Колодезь Иакова

Она смеялась, восхищенная своей выдумкой.
– Да чего же ты ждешь? Раздевайся.
Агарь, более бледная, чем обыкновенно, не двигалась, крепко сжав губы. Певица поняла.
– Бедная девочка, – прошептала она.
И со свойственным многим куртизанкам тактом и уважением к чистоте другого замолчала.
– В чем ты принесла мое платье?
– В картонке, барыня.
– Где же она?
– На площадке.
– Принеси ее.
Перерыв все шкафы и сундуки, Лина де Марвиль вытащила маленькую фетровую шляпку, туфли, немного белья и платье. Все это она сунула в картонку и сверху положила серый костюм.
– Мне бы очень хотелось, – сказала она, – видеть, как он тебе идет. Но лучше, если твои товарки ничего об этом не узнают. Они, чего доброго, из зависти напакостят тебе. Я знаю женщин. Ты живешь у своих родителей?
– У меня их нет.
– Где же ты обитаешь?
– В мастерской.
– Вечером, после обеда, ты свободна?
– Да.
– Тогда приходи сегодня к Максиму, в тот театр, где я пою. Я выступаю около одиннадцати часов. Приди не позже десяти. Негр капельдинер укажет тебе мою уборную. Ты поможешь мне одеться, а я в это время посмотрю, как на тебе сидит костюм. Знаешь ли ты, как ты красива? Да подойди же ко мне.
Агарь, бледная как смерть, повиновалась. Молодая женщина усадила ее рядом с собой на постель. Прикосновение теплого душистого тела кружило голову.
Агарь закрыла глаза.
– Ты причесана Бог знает как. Возьми этот вот флакон и вечером натри себе голову, а потом причешешься вот так. – Она сплела в косы волосы Агари, такие черные, что отливали синевой, и тяжелым узлом уложила их на затылке. – Так гораздо лучше. Увидишь, как будет хорошо, когда они сделаются мягкими и волнистыми. Вот моя карточка. Уборная, не забудь. Да что с тобой?
– Барыня, а деньги за платье?…
– Верно, я чуть было не забыла. Я положу их в конверт. Тридцать пять лир, не правда ли? А эта лира для тебя. Возьми извозчика, чтобы не таскать картонку по грязи. Опять идет дождь. Какая, однако, грязная страна!
Агарь ушла. До самой мастерской она бежала, не переводя дыхания. Тайком проникла она в свою каморку, связала все полученные вещи в узелок и спрятала его за нагроможденными в углу сундуками.
Потом с пустой картонкой на руке вошла в мастерскую, где работали ее товарки.
– В следующий раз будь порасторопнее, – сказала хозяйка. – Есть у тебя деньги?
Агарь протянула ей конверт.
Остаток дня она провела в страшном волнении, изо всех сил стараясь скрыть его от товарок.
Оставшись одна, она не стала даже есть, решив как можно больше времени уделить своему туалету. К тому же серый костюм, несомненно, нужно было подогнать по фигуре. Оделась она с лихорадочным усердием. Но ужасное разочарование ждало ее. Она совсем забыла, что жившая этажом выше хозяйка заперла примерочную и взяла с собой ключ.
Там находилось единственное в мастерской зеркало. Агарь не могла даже полюбоваться на свои наряды.
На дворе все еще шел дождь. Агарь сделала знак проезжавшему извозчику… Это решительно был день великих событий.
– Площадь Таксиль, – приказала она дрожащим голосом.
Когда она подъехала к театру, ей показалось, что она не осмелится в него войти. К счастью, поблизости находился капельдинер, который тут же провел ее в уборную № 11.
Посреди цветных открыток, краски, пудры и духов, сверкая нарядами, сидела Лина де Марвиль.
При виде Агари она воскликнула с удивлением:
– Да поглядите, Наталия! Просто даже не верится. Я говорила вам, что она хороша. Но настолько!
Она обращалась к полной, очень сильно декольтированной женщине, шея, пальцы и толстые руки которой совершенно исчезали под невообразимым количеством украшений.
– Мой старый друг, Наталия Лазареско, – тотчас представила ее Лина де Марвиль, никогда не забывавшая о светских приличиях. – Ты мне принесла счастье, малютка: через неделю я еду в Каир, где золото на меня посыплется, как из рога изобилия. Если когда-нибудь ты будешь в затруднении, обращайся прямо к госпоже Лазареско. Не так ли, Наталия, дорогая моя?
