Не отрекаются, любя... (СИ)

Чёрт! Марк решил дать ей время, а не выбор.
И это его слегка подбешивало.
Но одно он понял точно: если его отец был цементом, на котором держался мир, то в этой войне сейчас каждый играл за себя и против остальных, а не все вместе против Марка. А, значит, по одному, как клопов, их и нужно давить. По одному — это не сражаться с системой. По одному — это Марк умел.
— Давай, давай, Стелла, за работу, — похлопал он в ладоши, чтобы она уже одевалась. — Или ты думала, я заехал к тебе душ принять и поплакать?
— Честно говоря, я думала, ты приехал поспать, — затушила она очередную сигарету, что только что раскурила.
— Значение сна сильно преувеличивают, — остановился он в дверях. — Там, кстати, Мамай ноутбук отца привёз. Думаю, в нем есть всё, что ты хотела или не хотела знать. И я заодно. И вытащите из него всё, что там будет по Холмогорову.
— Си, патрон, — приложила она ладонь к голове, отдавая честь. — Кстати, а где был Мамай? И ты куда?
— Много будешь знать…
— Рано состарюсь?
— До старости не доживёшь. Знаешь ещё один признак хорошего плана: если хочешь его исполнить, никому о нём не рассказывай. — Он понизил голос до шёпота и склонился к ней: — Кстати, у тебя есть мясорубка?
Но ровно в тот момент, когда лифт открылся на подземной парковке, где Марк оставил машину, он пожалел о том, что нет у него ни мясорубки, ни меча.
Кто-то явно решил объяснить Реверту, что ему здесь не рады, совсем неделикатно.
Разряд электрошокера отбросил его на пол.
Секундная мучительно яркая вспышка боли и… темнота.
  
Глава 17. Вера
 
Чёрт бы тебя побрал, Реверт!
Какой бы равнодушной Вера ни выглядела, она едва справилась с бьющимся сердцем после его поцелуя.
И оно снова рвануло вскачь, когда она вошла в Зойкину палату вслед за покинувшим её врачом и увидела написанный на клочке бумаги рукой Марка телефонный номер. Только он так рисовал восьмёрки, что они были похожи на спущенные петли. А в номере их было три. И Вера не хотела, но сначала этот номер словно отпечатался на сетчатке, а потом она подняла взгляд на Зойку.
— Зой, — тихонько позвала Вера. — Зоя. Зой!
Только с третьего раза та откликнулась.
— Привет! — тихо сказала она. И закрыла глаза. Рукой.
Вера видела подругу плачущей, если не соврать, два раза. Первый, когда они смотрели мультфильм «Русалочка». И второй, когда однажды она встала на весы, а там было меньше семидесяти килограммов.
— Да, — рыдала она от счастья. — Да, я это сделала.
Но что сейчас было в её плаче навзрыд Вера не могла понять.
— Зой. Зой, ну ты чего? — обняла её Вера и не знала её поздравлять или успокаивать, когда её рёв перешёл в нервный смех.     
— Хорошо, что ты узнаешь первой, — вытирала она пухлыми пальцами слёзы.
Но Вера и сама уже скосила взгляд в бумажку, что лежала у неё на коленях.
— Положительный? — вытаращила она глаза. — Ты беременна?.. От Измайлова?!
— И хотела бы я соврать, но не сегодня, — убрав в сумку бумажки, встала Зойка, закинула ту на плечо и выпрямила спину. — Прости, Вер, что так вышло. Прости что я… в общем, не устояла, когда он стал приставать. Но беременность, — она набрала в лёгкие воздух и неровно, отрывисто выдохнула. — Её я спланировала. Ещё не решила стоит ли ему знать и вот это всё. Но ты сама виновата.
— Супер! — взмахнула Вера руками. — И в чём же? В том, что он ползал передо мной на коленях, протягивал кольцо и умолял дать ему шанс?
— Если бы ты сразу сказала, что беременна от Марка, он бы и не женился.
— Да что ты! А ты знаешь, как было на самом деле? Во-первых, я узнала, что беременна, когда мы уже были женаты. А во-вторых, я пыталась сказать. Но я только начала: «Я жду ребёнка, но…», а он не дал мне договорить, сказал: «Он мой!» — не вопросом, а утвердительно, словно заявляя свои на него права. И больше ни разу, ни слова, ни полслова, ничего за пять лет. Ничего. Когда Ванька тянул к нему ручонки, он ни разу не отвернулся. Когда первый раз назвал его «папа», плакал от счастья. Пять лет, Зоя. Ты хотя бы представляешь, что это? Сколько ты была замужем?
 
