Мексиканская готика

Фрэнсис ей нравился, и мучить парня не хотелось.
– Шучу. Моя бабушка мазатек, а мазатеки употребляют такие грибы во время определенных церемоний. Дело не в похоти, это таинство. Считается, что грибы с тобой разговаривают. Я понимаю ваш интерес к ним.
– Ну да, – ответил парень. – Мир наполнен такими необычными чудесами, разве нет? Можно провести жизнь в диких горах или джунглях и не узнать и десятой доли тайн природы.
Он казался взволнованным, что было немного смешно. Ноэми тронул его энтузиазм. По крайней мере, сейчас парень казался живым.
– Вам нравятся все растения или ваши ботанические интересы ограничиваются грибами? – спросила она.
– Мне нравятся все растения, и я собрал гербарий, состоящий из огромного количества цветов, листьев, папоротников и всего такого. Но грибы интереснее. Я делаю споровые отпечатки и немного рисую, – добавил он с довольным видом.
– Что такое споровые отпечатки?
– Прижимаешь нижний спороносный слой гриба к бумаге, и остается след. Он помогает определять грибы. А ботанические иллюстрации такие красивые. Такие цвета. Я могу… возможно…
– Возможно – что? – спросила она, когда Фрэнсис запнулся.
Он сжал в левой руке красный платок:
– Может, вы как-нибудь захотите посмотреть на споровые отпечатки? Уверен, звучит не очень интересно, но, если вам станет скучно, это немного развлечет.
– Я была бы рада, спасибо, – ответила Ноэми, тем самым выручая его, поскольку парень, молча уставившийся на землю, кажется, позабыл все слова.
Он улыбнулся и осторожно накрыл корзинку. Туман поредел, пока они разговаривали, и теперь Ноэми видела могилы, деревья и кусты.
– Наконец-то я больше не слепа, – воскликнула Ноэми. – Солнечный свет! И воздух!
– Да. Вы можете добраться до дома сами, – ответил он с ноткой разочарования в голосе. – Впрочем, вы могли бы еще ненадолго составить мне компанию… Если не слишком заняты, – осторожно добавил он.
Несколько минут назад Ноэми не терпелось покинуть кладбище, но теперь оно выглядело тихим и спокойным. Даже туман казался приятным. Она не могла поверить, что испугалась. Наверное, увиденный ею силуэт был Фрэнсисом, бродящим в поисках грибов.
– Я покурю, – сказала она, вытащила сигарету и щелкнула зажигалкой.
Протянула пачку Фрэнсису, но тот покачал головой.
– Мама хочет поговорить с вами об этом, – сказал он с серьезным видом.
– Она снова скажет мне, что курение – это дурная привычка? – спросила Ноэми, затягиваясь и подняв голову.
Просчитанное движение. Ее шея становилась длиннее, и сама она становилась похожа на кинозвезду. Хьюго Дуартэ и другие парни млели.
Да, она была тщеславна. Но не считала это грехом. По ее мнению, она была похожа на актрису Кэти Хурадо, когда становилась в правильную позу, и, конечно, она всегда знала, в какую позу встать. О том, что она бросила занятия в театральной студии, Ноэми не жалела. Теперь она хотела быть Рут Бенедикт или Маргарет Мид [17].
– Возможно. Моя семья настаивает на определенных здоровых привычках. Никаких сигарет, никакого кофе, никакой громкой музыки или звуков, холодный душ, закрытые занавески, никакого сквернословия и…
– Почему?
– Так всегда было заведено в Доме-на-Горе, – просто ответил Фрэнсис.
– Кладбище кажется и то более живым, – заметила девушка. – Может, нам стоить наполнить фляжку виски и устроить вечеринку под той сосной? Я буду выпускать кольца дыма в вашу сторону, и мы попробуем найти галлюциногенные грибы. А если окажется, что они и правда вызывают похоть или безумие, и, как следствие, вы начнете кокетничать со мной, я буду совсем не против.
Она шутила. Любой бы понял, что это шутка, но не Фрэнсис. Теперь он побледнел, а не покраснел.
– Моя мама скажет, что это неправильно, предлагать… неправильно…
Он замолк, но продолжать и не нужно было. Святоша испытывает отвращение.
Ноэми представила, как он шепчется с матерью, слово «грязь» слетает с губ Флоренс, и ее сынок кивает, соглашаясь. Высшие и низшие расы, и Ноэми не относится к первой категории, ей не место в Доме-на-Горе, она не заслуживает ничего, кроме презрения.
– Мне все равно, что думает ваша мать, – сказала она, бросила сигарету и раздавила ее каблуком. – Я иду в дом. Вы такой скучный!
И действительно пошла, но через несколько шагов остановилась и оглянулась. Фрэнсис следовал за ней, как бычок на веревочке.
Ноэми вздохнула:
– Оставьте меня в покое. Мне не нужно показывать путь.
Парень наклонился и осторожно поднял гриб, на который она наступила. Гриб был шелковисто-белым, ножка отвалилась от шляпки.
– Разрушающий ангел, – пробормотал Фрэнсис, положив гриб на ладонь.
– Простите? – растерянно переспросила Ноэми.
– Ядовитый гриб. Споровый отпечаток белый, и этим его можно отличить от съедобного.
Он бросил гриб на землю и стряхнул грязь со штанов.
– Должно быть, я кажусь вам смешным, – тихо сказал он. – Смешной дурак, цепляющийся за юбку матери. Вы правы. Я не смею ее расстроить… и не смею расстроить дядю Говарда. Особенно его.
Парень посмотрел на Ноэми, и она поняла, что презрение в его взгляде адресовано не ей, а самому себе. Она почувствовала себя ужасно, вспомнив слова Каталины: «Ты способна оставлять глубокие шрамы на людях, когда не следишь за своим языком».
«Несмотря на весь твой ум, иногда ты не думаешь», – вот так сказала Каталина. В точку. Спрашивается, зачем она придумывает разные истории в голове, хотя парень ей и слова плохого не сказал.
– Нет, Фрэнсис. Это я дура, клоунесса. – Ноэми попыталась говорить легкомысленно, но надеялась, что Фрэнсис поймет ее правильно: они могут посмеяться и забыть эту глупую ссору.
Парень кивнул, но, кажется, ее слова не убедили его. Ноэми протянула руку, коснулась его пальцев, грязных от грибов.
– Правда, простите, – сказала она, в этот раз избегая беззаботного тона.
Он посмотрел на нее с серьезным видом и слегка потянул за руку. Но быстро отпустил руку и отступил назад:
– Боюсь, я вас испачкал… – Он снял платок с корзинки и протянул девушке.
– Да. – Ноэми взглянула на свои пальцы, испачканные землей. – Наверное, да.
Она вытерла руки и передала платок Фрэнсису. Тот убрал его в карман и поставил корзину на землю.
– Вам нужно возвращаться домой, – сказал он, отводя глаза. – А я еще пособираю грибы.
Понятно, он хочет, чтобы она ушла. Она не могла винить парня, если ему было неприятно ее общество.