Одинокий медведь желает, или партия для баса (СИ)

Снова сел рядом.
То, что я никак не реагировала на вопрос, господина из шоубизнеса никак не смутило. Он взял меня за руку:
— Отработать дурацкий чес имени Левы. Да, сделать, чтобы парни его не прибили. Потом вернуться, договориться с Олегом, чтобы он нас отпустил. И уехать с тобой на Камчатку. Я ловлю себя на мысли, что перебираю любимые места. Там или в Карелии — и думаю, какие тебе показать. Мне кажется, тебе понравится. Карин…
— Ты знаешь, о чем мечтает девчонка семнадцати лет, приехавшая в Москву?
— Покорить? — усмехнулся он.
— Тебе кажется это смешным? Нелепым? — я уже не могла больше обижаться, но все равно что-то кольнуло.
Он покачал головой:
— Просто ее не надо покорять. Надо услышать ее музыку. И жить в этом рваном ритме.
— Ну, у меня и получалось. Пока…
— Пока не появился я. Как олицетворение зла.
— Какой же ты догадливый.
Меня стало подтрясывать. Согреться я так и не смогла. Даже когда чувствовала на себе горячие руки Сергея, все равно изнутри тянуло холодом.
— Карин. Я же вернусь. А потом еще. И еще. Потому что я не готов из-за всяких глупостей упустить главное, что появилось в моей жизни.
— Не хочу слушать. — Я отвернулась и уставилась в стену, чтобы только не видеть его. Не могу.
— Да почему?
Почему… почему?! Он еще спрашивает!
Меня просто подбросило с кровати. Халк взревел внутри… расправил плечи…
— Да потому что я не верю! — Я пошатнулась, откинула его руку, которая тут же была протянута, чтобы меня удержать. — Главное в жизни? Ты сам себя слышишь? Весь этот бред! Какое главное, когда ты меня не знаешь! Вообще не знаешь! Кто я, зачем я! Чего я хочу, в конец-то концов! Одно сплошное вранье! Вранье и секс, все, Сергей, это все, что у нас было!
Он хмуро покачал головой, но не попытался меня перебить, а я, набрав воздуха, продолжила выплескивать — все, что было. Всю боль. Всю обиду. Сомнения. Снова боль.
— Откуда я знаю, что сейчас ты не врешь, а? Может, тебе скучно стало. Просто скучно. И ты охотишься. На меня, или там на вдохновение. Фанатки больше не возбуждают, захотелось свеженькой дурочки. Ну типа доказать себе, что орел и без короны? Ну так доказал, чего тебе еще надо!
Я осеклась, потому что дыхание перехватило. Слезами. Встали в горле — и застряли. Плохой из меня Халк. Слишком много думает.
— Карина, — преувеличенно спокойно проговорил Сергей, только вена на его лбу отчетливо вздулась. — Я тебя прошу. Никогда не решай, что мне понадобилось в моей жизни, а что — нет. Кто меня возбуждает, а кто — нет. Пожалуйста.
— Сережа. — Я просто прикрыла глаза и отвернулась. — Давай ты просто уйдешь. И мы не будем терзать друг другу мозг.
— Как супруги со стажем, — в его голосе слышалась грусть пополам с улыбкой.
Вот зря это он. Мой внутренний Халк очень не любит тему брака. Еще с Платоши, чтоб он сдох.
— Ах, супруги… — прошипела я. — Может ты теперь, как Платошенька, ко мне снизойдешь? А что? Безработная женщина — залог счастливой семейной жизни! Сиди, значит, дома босая и беременная, улыбайся и готовь борщи! Пока настоящий мужчина деньги зарабатывает и с фанатками развлекается! По клубам! — меня несло куда-то не туда, и я прекрасно понимала, что не туда, но вот остановиться не могла. Халк взял разбег и пошел на взлет. — А потом дома: да кому ты нужна такая, ничего не можешь, ничего из себя не представляешь, да ты по гроб жизни должна за то что тебя кормлю! Так, да, Сереженька?! Так вот, пошел бы ты! Со всем, что там тебя возбуждает!
Я сама не поняла, почему больно. Не где-то там абстрактное сердце разрывается, нет. Руки. Сжатые в кулаки. Пойманные железной хваткой. Вот кулаки и болели. И по щекам текло. И… черт. Истерика. Стыдно-то как.
— Отпусти, черт тебя… — почти спокойно, почти не прерывающимся голосом попросила я. Начала, то есть.
Меня заткнули. Самым примитивным, свински-шовинистическим образом.
Поцелуем.
Жестким, властным. Горячим. Соленым.
А я… вот где этот чертов Халк, когда он так нужен? Струсил и слился? Иначе почему я вдруг ему отвечаю?! На чертов властный шовинистический поцелуй?! И вместо того чтобы зарядить сукину сыну коленом по яйцам, как учат на курсах самообороны, прижимаюсь и вцепляюсь всеми пальцами в короткие волосы, тяну — к себе, а не от себя…
 
