Не отрекаются, любя... (СИ)

— Это… — покачала головой Вера, — … неправильно. Грубо. И типично по-мужски. Не посоветовавшись со мной.
Больше всего на свете сейчас Марк с ней хотел поступить так же, не посоветовавшись, типично по-мужски: заткнуть поцелуем, прижать к стене…
Но за дверью маячила её мать, словно стражник. И Марк задницей чувствовал — рано. Белка ещё обижена, растеряна, сердита. И не разобралась в том, что чувствует. В лучшем случае, он опять получит пощёчину, в худшем — по яйцам и, может быть, так, что не будет у них больше детей. А у него как-то были другие планы.
Он вспомнил, что она беременна от Измайлова и сцепил зубы. Как же хотелось ей сказать: «Пусть. Мне всё равно. Он вырастил моего ребёнка, я безоговорочно приму его. Но тебя я ему больше не отдам». Но это будут слова, что упадут в пустоту.
Слова — это всё, что у них сейчас было.
Слова. Он их столько ей задолжал.
— И какой пример ты ему показал? — упёрла Вера руки в бока.
— Пример, который понимают все пацаны. Ты крут, если у тебя есть спортивный мотоцикл или убойная тачка, и самая красивая девчонка на районе — твоя. Завидуйте молча, — развёл он руками.
— Ненавижу тебя, Реверт, — прошипела она.
— А я тебя люблю, Белка, — всё же прижал он её к себе, хоть она и вырывалась. — Больше жизни, родная, — прошептал на ухо. — Тебя и нашего сына. И обижать ни тебя ни его не позволю никому.
— Да, ты и сам с этим неплохо справляешься, — оттолкнула его Вера.
— Дай мне шанс, и я справлюсь лучше.
— У тебя он был, Марк. Но ты решил, что лучше трахнуть тысячу женщин по разу, чем тысячу раз одну. И сделал свой выбор.
Он выдохнул. Как же не хотелось всё это вываливать на неё сейчас. Да и вообще вываливать. Он так надеялся, что этого получится избежать. Но, видимо, не получится. И если не он, то кто-нибудь всё равно однажды ей расскажет.
— Нет, Вера. У меня его не было. Ни шанса. Ни выбора. Моя сестра не погибла в аварии, её изнасиловали и убили. Моя мать боролась с раком. А мой отец сидел здесь, поджав яйца, и ни во что не вмешивался. Он и меня умолял не лезть. Но я так, увы, не умею… Да, у меня были женщины. Много, не буду врать. Только иметь можно тысячу женщин, а потерять — одну. И я потерял. Тебя.
— Твою сестру убили? — смотрела она, не веря.
— Она была не первой. И, возможно, не последней. «Живой товар» на этот рынок поставляла целая организация. С моей сестрой схема была такая. Один смазливый урод изображает влюблённость и приглашает неопытную девочку на свидание. За ней приезжает машина. Но везут её не на свидание, а в гостиницу при казино, или ещё куда, где за неё уже отвалили немалые деньги. За мою сестру заплатили дорого. И насиловали всю ночь три здоровых взрослых мужика. Пили, закидывались дурью, слегка душили для большего удовольствия и насиловали. Пока один из троих не перестарался, не прижал слишком сильно и не сломал ей шею — хрящ, который перекрыл трахею, как сказал патологоанатом. И те, кто её привёз, на той же машине вывезли её труп и закопали на свалке, конечно, в надежде, что его там никогда не найдут. Но им не повезло.
Она в ужасе зажала рукой рот.
— Прости, что я не смог тебе этого рассказать тогда. Но я не смог бы остаться и жить как ни в чём ни бывало, как бы этого ни хотел: учиться вместе в институте, ходить на вечеринки, ездить с тобой отдыхать. Я не смог бы делать вид, что всё хорошо, жизнь продолжается, зная, что мою сестру убили и выкинули как мусор. Может, это было неправильно. Может, стоило всё забыть и отпустить. Может, в этом есть великий смысл — научиться прощению и смирению. Но я не смог. Прости, — он чувствовал, как в груди не хватает воздуха, но уже не мог остановиться. — Прости, что я решил это единолично. Что не оставил тебе выбора. Не хотел, чтобы ты знала и переживала. Прости, что не сделал этого раньше и не отпустил тебя сразу. Не когда уже всё зашло слишком далеко, и я подумал, что не выберусь. Не когда понял: не хочу, чтобы ты меня хоронила. А сразу. Прости, что возвращался. Прости, что тогда решил, что лучше так, поэтому попрощался и ушёл. И прости, что всё равно вернулся.
 
