Не будь дурой, детка! (СИ)

— Девушка! — Горянова подняла руку, привлекая внимание официантки: — Водочки принесите…
А Лилька плакала, уже не сдерживая больное «уканье»…Лилька плакала, а Горянова думала — зачем такие больные отношения? Зачем они, если в этих отношениях женщина несчастлива? Зачем? Кому они нужны? Что такого в них, что женщина, красивая, умная женщина цепляется за отголоски любви, старается изменить себя в угоду любимому, тому, кому нет до нее дела… Лилька плакала, а Даринка смотрела на нее и не понимала, ради чего все это? Горянова давно уже для себя решила, что отношения, в котором люди несчастны, нужно обрывать. Нещадно. Они не стоят того.
Зареванная Резенская оторвалась от стола, вытирая салфеткой опухшее от слез лицо, шмыгнув носом, дрожащим и хриплым голосом она выдавила:
— Я люблю его, Дарин, — слова прозвучали очень жалко.
Горянова невесело усмехнулась:
— Любишь… Вот дура ты, Лиль! А себя ты любишь, Лиль? Себя?! Любишь?! Ты ведь с первых дней знала, что у Истомина женщина никогда не будет на первом месте, и даже на втором, и даже на третьем месте… Сначала работа, потом его мама, потом самосовершенствование, потом друзья, а женщина… Женщина где — то там… И чем дальше по жизни, тем дальше женщина… И знаешь, что самое обидное — от женщины это не зависит, даже королева будет за бортом.
Горянова вздохнула:
— Вот ты плачешь сейчас, Лиль, но через полчаса побежишь к нему — страдать. Так что прекращай. Смирись. И если он — это все, что нужно тебе для счастья, то он у тебя есть. Значит, будь счастлива этим… — Даринка помолчала, чтобы добавить: — И учи итальянский: «Божественная комедия» большое произведение…
А на стол перед девчонками неспешная официантка поставила заказанную вкуснятину и графинчик с запотевшей водкой, которую ни Резенская, ни Горянова уже не собирались пить…
  
Глава 12
 
Тем не менее Горянова водочку выпила. Уж очень ей не хотелось везти Резенскую домой… А тут такой шикарный повод пройтись самой пешочком… Пьяная женщина за рулем — угроза мирному спокойствию граждан. Так что, любимый город, можешь спать спокойно — Горянова не потревожит твой сладкий сон… Эй, кривой асфальт родного города, — встречай неровную походку редкостной идиотки!
Между тем Резенская была на высоченных каблуках, ее золотые, расшитые шелком ботильоны от известного мастера — мимолетная горяновская зависть — не предполагали дальних прогулок… И две девушки это понимали прекрасно… Явное недоумение скользнуло по лицу Резенской, когда Горянова, решительно протянула руку к холодному графину, налила стопочку и также быстро опрокинула ее в себя.
— Ты же за рулем… — только и успела сказать удивленная Лилия Павловна.
Прозрачная, известная всем в России жидкость мягким пламенем лизнула даринкино горло, и та непроизвольно сморщилась. Ха! Ну не любила Горянова крепкие напитки…
— Оставлю машину на стоянке кафе и завтра заберу. К тому же у меня сегодня пеший променад до дома…
Резенская дурой никогда не была:
— Хорошо, я вызову такси.
Но Горяновой вдруг стало нестерпимо смешно:
— Зачем такси? Сейчас нужного водителя вызову, — и пока Резенская еще не успела догадаться о явной горяновской подставе, невинно добавила: — у меня один знакомый прямо-таки обожает красивых девушек домой подвозить.
Рука между тем легко отыскала нужный номер в телефоне. Альгис Саулюсович ответил сразу:
— Дарина?
Резенская дернулась, услышав в голос Истомина, округлила глаза, замахала руками, пытаясь отнять телефон у подруги, но разве справишься с Горяновой?
— Альгис Саулюсович! — ах, как сладко умел звучать ее ехидный голосок. — Добрый вечер, вы уж простите, что беспокою, но у нас форс — мажор: Лилечка Резенская ногу сильно подвернула, беспокоить близких боится, скорую тоже запретила вызывать, а я ее на своем горбу не вытащу с поля боя, слаба телом и духом, так сказать… Вот и решила воззвать к вашей мужской и непоколебимой совести… И все это, заметьте, на свой страх и риск, ибо Лиля меня убьет, когда узнает, что я вам позвонила…
 
