Его ледяное высочество (СИ)

— Я лучшая ведьма своего курса, — ответила Гермиона, вздергивая подбородок.
Малфой выдержал ее взгляд. Все то же холодное спокойствие. Наигранное спокойствие, подумалось отчего-то.
— Ты лучшая посудомойка на моей кухне, — продолжил он безразлично. А затем посмотрел зло.
Ей показалось, что Малфой совсем не наслаждается ситуацией. Он как будто находился здесь не по своей воле, как будто вынужден. Как будто это она вынуждает его. Она снова обратила внимание на его одежду. Зачем он вернулся из школы в мэнор?
— В Хогвартсе веселее, чем дома, Малфой? — съязвила она. — Практикуешь Круциатус на первокурсниках?
— Попридержи язык, — холодно ответил он. — Не выводи меня из себя, Грейнджер. Я знаю разные значения слова «повеселиться».
Она вздрогнула, понимая, что он имеет ввиду, и тарелка все-таки выскользнула из рук. Гермиона подхватила то, что от нее осталось, — треугольный осколок с острым концом. Если Беллатриса, если Малфой приблизится, то она хотя бы не будет безоружной.
— Грейнджер, — сказал он, глядя ей в глаза. От этого взгляда Гермиона застыла. Он как будто читал ее мысли. Скорее всего, он действительно читал ее мысли. — Не рискуй. Это тётин любимый сервиз.
Он обернулся к эльфам.
— Я буду ужинать у себя, — бросил взгляд на нее, — она принесет.
Малфой достал палочку, пробормотал «репаро». Осколок выскользнул из мыльных рук, и тарелка собралась вновь.
Когда вечером Гермиона пришла к нему с подносом, ее снова встретило зеркало, но теперь Гермиона не взглянула на себя. Она уставилась на затылок Малфоя, обдумывая, что может сделать. Но ничего не шло в голову. Он ее ненавидел.
— Подглядываешь, Грейнджер? — Малфой сидел в том же кресле, что и в прошлый раз, лицом к горящему очагу.
— Как ты узнал, что это я? — сказала она, ставя поднос на стол.
— Кто еще, кроме тебя, войдет в дверь, — произнес он. — Присаживайся.
Малфой сам предложил остаться, но Гермиона мешкала. Она не знала, что ожидать от него. Наконец, она все-таки подвинула его брошенную на соседнее кресло мантию и села. Аромат парфюма запульсировал в душном воздухе.
— Где ты был? В Хогвартсе?
Он скривился.
— Скучала по мне, Грейнджер?
Думала о тебе постоянно.
Но скучала?
Как по части своей прошлой жизни — возможно. Но Малфой все равно не сумеет понять. Ей и самой-то было трудно признаться себе, по чему она больше скучала. По Гарри? По Рону? Не то, это не то… По прошлому? По детству, которого у нее вдруг не стало? По себе самой, когда она была немножко лучше. Немножко смелее. Немножко безрассуднее. Может быть, добрее.
— Совсем не скучала, — сказала она, — но, кроме тебя, тут не с кем говорить.
— А как же твои любимые эльфы? — продолжал он, не глядя на нее.
— Они считают, что это мы убили Добби, — призналась Гермиона.
— Это они рассказали, что Добби умер?
— Да.
— Что еще они рассказали? Что утром я таскаю их за уши, а вечерами бью палкой? — он рассмеялся.
— Ничего, — ответила она, — они вообще со мной не говорят.
— И они правы, — произнес он. — Это вы убили его. Вы убили Добби.
— Неправда!
— …зато ты теперь знаешь, что твои дружки убежали, и не станешь доставать меня вопросами.
— Так ты их бьешь? — не удержалась она.
— Так же, как пытаю тебя Круциатусом, — спокойно ответил он, смотря ей в глаза.
Гермиона дернулась. В общем-то, Малфой был прав. Он держал ее взаперти, но ничего ей не делал. Она была предоставлена самой себе, тарелкам и одиночеству.
Она помнила, как он обижал ее и ее друзей в школе, а теперь, признавалась себе, чувствовала себя с ним спокойно. Именно спокойно. Возможно, это чувство было обманчивым, и она еще пожалеет. В сущности, что она о нем знала? Гермиона никогда не пыталась его понять. Она не старалась проникнуть внутрь этой каменной оболочки, смутно освещенной пламенем очага. Может быть, там было нечего искать, а может, она просто никогда не пыталась.
— Как ты думаешь, раз уж ты решила вспомнить школу, — задумчиво произнес он, глядя на огонь, — если человек совершает плохой поступок во имя добра, является ли этот поступок добром?
 
