Театр доктора Страха
Речь Фрэнклина утратила присущую ей прежде бойкость. Теперь, когда интересовались его мнением, он неуверенно мямлил что-то, озираясь по сторонам, чтобы увериться в отсутствии Лэндора. Но даже когда он убеждался, что может говорить без опаски, то редко успевал войти в раж, прежде чем вездесущий художник оказывался поблизости.
Лэндор преследовал его в надежде лишить самообладания. Художнику не составляло труда узнавать, где Фрэнклин появится в следующий раз: известный критик обязан посещать открытия выставок. И Лэндор с леностью продолжал молчаливую травлю.
Следовало что-то предпринять. Недостаточно было просто страдать и надеяться, что преследование прекратится само собой. Нужно положить этому конец – и как можно скорее.
Ибо надвигался юбилейный вечер Лондонского Совета меценатов, и он обещал стать столь значительным со бытием в жизни Фрэнклина, ибо его пригласили выступить на обеде, знаменующем пятидесятую годовщину основания Совета.
Вокруг этого банкета разгорелись страсти. Многие претендовали на место за праздничным столом – даже те художники и торговцы живописью, которые довольно презрительно отзывались о деятельности Совета и считали, что деньги следует тратить на современников, а не на то, чтобы спасти от продажи за границу работы давно умерших мастеров.
Фрэнклин был уверен, что покорит слушателей. После отменного обеда, разгоряченные превосходным вином, они как раз придут в подходящее настроение. Он подготовил блестящую речь, которая не только развлечет аудиторию, но и даст пищу для размышлений. В этой речи он намеревался высказать некоторые из наиболее заветных своих идей, и был уверен, что ее надолго запомнят в мире искусства.
Распорядитель вечера представил его. Когда он поднялся со своего места, вдоль столов пробежала волна рукоплесканий. Потом хлопки смолкли, раздалось несколько приглушенных покашливаний – и наступила почтительная тишина.
– Господа! – начал Фрэнклин. – Леди и джентльмены! Я чрезвычайно горд предоставленной мне возможностью приветствовать эту замечательную организацию, сделавшую так много не только для спасения произведений искусства, но и для поощрения интереса к живописи не только в Лондоне, но и по всей стране. – Слегка поклонившись в сторону председателя Совета, он не стал дожидаться дежурных аплодисментов. Это была всего лишь необходимая преамбула. Пора приступать к существу дела.
Он прокашлялся и сказал:
– Сегодняшнее состояние живописи…
И только в этот момент он заметил, что в нескольких футах от него, за одним из длинных столов, сидит Эрик Лэндор. Внезапное появление врага показалось Фрэнклину зловещим предзнаменованием.
Лэндор задумчиво вертел в руках вырезанных из салфетки, держащихся за руки человечков… В коротких штанишках.
Фрэнклин поперхнулся. Слова вертелись у него в мозгу, никак не складываясь в связные фразы. Опершись обеими руками о стол, он слегка наклонился вперед.
– Сегодняшнее состояние живописи… живописи…
Фрэнклин покачнулся. По залу пронесся тревожный шумок. Он с трудом поднял голову, пытаясь сосредоточиться. Лица за столами расплывались в смутные пятна. Лишь одно из них оставалось четким и ясным – насмешливое лицо Эрика Лэндора.
Покидая банкетный зал, Фрэнк-чин Марш, провожаемый к машине предупредительным чиновником Совета, был полон решимости убить. Убить Лэндора.
Этой ночью ему пришлось принять снотворное. Утром намерение убить оставалось таким же холодным и непреклонным, каким оно было по возвращении с банкета.
Если Фрэнклин и испытывал какие-то сомнения, то вскоре забыл о них. Газетные статьи положили конец колебаниям. Он не веселился, читая дурацкие отчеты о его обмороке на банкете. Хотя писали, что недомогание вызвано переутомлением, он отлично понимал: остальные, все эти миллионы читателей, читают между строк другое: «Ничего удивительного – слегка перебрал, со всяким случается… – Он почти слышал притворное сочувствие в голосах сплетников. – На этих банкетах всегда одно и то же – все они пьяницы, большинство этих напыщенных умников». И его враги, наверное, уже обсуждают вероятность того, что его лишат еженедельной колонки или даже тактично вышвырнут вон из газеты. Хорошее место достанется кому-нибудь другому. Многие будут чрезвычайно рады подставить ему ножку – дай только возможность.
