Рок-звезда

– Да что такое? Все же отлично.
Смех Джульет перешел в кашель.
– Да как ты до сих пор жива? Вот честно, не понимаю.
Я снова замахнулась, на сей раз хлопнув ее по руке.
– Неважно. Можно подумать, у тебя вышло лучше.
Я вовремя прикусила язык, чтобы не добавить «Мамочка» к концу своей фразы. Джульет просто ненавидела, когда мы с Девой-Готом так ее называли.
Джульет приподняла рукав свитера, лежащего у нее на коленях, вытащила горлышко спрятанной под ним винной бутылки и отвинтила крышечку.
– Кстати, о плохих решениях.
– Фу! Вино! Это все, что тебе удалось достать? – наморщила я нос.
– Ну, прости. Может, если бы твой двадцатидвухлетний приятель не отправился обратно в тюрьму, мы бы сейчас пили перье!
– «Дом Периньон», – рассмеялась я. – А перье – это вода, дурочка.
«И, между прочим, двадцатипятилетний папочка твоего ребенка отправился за решетку еще раньше».
Джульет была сучкой, но она была моей сучкой. Мы с ней уже пять лет были лучшими подругами, несмотря на нашу полную противоположность. Джульет была мрачной, интровертной и жесткой, а я – легкой, экстравертной и наивной. Она была темнокожей; у меня были веснушки. У нее были длинные косички; у меня – короткая светлая стрижка. Но нас объединяла любовь к подводке для глаз, сигаретам, выпивке и парням. Джульет любила все это даже больше меня, и поэтому в семнадцать лет у нее уже был годовалый ребенок.
Джульет снова отхлебнула из обернутой свитером бутылки и протянула ее мне.
– Не могу поверить, что дала затащить себя на концерт хеви-металл. Наверное, я правда хорошо к тебе отношусь.
Я сделала пару глотков кислой жижи цвета мочи, сморщилась и вернула бутылку Джульет.
– Ну или тебе надо было передохнуть от Ромео.
– Ну да, это тоже, – рассмеялась Джульет. – Теперь, когда мелкий засранец пошел, он всюду сует свой нос, – после чего залпом опрокинула примерно четверть бутылки.
– Блин, чуть не забыла, – сказала я, поворачиваясь и доставая с заднего сиденья футболку. – Ганс сказал, чтобы я надела вот это.
Развернув майку, я повертела ее перед собой. Она была черной, с белым логотипом «Фантомной Конечности» спереди.
– Фу, да она будет на тебе как палатка, – сказала Джульет, с отвращением кривя губы. – Дай сюда. Сейчас сделаем, – она выхватила у меня майку и стала рыться в своей безразмерной сумке, пока не вынырнула с детскими ножничками для ногтей. – Ага!
И Джульет принялась за работу. Отрезая подол майки самыми крошечными в мире ножницами, она спросила:
– Разве это не дикий отстой – приходить на концерт в майке с группой, которая там играет?
Рассмеявшись, я отхлебнула еще глоток этой кислятины.
– Точно. Я тоже всегда так думала. Но, когда мы с Гансом прощались в прошлое воскресенье, он откопал эту майку у себя в багажнике и сказал, чтобы я надела ее.
Пожав плечами, я продолжила пить, пытаясь унять тучу наглых, ярких, разросшихся бабочек-качков, которые начинали порхать во мне всякий раз, когда я думала о Гансе. О его глазах джинсового цвета, которые всегда казались подведенными. О ямочках на щеках и тихих улыбках. О его руках на моих плечах и его подбородке у меня на затылке.
– Да он просто, на хрен, тебя пометил, Биби. Как пещерный человек. Он хочет, чтобы все видели тебя в этой майке и знали, что ты его.
– Ни фига я не его, – фыркнула я. – У него есть Бет, – закатив глаза, я закашлялась. Выпивка начала меня забирать.
– Да на хрен эту Бет. Ну, и где она? – оглянулась Джульет по сторонам на покосившиеся домики и разбитые фонари вокруг нас. – Что-то я не вижу этой сучки. И сам Ганс ни хрена ее не видел в те выходные, потому что все время был с тобой. Он даже заботился о тебе, когда ты блевала! Так делают только свои парни, Би.
Я отпила еще один кислый глоток, и меня снова охватила неловкость от того вечера. Я внезапно перенеслась туда в своем воображении и снова глядела в лужу рвоты на тротуаре. Мне хотелось забраться под БМВ Ганса и сдохнуть. Я прокрутила перед собой цепь событий – по крайней мере, тех, что могла вспомнить. Как Ганс поднял меня и понес, прижимая к груди, к двери Стивена. Как Стивен впустил нас и раздраженно указал на ванную. Как Косички нарезала дорожки кокса на стеклянном столике Стивена. «А где Дева-Гот? Они что, поссорились, как Ганс и говорил?» Как Ганс гладил меня по спине, пока я обнималась с унитазом, как принес мне телефон, чтобы я позвонила своим взволнованным родителям и сказала, что снова останусь у Виктории. Как Ганс принес мне большой стакан воды и маленький стаканчик полоскания для рта. Как Ганс развязывал мои ботинки, стягивал штаны из кожзама и укладывал меня в узкую кроватку Мэдди. Как Ганс свернулся на матрасе возле меня, у меня за спиной, и сонно, тихо дышал мне в шею.
 
