Битва при Молодях. Неизвестные страницы русской истории

Выйдя из Золотого дворца, Хворостинин пошел к воротам во внутренней стене, у которых его ждал совсем замерзший Степан, сел на своего черного аргамака, и они поехали к хоромам купца Конона Полесского. Решетки и рогатки с улиц городская стража уже убрала, и ехали они быстро.
На Ильинке открылись лавки калашного ряда, и оттуда доносился запах свежеиспеченного хлеба, булок и баранок. Посадские спешили в открывшиеся лавки за ароматной выпечкой со всех концов города.
С Кононом Дмитрий Иванович был знаком уже шесть лет. Купец принадлежал к московской суконной сотне и занимался поставками заморских тканей в Москву и другие города страны.
Сам Конон был родом из Смоленска, держал там торговые лавки, но бóльшую часть времени проводил в столице, поскольку поставлял сукна для обмундирования государевым стрельцам. Права быть казенным поставщиком он добился за счет того, что не задирал цены, тщательно следил за качеством товара и не допускал обмана покупателей при расчетах. За эти деловые качества его даже включали от смоленских купцов представителем на собиравшийся в 1566 году Земский собор.
Князья Хворостинины случайно купили у Конона несколько кусков черного сукна для ряс, когда поступали в опричники. Пошитые рясы понравилось другим членам ордена и они, через Дмитрия Ивановича, пригласили Конона с его тканями торговать в Александровскую слободу.
Сначала торговые дела купца шли там успешно, но потом один из опричников не захотел платить за поставленный товар и огульно обвинил Конона в том, что он отсылает своему торговому агенту в Риге письма, в которых рассказывает о планах наступления московских войск в Ливонии.
Военные дела в Ливонии тогда шли плохо и многие участвовавшие в войне опричники искали повод снять с себя за это ответственность.
Конона без всяких расспросов посадили в тюрьму, которая находилась там же, в Александровской слободе и стали пытать. Дмитрий Иванович вступился за своего знакомого и доложил о происшедшем недоразумении царю.
Провели дознание и выяснили, что, наоборот, торговый агент Конона писал письма царю и жаловался в них на то, что лютеране закрыли церковь Святого Николая Чудотворца в Риге, предварительно разграбив ее, что порубили православные иконы на лучину, что пограбили товары русских купцов и насильно захватили их дома. Эти факты Иван Васильевич приводил в своих посланиях к ливонцам перед началом войны.
Князь Андрей Курбский, перебежавший к полякам, раскрыл всех русских агентов влияния в Прибалтике. Рижские ратманы посадили приказчика Конона в тюрьму, где он вскоре и умер. Произошло это за пять лет до появления Полесского в Александровской слободе. Так, что Конон писем писать в Ригу приказчику никак не мог.
Опричника-должника пытали, и он признался, что оклеветал купца, поскольку не желал платить за две полученные от него штуки сукна, а также хотел присвоить себе его дом на Ильинке. Должника-опричника тут же повесили на высокой крепостной стене, окружавшей Александровскую слободу.
Денег Конону за потерянный товар никто не вернул, но он и сам их не требовал, предпочтя поскорее убраться из опричной тюрьмы домой в Москву.
После этого случая купец привечал князя Дмитрия Ивановича как родного сына, тем более, что им с женой Марией бог детей не послал.
Князь со Степаном проехали мимо храма во имя пророка Илии, который был в строительных лесах, мимо примыкавших к храму, сильно обгорелых срубов монастыря, мимо обширного монастырского кладбища и остановились возле купеческих хором.
Двухэтажное каменное здание, в котором жил купец, сохранилось после прошлогоднего пожара только потому, что вокруг него не было деревянных пристроек, столь любимых всеми москвичами, а на обширном дворе не росли деревья и кусты.
Конон пережил один московский пожар за несколько лет до этого и предпринял после него ряд действенных мер, чтобы уберечь свое немалое имущество от этой страшной погибели.
Степану было велено немедленно известить двух живших неподалеку опричников о том, что, по указу царя, им надо будет немедля ехать с князем в Смоленск. Сам же Хворостинин поднялся в светлицу, находившуюся на втором этаже купеческого дома.
В небольшом помещении было жарко от выложенной изразцами печи и сумеречно, поскольку через оконные стекла только чуть брезжил утренний свет. Неяркий свет шел также от нескольких восковых свечей, стоявших на специальной медной подставке посреди светлицы.
За большим столом, расположенным посредине помещения, князя ждал Конон. Это был высокого роста крепко сложенный пожилой мужчина с рыхлым мясистым лицом, сплошь заросшим черной бородой и усами. На лице купца выделялись глаза зеленого цвета, которые, казалось, способны были просверлить собеседника насквозь. Все неспешные движения Конона были спокойны и уверены.
На купце была синяя шелковая рубаха, поверх нее зипун из красной хлопчатобумажной тафты без рукавов и малиновые суконные порты, заправленные в высокие черные сапоги; голову покрывала маленькая тафья синего цвета. Яркая многоцветная одежда демонстрировала достаток и приверженность хозяина русским обычаям.
Конон поздоровался со своим постояльцем и велел Марии нести еду. Жена поставила на застеленный белой скатертью стол горшок с гречневой кашей, только что вынутый из печи, плошку меда, каравай свежеиспеченного пшеничного хлеба и кувшин парного молока. Рядом с принесенными блюдами хозяйка расставила оловянные миски, кружки и ложки. Сама хозяйка завтракать не села, поскольку, по господствовавшим тогда обычаям, замужним женщинам сидеть за столом с посторонними мужчинами, пусть даже названными сыновьями, не полагалось.
Хозяин прочитал вслух молитву «Отче наш» и трижды перекрестил пищу двумя сложенными вместе пальцами. Потом мужчины сами перекрестились, взяли ложки и неспешно принялись за трапезу.
– Далече собрался, Дмитрий Иванович? – через пару минут после начала еды спросил, как бы невзначай, Конон.
– Поеду в Смоленск, – ответил князь. – Иван Васильевич назначил меня туда наместником.
Занятые едой, мужчины помолчали еще пару минут.
Потом Хворостинин отодвинул миску с недоеденной гречневой кашей и спросил купца:
– Ты, Конон Федорович, смоленский же. Помоги решить задачу, которую передо мной поставил царь. Надо мне на месте новой службы продать двадцать сороков соболей полякам или немцам для того, чтобы жалование заплатить служилым людям, а я, как ты знаешь, в торговых делах знаток небольшой.
Теперь уже купец отодвинул миску с недоеденной кашей, сделал большой глоток молока из кружки, вытер лежавшим рядом полотенцем бороду и усы и начал делиться с гостем тайнами своего ремесла:
– Живет в Смоленске меняла еврей, которого зовут Йосиф Шафир. Он не только деньги меняет, но и дает их в рост, торгует всем, что доход приносит. Живет он при своей конторе, возле храма во славу Иоанна Богослова. Храм стоит аккурат на вершине невысокого холма, на берегу Днепра.
Тот Йосиф у тебя всю мягкую рухлядь с большим удовольствием купит и продаст ее потом в Польше или в Германии. На соболиные меха сейчас там большой спрос, поскольку из-за войны поставок давно не было. Только ты ему товар без залога не давай и цену держи высокую. Какой соболь-то у тебя?