Глаза истины: тень Омбоса. Часть 1. На тропе возмездия
Бубновый король был дворянского рода.Но, выиграв войну для земного народа,Пшеницей златой заменил сады трав,И Русь он сплотил, под звездою собрав.В центре гордо стоя, он рабов забывает,А стражи, как Цербер, лишь двух охраняют.В голове не было ни единой здравой мысли. Бубновый король дворянских кровей…
– Есть какие-то идеи? – шепотом спросил Ратцингер.
От рядом стоявшей Алисы не укрылось то, что они втихаря обсуждали улику. Но она предпочла не реагировать. Марго взглянула на неё, затем на её начальника и все поняла. Здесь любая инициатива наказуема, поэтому стой себе молча и вылезай только тогда, когда тебе позволят. Алиса и так достаточное количество раз нарушала это правило, поэтому предпочла молчать.
– Никаких, если честно, – призналась Маргарита. – Даже зацепиться не за что.
– Полагаю, он зашифровал в этих стихах следующий вокзал?
– Возможно, но какой именно? – она перевела взгляд на карту Москвы.
Мысленно она вычеркнула те, где уже случились взрывы. Кровавые события имели место на Белорусском, Курском и Киевском вокзалах, ровно в этом порядке. Марго обвела взглядом карту города. Сеттиты, видимо, специально выбирали места, расположенные как можно дальше друг от друга, чтобы в их действиях не уловили никакой системы. И какой же вокзал следующий? Оставались Павелецкий, Ленинградский, Рижский, Казанский, Ярославский… Черт, слишком много. Уже не говоря о том, что на любом из них нужно будет вычислить нужный поезд, чье прибытие ближе всех будет к девятнадцати часам.
– Бубновый король… дворяне… земной народ… – Ратцингер глазами в который раз пробегал по строкам послания.
– Под земным народом можно понять крестьян. И тогда они противопоставляются дворянам.
– Наш король хоть и был дворянских кровей, но в итоге переметнулся на сторону простых людей, – подтвердил Ратцингер. – Но о каком короле идет речь? В России не было королей, но были цари и императоры.
– Может быть, речь идет о Лжедмитрии? Самозванце? – в глазах Марго запылали искорки азарта и осознания. – Который поднял восстание и стал царем, выдав себя за убиенного царевича?
– Не думаю, что ваша догадка верна, фройляйн, – он указал на первые две строки стихотворения: – Наш король сначала был дворянином, а уже потом выиграл войну вместе с крестьянами, а не наоборот. К тому же воцарение Лжедмитрия лишь усугубило положение в стране, погрузив её в так называемую Смуту. А в следующих строках говорится о процветании – «пшеница златая».
– И звезда… – добавила Марго, подперев голову рукой и уставившись на стену.
Там у Ряховского притаился плакат с Парадом Победы пятилетней давности. Над фотографиями танковой колонны, проезжавшей по залитой солнцем Красной площади, была помещена огромная рубиновая звезда с указанием годовщины победы в войне. События, которое приобрело статус культа, ежегодного почитания, хотя нынешняя власть к нему по факту не имела никакого отношения…
– Ратцингер, взгляните, – показала она ему на плакат.
– Очень красиво… – проговорил он машинально, но через мгновение понял, что она имела в виду. – Звезда… Коммунистическая звезда…
– Может, это её отец упоминает в стихотворении?
– Один из символов советской власти, ставший практически государственным, – закивал Ратцингер. – Его стали использовать везде, даже в наградной символике. Ордена, медали, октябрятские звездочки… Символ, под которым сплотили огромную нацию и чей исходный смысл, ведущий свою историю из Древнего Египта, был утрачен. Историю имеют обыкновение забывать.
– Значит, «война для земного народа» – это Октябрьская революция! – воскликнула Марго, снова взглянув на стишок.
Она чувствовала себя так, словно сдвинулась с мертвой точки при разгадывании кроссворда. Но при этом от разгадки зависели жизни невинных людей.
– А раз это Октябрьская революция, то бубновым королем может быть только Ленин, – завершил её логическую цепочку Ратцингер. – Ваш отец использовал сравнение с мастью бубнов, чтобы намекнуть на цвет идеологии красных коммунистов. Революцию возглавил Ленин, якобы выходец из простого народа, хотя сейчас всем известно, что он урожденный дворянин, а его мать была вхожа к императору и не раз просила его смилостивиться над её нерадивым ребенком и его братом, а также пристроить своих дочерей на престижные женские курсы, куда был строжайший отбор.
– Но какая связь всех этих отсылок к Ленину с московскими вокзалами?
– Упоминаемая символика? Золотая пшеница? Красная звезда?
В их разговор резко вклинился Ковальский:
– Не забывайте, что в Москве осталось много советской символики. И вокзалы не исключение.
Марго вздрогнула от неожиданности: в пылу обсуждений они с Ратцингером не заметили, как беседа двух сотрудников ФСБ подошла к концу.
– Что вы решили? – спросила она у друга отца.
– Мне удалось убедить Альберта, но времени у нас в обрез, – сказал Ковальский, опершись руками на стол и нависнув над ними своей медвежьей фигурой. – Даже если мы определим место следующего теракта, нам нужно успеть стянуть туда силы и эвакуировать людей. Что у вас есть в итоге? Советская символика? Негусто.
– Нет-нет-нет, – возразила Марго. – Нужно сочетание определенных символов! Золотая пшеница, красная звезда…
– В стихотворении упоминается земной народ, крестьяне и рабочие, поэтому возможно присутствие и классического серпа с молотом, – добавил Ратцингер. – А также портрет или упоминание самого Ильича.
– Хм-м-м… – протянул Ковальский. – Полагаю, тогда ни один вокзал не подходит. Это классические советские символы, их полно везде…
Он умолк на полуслове, уставившись в пространство перед собой, примерно на полминуты.
– Черт, кажется, я понял, что они взорвут следующим…
Глава 10Маргарита Романова и Штефан Ратцингер уставились на Александра Ковальского с недоумением и одновременно ужасом. Оперативник не спешил делиться своей догадкой, судорожно обдумывая её.
– Значит, все-таки есть один, который подходит? – подбодрила его Маргарита.
– Это не вокзал, Марго, – возразил Ковальский. – Это поезд. Паровоз Л. Названный так, очевидно, в честь Ленина. На носу локомотива установлена огромная красная пятиконечная звезда с гербом СССР: скрещенные серп и молот реют над колосьями пшеницы.
– Он прекрасно подходит под описание, – с нескрываемым восхищением и энтузиазмом ответил Ратцингер. – Откуда такие познания, позвольте поинтересоваться?
– Мой отец с детства увлекался советскими паровозами. У него в комнате до самой смерти стояли их макеты. Он всплыл у меня в памяти сразу, как только вы упомянули пшеницу.