется и получится ли сразу устроиться на корабль. Вдруг придется по зарослям ивняка прятаться? Тогда вот и жестянку надо прихватить с рыболовными принадлежностями. Нужно будет еще соли в спичечную коробку набрать. Яиц бы отварить, но это тайком от матери уже не провернуть. Ничего, и так не пропадет.
Уложил и все свои письменные принадлежности вместе с купленной книгой. Подумал немного и отправил в мешок свою доску для рисования. Благо мелков он натаскал из школы изрядно. Пристроил ее так, чтобы она пришлась на спину. Вообще-то получилось неудобно, понадобилось все по новой перекладывать, и мешок едва-едва удалось завязать. Но оно того точно стоило. Ему имеющегося мела хватит очков на двести. А это ой как немало, учитывая, что в общем они составят все четыреста.
Из дома он выбрался, когда ходики отбили десять. К этому времени все домашние уже улеглись спать. Уходил как вор, но при этом не чувствовал никаких угрызений совести. Родителям, конечно, тяжко, но не настолько, чтобы они едва сводили концы с концами. Да и не чувствовал он с ними родства. Благодарность, уважение, где-то даже любовь, но родными они ему так и не стали. Ну чисто подкидыш.
Впрочем, выйдя из калитки и обернувшись на небольшой дом с темными окнами, он пообещал себе, что не забудет их и станет им помогать. Не постарается, а непременно станет. Как и насколько, он пока представлял смутно, но верил, что обязательно добьется успеха.
Пройдя под лай собак по улицам слободки, он миновал мещанские кварталы и повернул к порту. На смену приличным районам вновь пришли небогатые. Порт – он на любом острове порт. Морякам после перехода нужно где-то отдохнуть, развеяться, выпить да отвести душу. Ну и с девкой какой провести время, сбросить, так сказать, давление пара. А жалование у них большим никогда не было.
Вот и тянется к любому из портов улица, изобилующая дешевыми заведениями. Кабаки, рюмочные, дома терпимости самого низкого пошиба. Вывески так себе, нарисованные вкривь и вкось, которые, наверное, должны бы не привлекать клиентов, а скорее, отпугивать. Ну и извечный шум.
Пьяные моряки в одиночку и группами шатаются от одного злачного заведения к другому. И чем меньше в кармане звенит монет, тем ближе к порту подбираются прожженные морские волки. Заведения становятся дешевле, а шлюхи – потасканнее. Самых пропащих можно встретить у пирсов. Про них говорят, что их море манит, потому как конец, почитай, у всех один. Тела утопленниц потом вылавливают городовые и свозят в мертвецкую. Следствие по таким делам не производится, если только нет какого ранения.
Морозовск – относительно небольшой город с населением тысяч в пятьдесят. Еще примерно столько же разбросано по селам да поселкам острова. Так что крупным порт тут не мог быть по определению, как и грузооборот. А, как известно, спрос рождает предложение. Словом, улочка, ведущая к порту, не особо изобиловала заведениями.
 
У самого порта – четыре рюмочные, друг напротив дружки. Один-единственный трактир. Напротив – публичный дом. Может, вскорости и добавится заведений в связи с появлением в дружине боярина броненосца, потому как и число морячков подрастет. Но это вряд ли. Скорее уж старые расширятся.
Григорий направился прямиком в трактир. А где еще можно было найти боцманов, как не в трактире? Наливайка им по статусу не положена. Еще могли забрести в публичный дом. Но туда уж Гришке ходу не было. Туда клиента никто на порог не пустит, пока он не предъявит деньги. Такое место, что и за погляд берут.