Едва опомнившись и осознав всю пагубную глупость собственного поведения, я его укусила. За плечо. Сильно. Выслушала глубокий басовитый стон:
— Кари-ина… Бестия рыжая-а…
И сама же зализала. И снова укусила. И потянула. Что я творю, а?!
Я же его выгоняю! Должна выгнать, чтобы… чтобы что?..
Ценная и правильная причина, по которой я должна была непременно оторваться от горячего, полуголого и возбужденного мужчины, от меня подло ускользнула. Потому что желание врезать ему по морде, придушить, выгрызть из него сердце и выпить его кровь… и его стоны… закусать насмерть… забрать его себе и никогда не отпускать… вот прямо сейчас, и чтобы никто и ничто не посмело помешать мне… нам… еще, черт тебя подери, не смей останавливаться, ненавижу-у-у!..
— Я тоже тебя люблю, — выдохнули мне в ушко, падая на меня и придавливая к смятой постели.
— Сволочь, — устало и безнадежно ответила я. — Сукин медведь. Слезь, раздавишь.
— Не раздавлю, — усмехнулся он, скатываясь и укладывая меня себе на грудь. — Бешеная бестия. Ры-ыжая. Бессты-ыжая.
— Я бесстыжая?! Да ты…
— Конечно ты. Изнасиловала меня средь бела дня.
— Да ты… — я задохнулась от возмущения.
— Да-да. Ты. Теперь, как честная женщина, ты обязана на мне жениться.
От такой наглости у меня в зобу дыханье сперло. И комната закружилась. И в ушах зазвенело.
Хм. В ушах ли?
— Черт, умеют же некоторые не вовремя, — пробормотал Серый, приподнимаясь на локте и оглядывая поле боя в поисках телефона.
Я тоже оглядела. Поле боя. И китайскую армию, настойчиво сдающуюся в плен в количестве пяти миллиардов боевых единиц. Ну или одного медведя. Изнасилованного, покусанного, с десятком засосов и бессовестно довольного. Аж светящегося самодовольством.
У-у-у-у… Дура-а-а… Выгнала, называется. А все Халк виноват, вот где он спрятался, сука, когда надо было последним рывком выпроводить наглую харю и…
И остаться одной.
Опять.
Сильной, независимой и одинокой женщиной.
Черт. Вот почем нельзя чтобы сильной, независимой и не одинокой, а?
— Можно, что нет-то, — ворчливо ответили мне откуда-то из-под кровати, куда в пылу сражения улетели чьи-то джинсы вместе с телефоном. Все еще звонящим. — Слушаю!
— Ты зачем медика вызывал, Сергей Юрьч? Вашу голую задницу осматривать? — послышался из телефона голос Петра Иваныча.
Сергей хмыкнул, глянул в окно, на себя, снова хмыкнул.
— Боевые ранения перевязывать. Но вообще-то Карину надо осмотреть.
— Придурок. Оденьтесь хоть. Альберт Исаакович у двери ждет.
— Ага, — расплывшись в отвратительно довольной ухмылке, ответил Серый. — Три минуты.
И отключился. Повернулся ко мне, снова сгреб в охапку, поцеловал — и велел:
— Одевайся.
На мгновение я зависла. Одеваться. Во что?! Мокрый сарафанчик, превратившийся в тряпку, остался в ванной. А больше тут ничего нет.
Я не успела это озвучить, как мне в руки упала черная мужская футболка, пахнущая… бессовестно знакомо пахнущая.
Опять.
— Ты чего ржешь, Бестия? — спросили меня, влезая в штаны.
— Ты… я… ы-ы! — очень понятно ответила я, давясь нервным смехом. — Пятно от ке-е-етчупа! У-у!
Не уточняя, что за пятно я имею в виду, эту футболку на меня натянули. И целомудренно прикрыли меня ниже пояса мятой простыней.
Попытка успокоиться не удалась. От смеха уже болел живот и начиналась икота, но остановиться? Ну нет! Я ржала, утирая слезы обеими руками, и пыталась ими же тыкать в выразительные засосы и укусы, украшающие великолепный мужской торс.
 
— Жить будете, деточка, — посреди очередной смехорулады раздался интеллигентнейший голос. — Ну-с, я вижу, первую помощь вы, дорогой мой, девушке оказали.