Гимназистка. Клановые игры

— Но вот, — удовлетворенно сказал Николай, — уже можно сказать, что с немецким у Лизы хорошо.
— Особенно, если учесть, что с немецким у Лизы как раз были проблемы, — заметила Оленька.
Дипломатично заметила, потому что Строгова сразу бухнула:
— Проблемы, скажешь тоже. Да она двух слов без ошибки связать не могла, а сейчас вон как бойко болтает, словно практиковалась несколько лет.
Я чуть было не ответила, что, естественно, практиковалась, потому что у нас были партнеры из Германии, но тут же сообразила, что у нас с мамой никаких партнеров быть не могло, потому что не было никакого предприятия, иначе не вставал бы вопрос, на что мне придется жить. Поэтому рот я не просто закрыла, а крепко сжала, решив подумать на досуге о всплывающих воспоминаниях, которые никак не могли принадлежать бедной сироте-гимназистке.
— Такое бывает, — неожиданно тихо сказала Тамара. — называется психологический зажим. Знания копились, но не использовались, потому что Лиза боялась неодобрения.
— Если бы она так отвечала, разве неодобрение было бы? — удивилась Оленька.
— У нас одобрение получить не так уж и просто, — возразила Анна.
А Николай ради разнообразия, не иначе, завел разговор на французском. Увы, в этот раз подсознание оказалось ко мне куда менее щедро: и слова подбирались с трудом, и вопросы понимались не сразу. Но главное — понимались. На этом подарки памяти закончились: по остальным предметам мои знания усиленно стремились к нулю. Разве что по географии временами удавалось попадать в точку, но в названиях стран и их столиц я совершенно неприлично плавала. Но это хоть не история, где даже нынешний год, 7409 от сотворения мира, мне казался неприлично огромным. Чтобы выучить все, что случилось за это время, нужно иметь голову куда больше, чем у меня есть, иначе все факты просто не влезут. Невольно я сказала это вслух.
— У нас же помещаются, — рассмеялась Оленька. — Значит, и у тебя поместятся.
— Главное — не лениться, — веско вставила свое слово Строгова. — Что там у нас осталось проверить?
— Магия и танцы, — бойко оттарабанила за меня Оленька. — С магией, Лиза, мы тебе не помощники. Но проверить стоит. Вот хотя бы…
Она огляделась, не иначе как в поисках чего-нибудь лишнего и нуждающегося в немедленном уничтожении.
— Я уже проверила, — испугалась я за целостность хомяковской гостиной. — Я тоже ничего не помню. Владимир Викентьевич мне помогает, но я пока только книги читаю.
— Тогда танцы, — легко согласилась Оленька. — Ты помнишь, как танцевать?
— Не знаю, не пробовала, — попыталась я отшутиться.
— Сейчас попробуешь, — пообещала Строгова. — Тамара?
 
Наверное, это был самый большой позор в моей жизни. Худо-бедно вспомнились лишь движения вальса. Оленька недоумевала, как такое могло случиться, ведь я так любила танцевать. Анна предлагала закрыть глаза и отдаться музыке — мол, тело само вспомнит. Но тело если и вспомнило что-то само, то лишь то, как наступать партнерам на ноги, а это я и без него не забывала. Николай говорил, что я совсем невесомая и ничего страшного не случится, если я еще на нем потопчусь. Но вид при этом он имел настолько выразительный, что я решила — танцев на сегодня достаточно, похоже, им придется обучаться заново, тем более что занятия все равно оплачены.
— Хуже было бы, забудь ты полностью немецкий, — утешала меня Анна. — А танцы что, можно прекрасно обойтись без них. В конце концов, не в танцах счастье.
По быстрому насмешливому олечкиному взгляду я догадалась, что у Строговой с танцами тоже непростые отношения. Наверное, не столь непростые, как у меня, но все же…
По итогам проверки можно было сказать, что все не так уж и страшно. Во всяком случае, голова работает нормально, а значит, все, что забыла, можно будет просто выучить заново. И непременно танцы с этими ужасно непривычными названиями: па-де-спань, па-де-катр, краковяк, мазурку, польку — чтобы стереть ехидную усмешку с наглого хомяковского лица. В конце концов, может, все дело в нем и с другим партнером у меня бы все получилось? С тем же Юрием, фамилия которого для меня теперь стала загадкой, требующей немедленного решения.
    
Глава 7
Вечером Владимир Викентьевич пришел в компании незнакомого господина, одетого в костюм-тройку, ладно обтягивающий слегка грузную фигуру, и выглядящего настолько важно, что я подумала, что он должен быть как минимум генералом. Владимир Викентьевич представил его как коллегу, Шитова Константина Филипповича, который действительно оказался из военных. После чего целитель сообщил, смущенно опустив глаза, что разрешили захоронить мою маму, поскольку в полиции посчитали, что проделали с телом все, что могли. Если он боялся, что я испытаю потрясения, то зря: родственные чувства у меня не появились, и слово «мать» не ассоциировались ровным счетом ни с кем. Я не помнила ее точно так же, как и остальных родственников. Это было неправильно, но увы — от меня ничего не зависело.
Моментом неловкости воспользовался Константин Филиппович, пришедший выяснить, не удастся ли вытянуть хоть что-то из моей памяти, поскольку расследование, в которое активно вовлекли военных, застопорилось и единственное действенное предположение было связано с работой мамы. Он сразу начал распоряжаться как у себя дома, а Владимир Викентьевич ему не препятствовал, хотя и был не слишком доволен командирскими замашками гостя. Расположились мы в библиотеке, а не в гостиной, хотя я уже успела испугаться, что меня сейчас отправят в подвал, как в наиболее экранированное помещение. Мало ли что полезет из глубин подсознания? Сон разума, как известно, рождает чудовищ, которых у меня по этой примете должно быть множество и самых разных.
— Не могу обещать, Елизавета Дмитриевна, что не вытащу чего-нибудь личного, — сурово предупредил военный целитель растерявшуюся от его напора меня. — Но сделать это необходимо. Да, я читал заключения коллег о стершейся личности, но иногда даже в этом случае удается за что-то зацепиться.
— И тогда я смогу все вспомнить?
— Вряд ли. Я не всемогущ, — позволил он себе улыбку, холодную и совершенно не располагающую. — Если я что-то и вытащу, то на вашей памяти это, скорее всего, никак не отразится. Видите ли, грубо говоря, у вас сейчас разорвана часть связей, отвечающих за память. Теоретически связать можно, но, во-первых, сначала нужно найти второй конец обрыва, а во-вторых, это требует столько сил и времени, что вам все проще понять заново.
— Но что-то вы все равно хотите найти, Константин Филиппович.
— Только то, что касается безопасности Российской Империи. И то, я не буду восстанавливать ваши воспоминания, уж простите. Просто в них загляну, если получится.
Постороннему категорически не хотелось позволять копаться в моей голове, особенно столь неприятному и ничего хорошего не обещающему.
— А не забуду ли я и того, что помню сейчас? Вдруг после вашего вмешательства я перестану даже членораздельно говорить?