Союз освобождения. Либеральная оппозиция в России начала ХХ века
Я хочу предложить Вам в среду вечером отправиться со мной вместе на журфикс к одному моему близкому приятелю Константину Федоровичу Головину. Это очень умный образованный человек. Будучи в параличе и совсем слепым, он пишет романы и финансовые статьи. По средам у Головина собирается всегда человек десять, редко больше. Там бывают и приезжие предводители, и профессора. Иногда бывает сенатор [Н. С.] Таганцев и [С. С.] Гончаров, бывали [А. Н.] Куломзин и оба Оболенских. Бывал [А. С.] Ермолов до назначения в министры, бывает [А. А.] Нарышкин. По отношениям моим к Головину я уполномочен водить к нему всех своих знакомых, за то он бывает премного благодарен.
Ф. Д. Самарин последовал совету и 3 декабря зашел к Головину, в его квартиру на Сергиевской улице в Санкт-Петербурге. На следующий день он сообщил жене:
Головин занимает нарядную квартиру в первом этаже. Собираются у него в большой гостиной, отделанной очень хорошо, хотя не по-модному, а скорее на старинный лад. Сам он сидит неподвижно в кресле. Одет он в какую-то блузу или куртку, а ноги покрыты пледом. Вид у него крайне жалкий — худой, измученный, на лице ни кровинки. Левая рука и правая нога не действуют, а в другой ноге часто происходят какие-то судороги, по-видимому, для него очень мучительные. Глаза, как мне показалось, полузакрыты. Не видит он ровно ничего. Словом, он производил бы впечатление страдальца, умирающего, если бы он не говорил. А говорит он без умолку буквально. Он очевидно человек образованный, очень начитанный, память у него громадная, и есть некоторая доля остроумия. Он привык, чтобы его слушали, и сам себя слушает. Надо признаться, что это производит несколько неприятное впечатление.
В Петербурге в доме Барсуковых на Большой Морской также часто бывали именитые гости. Они собирались в зале, увешанном портретами православных иерархов. Именно поэтому хозяева дома, историки Н. П. Барсуков и А. П. Барсуков, называли его в шутку «Патриаршей палатой». Сюда приезжали Шереметевы, Гудовичи, Воронцовы-Дашковы, Сабуровы, Бобринские, Сипягины, Святополк-Мирские, Шуваловы. Гостями «Патриаршей палаты» были также историки И. Хрущов, К. Губастов, писатель И. Горбунов, поэт В. Величко. Все выше названные лица (и к тому же, естественно, братья Барсуковы) часто собирались в Фонтанном доме, принадлежавшем семейству Шереметевых. Такое совпадение вполне объяснимо: речь идет о вхожих в семью графа С. Д. Шереметева его ближайших родственниках или сотрудниках — будучи сам историком, он возглавлял Общество любителей древней письменности и Общество ревнителей русского исторического просвещения. Назвать этот круг знакомых и родственников объединением можно лишь с большой долей иронии, учитывая характер подобных собраний. Судя по дневникам А. П. Барсукова, заседания «Патриаршей палаты» — это в первую очередь трапеза, а во вторую — вист или другая карточная игра. Иногда в доме Барсуковых проводились литературные вечера. Политические вопросы обсуждались не часто, и к единству мнений собравшиеся приходили редко. Все же «Патриаршая палата» — не политическое объединение, основанное на единстве взглядов и убеждений, а компания близких родственников и хороших знакомых.
По словам К. Д. Кавелина, «русская история делалась кружками», в малочисленных объединениях интеллектуалов, вооруженных пером и книгами, — и без особой надежды на какую-либо массовую поддержку. Не стоит к кружкам относиться высокомерно. У них была своя социальная природа, своя модель поведения, в которой стоит разобраться. Слово «общество» подразумевает единство, а его не было. Общество рассыпалось на множество кружков — со своими идеями, лидерами, традициями. Там шел спор об общих принципах, о книгах, о гипотетических перспективах России и даже всего человечества.