На том конце громко вздохнули.
— Что — то серьезное, Дарин? Или… или это всё ваши женские хитрости? — до чего же Истомин был умный. Вот гад!
Горянова не стала врать:
— Не знаю, насколько серьезно, но по городу пешком в своих ботильонах она явно не дойдет!
Горянова была довольна собой — ни одного слова вранья (а вы попробуйте по нашим колдобинам на двенадцатисантиметровой шпильке от Кристиана Лабутена пройтись, да вы на десятой яме с ума сойдете, понимая, что можете сломать каблук за сорок пять тысяч российских рэ). И про такси предусмотрительно промолчала.
— А ты, я так полагаю, не за рулем… — Альгис тонко просекал обстановку.
— Почему не за рулем? За рулем, только выпила немножко: стопочку- две водочки.
На слове «две» Горянова быстро, не выпуская от уха телефон, налила себе еще стопочку водки и залпом выпила. Ну не любила Даринка врать, ой как не любила…
— Я так думаю, что сейчас в ход пошла та самая «вторая стопка»?
Горянова чуть не подавилась: водка явно попала не в то горло. Пиздец! У него что — скрытые камеры везде понатыканы? Или вместо ушей — локаторы? Дождавшись, пока Горянова прокашляется, Истомин попросил:
— Дарина, дайте мне поговорить с Лилей.
И Горяновой ничего не оставалось, как протянуть перепуганной Резенской телефон. В горле все еще першило, так что Даринка суть разговора упустила, заглушая слова Истомина громким кашлем.
— Со мной все хорошо… не нужно приезжать… — только и услышала она конец недолгого разговора.
На Лильку грустно было смотреть. Горянова бесцеремонно вытянула телефон у помрачневшей подруги и добавила зло, так, чтобы интонация не вызывала сомнения:
— Я бы не стала просто так звонить, Альгис Саулюсович. Давайте, откладывайте незабвенного Данте в сторону и тащите свой подкачанный зад в… — далее следовал адрес этого замечательного кафе.
А Лилька снова плакала. И было в ее слезах что — то такое гадкое и неправильное, что Горянова налила еще стопочку:
— Вот так и становятся пьяницами… — глубокомысленно сказала она и придвинула стопку бледной, заплаканной подруге. — Пей, чего смотришь! Пьяненькие женщины поначалу такие миленькие…
Резенская подняла на Даринку свои мокрые глазки и, не выдержав, рассмеялась.
— Пей! — снова сказала Горянова, и прозрачная жидкость зазывно плеснулась в рюмке.
Когда через полчаса Истомин появился в кафе, две подруги уже были розовощекими, хорошо поевшими, веселыми, так сказать чуть — чуть «подшофе».
— Мы здесь! — сказал Истомин, появляясь словно из воздуха у маленького столика, где сидели девушки, и с грохотом придвигая к себе тяжелый стул.
— Кто мы? — хором отозвались обе девушки, поворачиваясь на голос и не переставая смеяться над чем — то своим.
— Я и мой подкачанный зад, — Альгис Саулюсович устроился удобно, расстегнув на синем, приталенном кардигане единственную пуговицу.
— Оу! — не смутилась Горянова, с явным удовольствием оглядывая стройную и такую притягательную истоминскую фигуру, — передайте ему наше почтение и благодарность.
— Передам. Что с ногой, Лиль?
— А что может быть с ногой? — Лилька была расслаблена, как никогда. — Двенадцатисантиметровая шпилька по нашим дорогам — серьезное испытание.
Истомин придвинулся, переводя взгляд то на одну, то на другую девушку.
— Смысл переживаний в целом понятен… За это пьете?
— Нет! — Лильку несло явно, но недолго.
Горянова уже бы наговорила кучу всего нелицеприятного, а Резенскую хватило только на это бунтарское «нет».
 
— Мы с Резенской боремся с моей затяжной депрессией и ее неспособностью самостоятельно дойти домой, — решила снова не врать Горянова, поняв, что большего от Лильки не дождешься.
— А меня вы позвали в качестве бесплатного психотерапевта? — сложно было понять, сердится он или просто констатирует факт.