Толстая женщина, положив руки на живот, подтвердила, что доброжелательство ее к Агарь Мозес будет неизменным.
Агарь ничего не слышала. Почти не дыша смотрела она на певицу, одетую в роскошное голубое, расшитое серебром платье.
Стоя перед зеркалом, молодая женщина нежно ей улыбалась.
– Ты довольна, моя голубка?
– Очень.
– Чудесно. Мне хочется, чтобы все на свете были довольны. Сейчас ты мне не нужна, одеться мне поможет Наталия. Лучше послушай, как я пою. Наталия, доставь мне удовольствие, пойди с девочкой в зал и займи хорошее место. Угости ее всем, что она пожелает. Когда я кончу, приходите сюда. Я повезу вас к Токатлиану, где Ришди-паша в мою честь дает обед.
– Мне кажется, девочка недостаточно хорошо одета, – заметила Наталия.
– Вот еще! Такая хорошенькая. Хватит с них. Будут Григорий Стамбулиан, полковник Факри-бей, командир Коннор, лейтенант де Жомиех и маленький Гавриил Жеронтопуло, понятно с Мартой и Николеттой… Только свои.
Появление в зале Агари в сопровождении Наталии Лазареско вызвало у публики улыбки и шутки, которых девушка совершенно не заметила.
– Бутылку шампанского, – приказала Наталия. – Ты, верно, еще никогда не пробовала этот напиток.
Агарь выпила бокал. Потом второй. Странные видения, сверкающие и неопределенные, встали у нее перед глазами.
Еле доносился далекий голос Лазареско, однообразный, монотонный.
– Я люблю молодежь. Даже очень. Но только серьезную. Молодые девушки сами не знают, сколько они теряют, будучи легкомысленными. Была у меня подруга, за которую первый секретарь посольства господин Констанс пошел бы в огонь и воду. Сколько раз говорила я этой глупой женщине: «Смотри, не упусти этого господина!» И что же? Она предпочла бежать с актером на вторых ролях из театра Барэ. Ты меня слушаешь?
– Да, сударыня.
– Ты совершенно правильно поступаешь. Лина де Марвиль скажет тебе, давала ли я кому-нибудь плохой совет. Ты поешь?
– Нет, сударыня.
– А голос у тебя есть?
– Не думаю.
– Небольшой голос есть у всякого. Нужно только уметь им пользоваться. Голос можно развить, даже если его совсем нет. Правда, это случается редко, но все же случается. Наконец голос всегда можно заменить танцами. А вот и Лина де Марвиль. Мы еще вернемся к нашему разговору. Лина сегодня решительно хороша. Кто поверит, что я только на три года старше ее, ну на четыре, не больше.
Певица взошла на сцену под бурю аплодисментов, к которым примешивались звучные крики. Успех ее был несомненным. Она дважды пела на бис.
К концу выступления восторг зрителей перешел всякие границы. Старый турок, одетый в редингот, изо всех сил вертел на палке феску. Какие-то итальянцы аплодировали. Группка американских моряков плакала.
– Дорогая Лина, – прошептала госпожа Лазареско, тоже очень взволнованная. – У нее истинный талант. Вот ей несут цветы. Ах, какой букет! Наверно, на двадцать лир. Должно быть, Ришди-паша или же маленький Жеронтопуло… Так или иначе это очень мило.
Она встала:
– Пойдем, пора.
У лестницы, ведущей за кулисы, она сунула карточку в руку Агари.
– Приходи ко мне, дитя мое, приходи как можно раньше, ты об этом не пожалеешь. Я дома ежедневно от трех до пяти… Наталия Лазареско, 18, улица Главани, второй этаж, первая дверь направо.
 
II
С борта уносившего ее парохода смотрела Агарь на исчезавший в утреннем тумане Константинополь. Город, в котором она родилась и в котором до сих пор жила, только в последний момент показался ей прекрасным.
Вместо клоаки, по которой еще год назад она шлепала в рваных ботинках, перед глазами, точно золотое кружево, вставало волшебное видение.
Она задрожала при мысли о том, что, может быть, всю жизнь только после потери будет познавать цену вещей.
Пароход огибал выложенный белым и черным мрамором старый Сераль. Вскоре от чудесного миража остался один только розоватый туман, в котором растворялась серая дымка стоящих в гавани пароходов.