В сущности, это была не политика, а литературная деятельность, результаты которой при всем ее разнообразии можно было уместить под обложкой одного журнала — «Русского богатства», «Мира Божьего» или «Вестника Европы». Беллетристика, публицистика, критические заметки — все работало на одну задачу: отстаивание собственного кружкового идеала, по определению конфликтного в отношении всех своих «соседей».
У каждой такой общности были свои «повадки». Журналист, писатель, а впоследствии и общественный деятель А. В. Тыркова вспоминала вечер именин одного из титанов народнической мысли Н. К. Михайловского в ноябре 1900 года. «Побывать на именинах Николая Константиновича считалось знаком отличия, этим можно было похвастать, щегольнуть. Это было почти служение народу». Длинный стол был завален пирогами и закусками. «Кипел самовар. Но гости налегали не столько на чай, сколько на водку, наливки, вина». Самым шумным из собутыльников был публицист, социолог С. Н. Южаков, постоянный автор «Русского богатства». Он все не давал покоя Тырковой, чем вызывал ее плохо скрываемое раздражение.
В тот день Михайловскому пришли сотни поздравительных телеграмм. По словам литератора П. Д. Боборыкина, это был «праздник русской интеллигенции» (именно Боборыкин придумал слово «интеллигенция»). Историк В. И. Семевский видел в Михайловском преемника Белинского, Добролюбова и Чернышевского. Он был центром особого направления. «Когда это направление было деятельным, он был его выразителем в легальной печати, когда оно было подавлено, рассеяно, Н. К. [Михайловский] остался одним из немногих последних могикан, не забывших те слова, с которыми они вышли в свой крестовой поход против неправды». Выступал и П. Н. Милюков, пока только восходившая звезда на политическом небосклоне. Он говорил, что «эпоха [Великих реформ] должна повториться и с еще большей силой, еще больше перевернуть подгнившие устои нашей жизни». Публика аплодировала. Тырковой стало противно:
Чувствовалось, что если бы волна, которую они якобы призывали, действительно вдруг поднялась бы с нежданной для них мощью, они оказались бы не в числе торжествующих. Им стало бы страшно за свое благополучие, за свои привилегии умственных белоручек… И чем горячее они аплодировали, тем больше я видела, что не эти с аппетитом кушающие форель люди создадут «великую волну».
Тыркова была неправа. Она недооценила «кулинарную волну» и несомненный потенциал поглощавших форель. Вилки станут новым политическим орудием, а последовавшая за «волной» «банкетная кампания» заметно раздвинет пределы возможного.
У марксистов вечеринки проходили иначе, более чинно. Все той же Тырковой вспоминались долгие разговоры о Марксе, его трудах, цитатах из них. Она часто гостила на квартире М. И. Туган-Барановского, одного из наиболее авторитетных марксистов рубежа веков. Он проживал в столице недалеко от Лиговского проспекта. Там, на углу с Гусевым переулком, находилась редакция журнала «Мир Божий». Его владелицей была Александра Аркадьевна Давыдова, теща Туган-Барановского. Отчасти это определяло направление издания. Правда, только отчасти, так как А. А. Давыдова предпочитала не придавать журналу определенного направления, не подчинять его марксистской догме. Вечерами у Тугана
пили чай, судачили о народниках, спорили без конца. Угощение было незатейливое: бутерброды с чайной колбасой и сыром, иногда варенье, печенье. Чай разливала и проливала Лида [Туган-Барановская], забывала, кто как пьет, заговорившись, оставляла кран самовара открытым и не замечала, что горячая вода льется себе да льется на скатерть. Михаил Иванович [Туган-Барановский] говорил много, других слушал рассеянно, съедал с ближайшей тарелки все пряники, потом предлагал гостям уже опустошенную тарелку.