Седьмая чаша

– Очень странно. Все, кто был здесь в пятницу, в один голос называют его чуть ли не ангелом. Говорят, он был хорошо воспитан, тактичен, выдержан…
– Красивые манеры – это всего лишь маскарад. Своим поведением он хотел подчеркнуть разницу между собой и окружающими. Потому что питал презрение ко всему человеческому роду, включая и своих приятелей.
– Хорошо, вернемся к моему первоначальному вопросу. Кто из гостей был заинтересован в его смерти?
– По-моему, нет человека, который, общаясь с моим мужем, тайно не желал бы его смерти. Впрочем, есть одно исключение… Никифор, наш сын. Он настолько отличается от своего папочки, что Георгий всю жизнь лицемерил перед ним. Нет, не из-за отцовских чувств. Георгий откровенно боялся сына. Потому что я воспитала его честным человеком. Слава богу, он не пошел в отца.
В разговор вмешался Любомир Смилов:
– Извините, почему вы сказали «есть одно исключение»? А сами вы?
– Может быть, это ужасно, но и я не исключение. Видите ли, я не хотела его смерти, но и скорбеть не могу. Он был подонком во всем, со всеми, включая и меня. Постарайтесь понять меня. Последние семь лет – как вам сказать? – у нас… не было… ну… нормальных супружеских отношений. Семья была для него благовидным фасадом, и только. Вы не поверите, но он запирался в спальне с этой Дарговой, а меня отправлял спать в другую комнату. Доходило до того, что он предлагал мне проявить благосклонность к разным своим дружкам, даже к старикам, если надеялся на какую-то выгоду.
– Тогда почему вы не развелись?
– Ради сына… Я не вынесла бы, если б Ники узнал правду об отце. Он и теперь ее не узнает. Никогда! Ради Ники я терпела все – оргии, унижения, стыд, разврат…
Нечего сказать: почтенный покойник!
Александр Геренский громко закашлялся. Слова жены, рассказывающей о своем муже, ошеломили его.
– Что вы знаете о приглашенных сюда в пятницу?
– Об одних больше, о других меньше, о третьих почти ничего. Паликарова, Дамяна Жилкова и эту… Бебу знаю давно. Беба была официальной любовницей моего мужа.
– Официальной?
– Были и другие. У него их хоть пруд пруди. Вся его компания только и знала, что охотиться за девицами. Познакомятся, на машине покатают, потом дарят тряпочку заморскую, потом подпаивают, ну и… Так и переходит, дуреха, от одного к другому, пока им не надоест. Последние месяцы с ними Мими путалась. Другая, Лени, новенькая, но будьте покойны, и ее пустили бы по кругу.
– И Средков раньше участвовал в этих… развлечениях?
– Средкова я не знаю. Однако могу поклясться, что, если Георгий его пригласил, значит, и тут пахло барышом.
– Странно, – протянул Геренский. – Что могло связывать таких разных людей? Почему их как магнитом тянуло к вашему покойному супругу?
– Все они ели из его кормушки, вот и тянуло.
– Остается спросить, как скромный бухгалтер мог построить, например, такую дачу?
– Очевидно, вас плохо информировали. И дача, и машина, и все эти дорогие побрякушки принадлежат мне.
– Вам? – в один голос спросили капитан и подполковник.
– Мне. Все это я приобрела на деньги, присылаемые моими родственниками из-за границы. Не удивляйтесь. Мой отец, Генрих Иванович Пфальцгаммер, служил хорунжим в армии барона Врангеля. У отца было четыре брата и сестра. После революции в России они разъехались по всему свету – во Францию, в Америку, в Канаду. За полвека они или их дети стали людьми весьма состоятельными, а некоторые даже миллионерами. Чему ж удивляться, если они помогают бедным родственникам в Болгарии?.. Между прочим, вам ничего не стоит проверить, сколько я получила от них. Единственное, что осталось от былого величия Даракчиева, – огромная квартира в Софии. Все прочее – мое.