А если Лэндор продолжит свою травлю, в этом даже не будет нужды. Фрэнклин знал, что ему не будет покоя, пока Лэндор жив. Для того чтобы обрести прежнюю уверенность и вернуть почти утраченный авторитет, он должен уничтожить Лэндора.
Стоило Фрэнклину принять окончательное решение, как он ощутил облегчение. Планы убийства он строил столь же хладнокровно, как писал статьи о выставках.
Это было несложно. Убить человека, обнаружил Фрэнклин, – проще простого. Если намеченная жертва не ждет нападения, то никаких особенных трудностей не предвидится. В конце концов, каждый человек ходит на работу привычным, путем и появляется в одних и тех же местах. Редко что может заставить его изменить обычный маршрут. Даже художники не настолько непостоянны, как хотелось бы верить некоторым романтикам. Для убийства надо только выбрать подходящий момент: совершить его предпочтительно в сумерках и без свидетелей.
Пригнувшись за рулем своего автомобиля, Фрэнклин поджидал. В течение десяти минут Эрик Лэндор должен был выйти из дверей галереи. Затем он, как делал это три последних вечера подряд, пересечет дорогу, чтобы свернуть в переулок и направиться к автобусной остановке, откуда он обычно ездил в Челси. Но сегодня ему не суждено сесть в этот автобус. Ему даже не удастся перейти дорогу.
В поле зрения появился какой-то случайный прохожий. Он шел так медленно, невыносимо медленно! Фрэнклин заскрежетал зубами. Если этот тип еще не скроется из виду к тому времени, когда появится Лэндор, – все пропало.
Но вот пешеход исчез за углом. В этот момент дверь галереи открылась и вышел Лэндор.
Фрэнклин повернул ключ зажигания. Мотор заработал. Лэндор рассеянно оглянулся и начал сосредоточенно возиться с замком. Заперев наконец дверь и положив ключ в карман, он повернулся и шагнул с тротуара на дорогу.
Фрэнклин выжал сцепление. Машина рванулась вперед.
Погруженный в собственные мысли, Эрик Лэндор пересекал улицу. Когда он услышал звук мчащегося на него автомобиля и понял, что происходит, было уже слишком поздно. Он обернулся. Его побелевшее лицо в сиянии фар казалось похожим на гипсовую маску. Отчаянно метнувшись в сторону, Лэндор выставил руки вперед, как будто пытался оттолкнуть летевшую на него массу металла.
Машина сбила его с ног. Фрэнклин болезненно ощутил отвратительный глухой стук, как будто это поверженное, теряющее сознание тело было его собственным. Быстро развернувшись, он умчался прочь. Его тошнило. Фрэнклин Марш был чувствительным человеком.
Прежде чем отправиться прямо домой, Фрэнклин заставил себя сбросить газ. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы сегодня его задержали за превышение скорости. Он вел машину очень осторожно и, припарковав ее, внимательно осмотрел передний бампер. Обнаружив несколько пятен, он взял тряпку и тщательно стер их.
Вот и все. Дело сделано. Теперь ему больше не о чем беспокоиться. Завтра утром он проснется и поймет, что может идти, куда пожелает, не боясь, что Лэндор продолжит свое ужасное преследование.
Наливая себе виски, Фрэнклин вдруг обнаружил, что руки у него трясутся. Поставив бутылку, он глотнул обжигающей жидкости из стакана и включил радио. Передавали концерт Иоганна Штрауса. В обычном состоянии Марш немедленно бы выключил приемник: слащавая венская музыка вовсе не отвечала его тонкому вкусу. Но в этот вечер она даже доставляла ему некоторое удовольствие – в сочетании с виски.
Когда стали передавать вечерний выпуск новостей, Фрэнклин чувствовал себя уже немного лучше. Он послушал болтовню диктора, перемежающуюся музыкальными вставками, – и бутылка опустела.
А он избавился от Лэндора.
В середине выпуска новостей диктор сказал: «Сегодня вечером известный художник Эрик Лэндор стал жертвой несчастного случая. Водитель, сбивший его, скрылся в неизвестном направлении. Мистер Лэндор доставлен в больницу Святого Георга и до сих пор не пришел в сознание».