— Чуть меньше, — дёрнула она головой.
— И как тебе? Просто забыть вот это всё? Ваши маленькие праздники? Ваши общие шутки? Кофе по утрам? Поздние ужины в постели после секса? Поездки к маме на дачу? Считаешь мы плохо жили? Или он был несчастлив?
— Ты была несчастлива, Вера. Ты. Ты принимала его чувства, позволяла себя любить и исправно, на пятёрку, исполняла свои обязанности жены. Ты же всё всегда делаешь на пятёрку, отличница ты наша. Но как тот волк, которого сколько ни корми, всегда смотрела в окно. И дождалась. Реверт вернулся. А Алексей сорвался.
Вера закрыла глаза и подняла руку, не желая это больше слушать.
— Надеюсь, он с радостью со мной разведётся. И наконец, сделает тебе предложение. Ну а ты… ты будешь ему лучшей женой, чем я. Поздравляю! С беременностью.
Она вышла из палаты, аккуратно закрыв за собой дверь.
Руки тряслись. В горле комом стояли Зойкины слова.  
Ты позволяла себя любить…
— А что, твою мать, я должна была делать? — глядя в машине в зеркало, вытирала она слёзы. — Конечно, позволяла. А ещё исправно сосала его чёртов член. Тоже старательно, на пятёрку. Потому что, да, хотела, чтобы ему было хорошо со мной.
И пекла пирожки с печенью по рецепту его мамаши. И готовила жаркое в сметане в горшочках, которое он любил.
Я даже забила чёртову татуировку. Там, конечно, ещё можно при желании прочитать «Марк», но только если видел, как она выглядела раньше. А Алексей видел. И сними я хоть лоскут кожи с мясом, он бы всё равно видел его имя.
Да, я позволяла, но и он меня использовал. Уверена, каждый раз, когда засовывал в меня член, мысленно он говорил: «Смотри, Реверт, я ебу твою бабу. Кричи громче, милая, бейся сильнее в экстазе. Ей было так же хорошо с тобой, как со мной?»
Но конечно, это же я во всём виновата.
Она набрала номер дрожащей рукой.
— Алло! Ян? Это Вера. Вы там что-то говорили на счёт моего развода…
— Мама, ни о чём меня не спрашивай, — взвинченная до предела зашла Вера домой.
Но маме, конечно, было всё равно о чём её просят.
— Ты была у Зойки в больнице?
— Я встречалась с адвокатом и написала заявление на развод.
— Она в порядке? Как она себя чувствует?
— Мама ты меня слышала? — скинула Вера сапоги. — А где Ванька? Сына! Зайка! — крикнула она, открыв дверь комнаты.
Он подскочил с пола, счастливый, довольный.
— Бабуфка купила мне мотоцикл, — подбежал он к Вере, показывая игрушку.
— Прекрасно! Очень рада за тебя. И мотоцикл отличный. Одевайся. Сходим с тобой в парикмахерскую. Я договорилась с тётей Олей, она тебя подстрижёт.
— Тебе не кажется, что ты торопишься? — зашла на кухню мама, где Вера, пока Ванька одевался, глотала холодный чай, на ходу запивая им мятный пряник.
Вестлинг, конечно, пригласил её в ресторан — не на улице же разговаривать — но там с Верой случилось то, что с ней случалось один раз в жизни — у неё пропал аппетит. И вместо того, чтобы набивать пустой желудок каким-то потрясающе пахнущим тёплым салатом с говядиной, она сжевала из него только листик салата и всё.
И спасибо Вестлингу, что безошибочно почувствовал её настроение и не просто не флиртовал, а очень бережно, щадяще обошёл все темы, что были для Веры сейчас болезненными и нашёл слова, чтобы её не соблазнить, а поддержать.
Она вышла после встречи с ним куда в лучшем настроении, чем пришла. 
 
— Я тороплюсь, мам? С разводом? — дожёвывала она пряник.
— Да, Верочка. Иван сегодня весь день спрашивал меня про папу. Мальчишка скучает. Просится домой. Во двор ещё как на зло приехал какой-то взрослый мальчик на мотоцикле. Ребятня постарше его облепила. Ну и наш. Они его прогнали. А он сказал, что папа его тоже такой купит.