– Да-а, кое-что начинает выясняться, – сказал Гeренский. – Но не полностью. Ваш отец до конца своих дней был мелким торговцем. Почему богатые родственники обрекли его на прозябание, а только после его смерти раскошелились?
– Пфальцгаммеры – народ безжалостный, упрямый, суровый – не люди, а камни. Судите сами: когда отец заболел острым ревматизмом и не мог больше стоять за прилавком, он попросил у них помощи. И как вы думаете, что они прислали? Несколько поношенных костюмов и старое белье! Вот какие родственники…
 
– И все же, почему они раскошелились?
– Восемь лет назад мой муж поехал на экскурсию во Францию и там встретился с моими родственниками. Чем он их очаровал, не знаю. Но с той поры все переменилось. Золотой дождь буквально захлестнул нас.
– Они платили ему за хорошие манеры?
– Понимаю вас. Конечно, денежки оттуда текли не просто так.
Геренский и Смилов переглянулись, и она это заметила.
– Должна вас предупредить: не думайте о шпионаже. Мой муж был слишком умен и хитер, чтобы позволить завербовать себя. Он и без этого ворочал деньгами, которые другим и не снились. Не спрашивайте как – не знаю. Какие-нибудь аферы, махинации, купля-продажа.
– Аферы по работе? – спросил Смилов.
– Исключено. Он не из тех мошенников, что лезут в государственный карман за двадцаткой. Повторяю, он ворочал тысячами. А Паликаров и весь остальной сброд ему помогали. За приличное вознаграждение.
Даракчиева замолчала, рассматривая маникюр. Смилов что-то записывал в своем блокноте. Геренский задумчиво постукивал по столику зажигалкой.
– В конце концов, эти подробности имеют для нас второстепенное значение, – сказал подполковник. – Вернусь к началу нашей беседы. Считаете ли вы, что кто-нибудь из их компании был заинтересован в смерти вашего мужа?
– И да, и нет. Я вам уже говорила о всеобщей ненависти к этому деспоту. Чем ближе были к нему люди, тем больше его ненавидели. Но убить? Сомневаюсь. По-моему, убийца должен быть обязательно личностью, а они все безлики. Жилков дурак. Напившись, способен прикончить любого, но для тщательного, обдуманного убийства он не годится. Боби Паликаров бездельник и подлец, но его оружие – интрига, клевета. Коста Даргов – рогоносец и подхалим. Даракчиев унижал его как хотел. Беба… Да, Беба отличается от других. Как и я. В сущности, только Беба и я могли бы совершить подобное убийство: она из-за ревности, а я – если бы Георгий не был отцом моего сына…
Геренский испытующе посмотрел на нее:
– Хотите сказать, что если не вы…
– Не приписывайте мне того, чего я не говорила, – оборвала она Геренского. – Я презираю Богдану Даргову, но не могу обвинить ее в убийстве моего мужа…
Подполковник взглянул на свои часы и встал.
– Благодарю, товарищ Даракчиева. Думаю, сведения, которые вы нам дали, будут весьма полезны. Если понадобится, мы продолжим наш разговор. А может случиться и так, что вы узнаете что-то новое, вспомните какие-нибудь важные обстоятельства. Тогда немедленно свяжитесь со мной. Запишите на всякий случай мой телефон.
Даракчиева достала записную книжку.
– Простите, у вас не найдется, чем записать? – спросила она.
Он протянул ей авторучку и продиктовал телефон. Хозяйка тоже встала и предложила:
– Хотите, отвезу вас на машине?
– Нет, спасибо. Мы осмотрим еще вашу дачу, а потом пройдемся немного пешком.
– У меня одна просьба… – замялась Даракчиева. – Я была с вами предельно откровенной, но… если мой сын узнает…
– Не узнает, – успокоил ее Геренский. – Я вам обещаю.