Москва под ударом

– Образовывать можно, к примеру, – отряды для этого: армией двинемся.
И доставал табаковку; ущепывая крепкий табак; наставлялся лицом (приходилось лицо по живот) в Тимофеев живот; ему женщина в белой рубахе, но с красно-кумачным оплечьем, бывало, внимает:
– О, господи!
А Тимофей приподымет оглоблю и катит в конюшню – дыр-дыр – шарабан; там – подскоки подкованных ног и помахи хвостов (оттого, что летают кусливые длинные мухи, паутки); и – ластка под небо испуганно дернет.
Портной завелся на дворе оттого, что он хаживал к Яше: он снюхался, видно, с княжною в штанах.
____________________
В эти дни задувал тепелок.
И над крышами дергались змеи; от дворика вихорок пыли вывинчивал, чтобы свинтиться с пылями, которые вздул Гнилозубов второй, потому что район переулочный – вихорел; то есть: квартиры подпыливали; заходивши винтами, заползав ужами, – они выволакивались из окошек на улицу; столб пылевой над Москвою бросался под небо, став хмурью и бурью; за тридцать пять верст извещались окрестности: вихрище – близится.
Вот отчего порвалась паутина, а Грибиков – слег.
 
2
Накануне еще неполезных вкушений своих он пытался просунуться в спор: под окошко; стояли там – Клоповичен-ко, печник и рылястый мужик; топорищем с размаху при-кряхтывал он по тесине; печник лякал пальцами глину.
И – слышалось:
– Долго ли будем хворать – от своего от хвоста? Это выслушав, Грибиков – дергом: за форточку:
– Ладно, – ужо тебе будет, – сказал он себе.
И подвыставил ухо; к нему приложился, чтоб голос услышать:
– Полено к полену…
Рылястый мужик положил свой тяпок топором на тесину:
– И будет…
Нос выставил Грибиков:
– Кто бы?…
– Костер тебе!…
Старою шамою он – к мужичку: сверху вниз:
– Ты что знаешь?
Поскреб безволосье куриною лапой.
– Я?
– Ты!…
– Я… которое – знаю, которое – нет… Кекал Грибиков:
– Вот и не знаешь. И сфукнул в кулак.
– Я то знаю, что валятся, точно в помойную яму, в нас всякие дряни…
Шипнул как на печке кусочек коровьего масла:
– В большую, брат, яму, – побольше и хламу… Ответил плёвом.
____________________
Подпахивал ямник, к которому шла в подчепечнике старая: с грязным ведром; раздавалось:
– Буржуй щеголял лошадьми!
– В щеку бил!
– Чертопханил.
– Кокошил…
– Куражился.
Грибиков лез из окошка глистой. Агитировал Клоповиченко:
– Когда забастовка, то липнет буржуй с поцелуями; ты его в – губы, он – щеку, не губы, подставит.
Не выдержал Грибиков:
– Умокичение! Гадил глазами.
Печник остроумничал и лякал пальцами с мокрою глиной:
– Буржуй из яйца, из печеного, высидит цыпу: зажарит – да сам же и слопает.
Грибиков – дернулся:
– Мир сотворили, да вас не спросили. Отплюнулись; и – продолжали свое; меж собой.
– Цыпу лопаешь?
– Хворостом брюхо напхай, – такой урч!
– Едим с урчами!
Грибиков сверху рукой гребанул:
– Оттого ты урчишь, что горшок каши слопал – роташку поджал: стал роташка полоской.
Не слушали:
– Едак восстанешь.
– Давайте же вместе урчать: урч подымем такой, от которого город провалится.
Грибиков трясся костлявым составом, свой палец в них тыкая:
– Можно сказать, – он шипел, как вода, пролитая на печь, – из болота вольно орать чорту.
– Сам чорт!
– Против явности спорите.
– Сам против явности сел: с сундучищами. Грибиков тут поперхнулся простуженным кашлем, схватясь за грудашку; и – сплюнул:
– Не плюйся!
– Ты что?
– А ты что?
– Я-то – то… Ты-то – что?
– Ты не чтокай!
– Шаров на меня не выкатывай. Сверху грозил им рукою:
– Трень-брень, – малодошлый работник, а – тоже вот… Чуть он не выскочил из-за окошка:
– С подшипником сделал – что?… А?
Ему – взлаем:
– Рабочий закон защищаю от хапов.
– Правов не имеешь!
– Сын курицын: шкуру содрать!
– С самого-то уж содрана: ходишь без шкуры. Два пальца поставил:
– Моя шкура, – пальцы согнул, – хоть не черного соболя.
Третий свой палец просунул меж ними:
– А все же – своя она. Кукиш показывал:
– На!
И захлопнул окошко.
Ушел к Телефонову: вместе ходили куда-то.
____________________
Наутро шпичок появился; в Бутырках уселся Анкашин Иван; Николай Николаевич Киерко либо обмолвился – в жужелжень миший.
– Павко  [21] – давит мух.
И понесся летком в тепелке налетевшем, рванувши белье на веревках; столб пыли – за ним; был – во всюдах: Пар-фен Переулкин, Ивавина, Пэс, Твердисвечкин, Сергей Свистолазов, Денис Котлубанин, – с ним вместе.
Затылки чесали на дворике:
– Ясный донос!
– Кто бы мог?
– Не попакин ли?
– Он – и не нашинский; он – и не вашинский.
– Пашинский он: Пашин-прачкин.
– Его бы и сфукнуть.
А Грибиков кушал грибочки; и – охал, должно быть, от боли: на дворик – не шел; занавесил окошко; стал – шамой; стал – бабой.
Рвалась паутина над злой моркотой переулочной.
 