Малфой озадачил ее. Но Гермиона привыкла, что должна знать ответы на все вопросы.
— Если этот поступок принесет добро… — начала она.
— Я так и думал, — произнес он. — Значит, мне просто надо было присоединиться к хорошим парням. Всего-то.
— Ну да, — сказала Гермиона, ощущая неприятную тяжесть в животе.
— Значит, если бы я был с хорошими парнями, то я мог бы следить, вынюхивать, обманывать… ломать нос, посылать сектумсемпра…
Ах, вот куда он клонит.
— Ты просто получил по заслугам, Малфой, — ответила она.
— То есть ты полностью, абсолютно, нерушимо уверена в том, что ты была права?
— Абсолютно!
— Что и следовало доказать.
Но Гермиона не понимала, что именно он доказывал ей. А Малфой продолжал:
— Значит, мне надо было сломать тебе нос, как ты сломала мне? Чтобы и ты получила по заслугам.
— Ты бы не решился, Гарри и Рон…
— Нет, я спрашиваю, я должен был сломать тебе нос?
Он просто издевался! Весь этот бессмысленный разговор. Он смеялся над ней? Но его лицо было очень серьезным. Между бровей лежала пугающая складка, как будто его постоянно что-то тревожило.
— Ты заслужил тот удар, — упрямо продолжила она, — ты приговорил гип…
— Грейнджер, признайся, ты просто мстила, — оборвал он устало.
— Я не мстила! Я была на нервах, расстроена и удручена, а ты повел себя… нехорошо, — подло — надо было сказать, но Гермиона не решилась нарушить это их необычное общение. Гарри и Рону она могла сказать все, что хочет, ставить их на место и помыкать. Но Малфой…
— Грязнокровка Грейнджер в моем доме, — хмыкнул Малфой себе под нос.
Она так резко отреагировала на слово «грязнокровка», как не должна была. Не в ее положении. Но рана, оставленная его сумасшедшей теткой, еще болела, в голове еще стучали слова, сказанные им на кухне, и он все еще был тем самым Малфоем.
— Ты Пожиратель Смерти, Малфой, — прошипела она. — Не ищи себе оправданий.
Он взглянул на нее холодно и равнодушно. Снял запонку и бросил столик рядом с нетронутой едой.
— Смотри, — он сунул ей руку.
— Я не хочу, — соврала она.
— Давай, смотри, Грейнджер.
Гермиона дотронулась до манжета его рубашки. Потянула рукав вверх. Пальцы задрожали и соскользнули на его предплечье. Гермиона случайно коснулась змеиной головы и инстинктивно отдернула руку.
Малфоя это, кажется, позабавило. Он ухмыльнулся.
— Довольна? — бросил он. — Теперь убирайся.
— Уйду, но ты должен сказать, что знаешь о Гарри и Роне.
— Ничего я о них не знаю, — ответил он зло. — Мне похуй.
Гермиона отвела взгляд и уставилась на камин.
— Даже не думай, — сказал он, — сгоришь заживо.
Гермиона попятилась. Она победила его, как представляла себе в своих мечтах, но не чувствовала удовлетворения. Малфою, как всегда, все равно. Холодный, бесчувственный слизеринец. Его поза, его кольцо, его расслабленность, его холодность. Его метка.
Гермиона вышла из комнаты, но на пороге остановилась. В ней вскипело негодование. Память услужливо подсунула лицо Малфоя, в дымке, сквозь боль и шок, в тот момент, когда ее пытала Беллатриса. Гермиона стояла некоторое время, пытаясь успокоиться, но злость взяла свое. Нет, пусть он узнает все! Все, что она о нем думает!
Она развернулась и распахнула дверь.
Малфой не обернулся. Он смеялся, обхватив лицо руками. Мерзкий Малфой, он вздрагивал и смеялся. Она с ненавистью уставилась на него. И тут заметила: он не смеялся. Его лицо было изломано гримасой отвращения и боли. Он тяжело дышал, хватая ртом воздух, а тело продолжало дрожать. Секунду она не могла поверить: неужели Малфой плакал?
 
Он плакал, и Гермиону затопило ликующее злорадство. Так тебе и надо, Малфой!
Так тебе и надо!
Не было большей удачи, чем застать его в минуту слабости.