— И что ты с ними сделал? — смотрела она, не моргая.
— Мне жаль, что я вывалил это на тебя сейчас, когда тебе не стоит волноваться.
— Что ты с ними сделал? — повторила она, проигнорировав все его «прости»…
— То, что они заслужили. Это оказалось труднее и дольше, чем я думал: выследить каждого, да ещё постараться самому не сесть и не сдохнуть до того, как расправлюсь со всеми. Что-то получилось, что-то нет. Но я это сделал, — пожал он плечами.
Она молчала, глядя на него в упор. И Марк больше не знал, чего от неё ждать.
— Я не оправдываюсь, Вера. И этим не горжусь. Но… — она развёл руки в стороны, — что сделано, то сделано.
И снова никакой реакции. Марк совершенно не понимал, что она сейчас чувствует и что происходит у неё в голове, но даже не брался гадать.
— Ты, кажется, торопилась, — напомнил он, когда молчание затянулось.
— Да, пора, — посмотрела Вера на часы как ни в чём ни бывало. Её равнодушие резануло куда больнее, чем если бы она кричала, или плакала, или попятилась от него в ужасе и выгнала. А ведь он душу перед ней вывернул… — Я даже уже опоздала.
— Ну, ничего, твой муж, думаю, подождёт, — горько усмехнулся Марк. — И Вестлинг тоже.
Она удивилась.
— Вестлинг? Сукин сын, ты прослушиваешь мои звонки?
— Конечно, нет, — покачал головой Марк. — Я же не спецагент, и не супергерой. Просто предположил. И ты подтвердила мою догадку. Вер, я пытаюсь тебя защитить.
— От кого? — выдохнула она с издёвкой.
— От тебя самой. Не делай глупостей, — покачал он головой.
— Это каких же?
— Не надо бросаться под первого встречного, как под поезд. Сколько бы баб у меня не было, мы не сравняем счёт. Если тебе невыносимо знать, что ты была у меня не одна, я пойму. И приму. Просто позволь мне общаться с ребёнком, быть рядом.
— Господи, Марк! Ты правда считаешь, что мир вращается вокруг тебя? Правда думаешь, что раз ты не просто ушёл, а ради какой-то великой миссии для меня это что-то изменило? Мне очень жаль, Марк. Твою сестру. Твоих родителей, которым пришлось такое пережить. И тебя, что взвалил это на себя. Но сейчас это правда прозвучало как оправдание. Даже хуже. Ты опять не оставил мне выбора. Что же я буду за дрянь, если не прощу и не приму назад героя, который не просто не мог определиться нужна я ему или нет, а взвалил на себя благородную миссию мести и выполнил её.
— Я совсем не это хотел сказать, — выдохнул Марк.
— А прозвучало именно так. Не знаю, кому ты больше врёшь: мне или себе, думая, что всё ещё меня любишь или что мог быть со мной счастлив. Я — да, а ты — нет. И я, к своему несчастью, не такая дура, как хотелось бы. Я прекрасно понимала, Марк, как ты тяготишься той простой жизнью, что нас окружала. Тебе всегда были нужны подвиги. Что-то большее, чем другим. Что-то отчаянное, смелое, дерзкое — пока ты был юн, и значительное, великое, важное — когда вырос. Миссия, идея, цель. Убили твою сестру или нет, ты бы всё равно его нашёл — свой крест и свою Голгофу. Ты искал опасностей, риска, искал то, что бросит тебе вызов. И ты нашёл, что искал. Я в твои грандиозные планы никогда не входила.
— Ты входила, — упрямо покачал он головой.
— Нет, Марк, — горько усмехнулась она.
— Да, Вера. Просто на то, чтобы это понять, мне понадобилась вся жизнь.  
— Вся жизнь, чтобы прийти и сказать мне: не делай глупостей.  Словно я какая-то озабоченная самка, которая кидается на хер первому же обратившему на неё внимание самцу. Или ты правда думаешь, что все решения я до сих принимаю с оглядкой на тебя? Нет, Марк. Если я захочу трахнуть Вестлинга, я его трахну, и мне плевать что ты об этом думаешь.
 
— Он тебя трахнет, не ты его, — усмехнулся Марк. — Хоть тебе и плевать, что я об этом думаю.  
— Он так он. Без разницы. Я устала от вас от всех до чёртиков. От тебя, от Измайлова, от этого города, в котором нельзя выйти с ребёнком на детскую площадку, чтобы ему не наговорил гадостей. Но я больше не хочу никому ничего доказывать. Не хочу быть ни хорошей женой, ни примерной матерью, ни отличной подругой. Не хочу ни с кем сводить счёты. Не хочу оглядываться и не хочу ничего ждать. Я хочу пойти и переспать с мужиком, если он мне понравился, просто потому, что он мне понравился. Всё!