3
Фольговой Тихон Задонский – облещивал: венчиком; Грибиков зло одеяло откинул:
– Мой чашки!
– Поставь самовар! Переклейные стены отвесили задрани.
– Не шабалдашничай!
– Гнид не дави.
Потащился по комнате чортовой курицей – в тени: изъянить лицом; сел – на кованец, в угол: выглядывать в кухоньку, взором следя, чтоб хозяйство держалось в исправности карликом Яшей, который треньбренькал лоханями грязными, или, раструживая свою руку, приклепистый гвоздь забивал, или громко лучиной дрежжал, или, в угол забившись, в дыре носовой ковырялся спринцовкою.
Дни-денски слышалось:
– Живо!
– Не спи!
– Не скули!
– Не вихляйся!
Висел над ним Грибиков, дергаясь грызиной:
– Чорта пусти себе в дом, – так не вышибешь лбом.
И куриною лапою скреб безволосье, роташку поджавши, в подшипниках серых.
– Живешь – шаром-даром. Попреком укалывал.
– Деньги – плачу.
– А чьи деньги?
– Не ваши!
На это – не знал, что ответить (действительно, карлик исправно платил); и, схватясь за спадавший подштанник, некстати язвил он:
– На шее-то – жабры.
Не жабры, а – железы шейные: вспухли!
– Вздул жабры!
Как будто со зла это карлик вздул жабры: болезнь раздувала.
– Ты чашку смотри не разбей: я целкач заплатил.
– Разобью, – заплачу.
– Какой ферт: деньги счетом, не чохом даются. Таскался за карликом.
– Я – не чихаю…
– Еще бы чихал: небось – нечем чихать… Возьми швабру…
А то, отозвав к подоконнику, где в паутине повесился жирный паук, заставлял с ним играть в свои козыри, чтобы обыгрывать; если увидит мастичную карту у карлика, то – гонит в кухню; а сам принимается в тенях изъянить лицом, фукать в руки, на палец смотреть, его нюхать.
Честит Вишнякова:
– Чего финтифантит!
– Зафокусил!
– С чортом дерется за грешников!…
– Тьфу.
– Вот как черти его, щелкоперенку этого, проволокут кочергами…
– Лоскутник!
Раз карлик обиделся:
– Что вам такого лоскутник наделал? Он мухи не тронет.
– Чаи мои пьет!
– Вы же сами поите его.
За глаза – то и ce: а завидит под окнами юрк Вишнякова, – так:
– Ставь самовар.
– За баранками сбегай-ка!
Сообразивши все это, построгает пальцем подпёк бородавки, на палец посмотрит, понюхает палец; и – лезет в постель: шебуршать с простыней.
 
4
К Вишнякову нельзя подойти со словесными едами: шею протянет; и – бросится, точно гусак, – под животики – ижицей, ликом своим – продрежжать вразумительно: и – оставалось: подслушивать около двери – о чем бишь.