И его эрекцию у себя пониже спины рано утром.
– А почему он тогда ко мне не приставал? – надулась я, собираясь опрокинуть бутылку и докончить ее. Но Джульет выхватила ее из моей жалкой, тоскующей по парню руки.
Пожав плечами, Джульет прикончила остатки вина.
– Поди да узнай. Ну, в смысле, если нас по пути тут не прикончат.
Я рассмеялась ее шутке. От выпитого вина она казалась особенно смешной. Джульет сунула мне майку прямо в лицо. Я стянула свой топик и натянула ее через голову, стараясь не разрушить свою шикарную прилизанную укладку, над которой я билась больше часа, стараясь придать ей небрежный вид. Джульет была права; майка была мне слишком велика, но она обрезала ее нижнюю часть, почти до самого лого, и увеличила вырез, так что он теперь свисал с одного плеча. Я закатала рукава и кивнула. Сойдет.
Добрый Старый Вилли держал слово, так что за две сигареты мы с Джульет добрались до кассы «Маскарада» без приключений.
Всем, кроме местных обитателей, «Маскарад» показался бы ни чем иным, как старой, заброшенной фабрикой по производству щепы. Но это был рай для любителей альтернативного рока. Ну технически это были Рай, Чистилище и Ад, потому что именно так ласково назывались три внутренние части здания.
Ад был родным домом для любителей техно, фетиш-вечеринок и ночей в духе восьмидесятых. Чистилищем назывался бар на втором этаже, а наверху, на третьем, там, где была живая музыка, был Рай. Очень подходяще, с учетом того, что именно там я должна была снова встретиться с Гансом.
Едва я коснулась ногой верхней ступени, пол задрожал от басов. Я не узнала песню, но что-то во мне узнало ее источник. Мы с Джульет шагнули с площадки лестницы в темное, прокуренное, удушливое пространство Рая. Толпа была больше, чем я ожидала увидеть на вечере только для своих. Она заполняла все помещение размером с ангар.
Скользнув глазами по толпе, я подняла их на сцену, и на какое-то мгновение для меня перестал существовать весь мир. Я видела только Ганса. Не то чтобы он пытался привлекать к себе внимание. На нем не было ни майки в сетку, ни виниловых штанов, ни кожаных перчаток с клепками, никакой такой сценической ерунды, которой щеголяли его товарищи. Он даже не смотрел в зал. Но в нем было что-то такое, что просто сияло.
Может быть, все дело было в контрасте. У Ганса были темные и суровые черты, но душа его была легкой и светлой. Одна рука была вся покрыта черно-серыми татуировками; другая была в черной ткани. Низко сидящие, свободные штаны были черными, а узкая алкоголичка, туго обтягивающая грудь, белой. Блин, да даже его «адидасы» были черно-белыми.
Но его бас-гитара? Она была красной, красной, красной.
Ганс не увидел меня, когда я вошла, но Трип заметил. Он указал на нас из-за микрофона прямо перед тем, как прорычать начальные строки одной из собственных песен «Фантомной Конечности». Вся толпа тут же повернулась в нашу сторону, и Ганс посмотрел туда же, то есть на меня.
 
И улыбнулся.
– Блин, Би. Это он? – спросила Джульет, перекрикивая музыку.
– Угу, – завороженно ответила я.
– Басист?