Последний подарок Потемкина
– Элиягу?.. Это ещё кто? – удивился Светлейший.
– Пророк Илия…
– Ах, да, конечно, наш Илья-пророк! Как же я мог забыть!.. Державин, что ты там сопишь?
– Да, признаться, обида берет, Григорий Александрович, что иудеи даже всех наших пророков заграбастали, – пробурчал Гаврила Романович.
Когда все отсмеялись, Сашенька, чтобы продлить веселие ещё немного, спросила полушутя-полусерьезно:
– Так на каком же языке все-таки Библию читать сподручнее?
– На родном, милая, на родном, – ответила ей невысокая, но величественного вида и осанки полноватая дама лет пятидесяти, с темными глазами, глубоко посаженными под высоким лбом, уютно устроившаяся в кресле у камина, – на родном языке, Саша! И Библию читать, и молиться сподручнее…
Княгиня Екатерина Романовна Воронцова-Дашкова, председатель Императорской Российской академии, была женским типажом уникальным, и, пожалуй, первым в своем роде в России. Можно сказать, «петровским» персонажем. Из старомосковского старобоярского уклада женской жизни вырвалась она стремительно на стратегический простор века Просвещения…
Человеком Екатерина Романовна была чрезвычайно образованным, эрудированным, но непростым в общении. Подвижная и живая от природы, она была абсолютно не грациозна. Даже танцевала неуклюже. В ней было что-то сильное, мужское или почти мужское. Жила по принципу: «хлеб ешь, а правду-матку режь». И резала. Всем без исключения и без учета тонкостей придворной политики. За что и пользовалась репутацией женщины «чрезвычайно неудобоваримой»…
Из-за этого и попадала она в императрицыну опалу с определенной периодичностью. Однако, когда Матушка была к ней расположена, то звала уважительно – Екатерина Малая, в отличие от себя, Екатерины Великой. Уважала за ум и честность. Но о том, что Дашкова активно участвовала в перевороте 1762 года, старалась не вспоминать. Потёмкин княгине весьма симпатизировал. Даже любил. Как личность. Как интеллектуал интеллектуала. Не более…
А Гаврила Романович Державин, регулярно печатаемый в ее журнале «Собеседник любителей российского слова», души в ней не чаял… Ведь Екатерина Романовна «пробила» учреждение Императорской Российской академии, главной целью которой стало исследование русского языка. Языка, который она любила беззаветно. И который ей удалось возвести в ранг великих литературных языков Европы…
Кстати, именно благодаря ей, читатель, мы пишем «ёлка», а не «iолка». Бескомпромиссная Екатерина Романовна поставила перед Российской академией вопрос ребром: не разумнее ли заменить диграф «iо» на одну литеру «ё»?
– Вот вы всё о жертвах толкуете и в весьма негативных тонах. А, спрашивается, почему? – произнесла княгиня мощным, как мажорный аккорд, голосом, – концепт жертвы-то нам всем с детства понятен… И, в принципе, принят… Жертва – это ведь когда ты отдаешь, отрываешь от себя что-то очень дорогое, не так ли? – сказав это, президент Российской академии наук оглядела окружающих своими глубоко сидящими темными умными глазами, – правда иногда это носит экстремальный характер, как в случае с Авраамом, который вы тут мусолите уже добрые полчаса… С вашего позволения я дерзну дать вам иное объяснение сего библейского сказания. Назовем это объяснение научным. Начнем с преамбулы…
– Да леший с ней, с преамбулой, не томите Екатерина Романовна! Княгиня, голубушка, слушаем вас. Пожалуйста…
– Ну леший, так леший, – неожиданно быстро согласилась Дашкова, – ну тогда к сути… А вам не кажется, что рассказ этот о жертвоприношении Исаака есть своего рода выражение протеста против языческого обычая человеческого жертвоприношения, особенно принесения в жертву богам детей. И как вы, князь Григорий Александрович, правильно заметили, это совсем не укладывается в рамки христианского мировоззрения. Тем более парадоксально присутствие этого сказания про Авраама в нашей Библии… Но оно там есть, и это факт. Так же как и неоспорим факт того, что принесение в жертву первенцев было обычной практикой в древнем мире: и в Месопотамии, и в Шумерском царстве, и в древней Иудее тоже. Это уже потом стали заменять человеческую жертву на животное, а сначала-то были люди и, увы, частенько дети…
И тут все разом заговорили, перебивая друг друга:
– Людей в жертву приносить…
– Варварство какое-то…
– Обычаи варварские…
– Варварские? Ты что, считаешь народ Торы варварами?
– Эллины да латиняне весь окружающий их мир считали варварами…
– А римляне сами скармливали людей хищным тварям… Праведников христианских… В колизеях своих…
– Да они сами тогда варвары, коли так…
– Так ведь пленных и рабов…
– А что рабы – не люди?
– Ежели ими торгуют, то выходит, что товар, а не люди.
– А кто рабами не торговал?
– Британцы, к примеру…
– Бросьте вы, британцы черными рабами торгуют вовсю… в Америке, на плантациях… да на островах в Вест-Индиях…
– А мы разве не торгуем крепостными?
– Крепостные – это не рабы…
– Ну, это, положим, чушь… конечно же рабы…
– Выходит, и мы варвары?
– Рабовладение и работорговля не есть признак варварства – это часть человеческой природы… На этом экономика стоит…
– Так хорошо рассуждать, если не тобой торгуют…
– А что вы предлагаете? Освободить крепостных?
Абсурд происходящего был в том, что все спорящие владели тысячами душ крепостных. Суммарно может даже миллионом. По тем временам это могло бы быть населением маленькой захудалой страны или княжества какого-нибудь… Нет, ты вдумайся читатель… Владели людьми и вовсю спорили о безнравственности рабства…
Глава восьмая
Разборки у камина– А я отказываюсь в это поверить, Екатерина Романовна! – голос графини Браницкой дрожал, – не могли родители своих детей приносить в жертву! Сашенька еле сдерживала слезы. Ей ужасно хотелось счастливого конца всей этой истории.
– Но княгиня увы права, дети считались собственностью родителей по законам того времени, – мрачно и многозначительно изрек де Линь-старший.
– И не только того времени, – прозвучал великолепно поставленный женский голос.
В Гобеленовой гостиной появилось ещё одно новое лицо. Особа эта, войдя, тут же приковала к себе взоры и мужские, и женские. И даже собачьи, ибо она была воистину чрезвычайно, нечеловечески красива…
Вопрос «родителей и детей», а вернее, «матерей и дочерей» волновал Софию де Витт не просто так. Согласитесь, что, когда твоя собственная мать продает тебя в двенадцать лет на турецком базаре проезжему шляхтичу, вопрос этот, скорее всего, останется для тебя актуальным на всю жизнь…
