Тарзан и потерпевшие кораблекрушение

– Заткнись! – рявкнул Шмидт. – Тошно тебя слушать.
– Погодите, вот я организую своих замечательных революционеров, – вскричал Убанович, – тогда вы запоете иначе, тогда будете ходить на задних лапках и лепетать: «Товарищ Убанович то», «Товарищ Убанович се». Я сейчас же иду к своим товарищам, которые поднялись в полный рост и сбросили ярмо капитализма со своих плеч.
Торжествующей походкой он направился к лагерю ласкаров.
– Товарищи! – крикнул он. – Поздравляю вас с вашей замечательной победой!!! Я пришел, чтобы повести вас к еще более великим завоеваниям. Мы двинемся маршем на лагерь капиталистов, которые нас прогнали. Мы уничтожим их и завладеем всем оружием, боеприпасами и провиантом.
Пятнадцать хмурых людей глядели на него молча, затем один из них сказал:
– Убирайся.
– Как же так! – воскликнул Убанович. – Я пришел, чтобы быть с вами. Вместе мы совершим замечательную…
– Убирайся, – повторил ласкар.
Убанович топтался на месте, пока к нему не направились несколько человек. Он повернулся и пошел назад в свой лагерь.
– Ну, товарищ, – усмехнулся Шмидт, – революция закончилась?
– Безмозглые кретины, – выругался Убанович. В ту ночь четверо людей были вынуждены сами поддерживать огонь в костре, чтобы отпугивать диких зверей. Раньше этим занимались ласкары. Им также пришлось добывать дрова и по очереди стоять на вахте.
– Ну, товарищ, – обратился к Убановичу Шмидт, – как тебе нравятся революции теперь, когда ты очутился по другую сторону баррикад?
Ласкары, которыми перестали помыкать белые люди, улеглись спать и позволили костру затухнуть. В соседнем лагере на вахте стоял Абдула Абу Неджм, который вдруг услышал со стороны лагеря ласкаров свирепое рычание, а затем вопль боли и ужаса. Проснувшиеся трое вскочили на ноги.
– Что это? – спросил Шмидт.
– Эль адреа, Владыка с большой головой, – ответил араб.
– А что это такое? – поинтересовался Убанович.
– Лев, – коротко объяснил Краузе. – Добрался до одного из них.
Вопли незадачливой жертвы пронзали ночную тишину, удаляясь от лагеря ласкаров, ибо лев оттаскивал добычу подальше от людей. Вопли вскоре затихли, а затем послышался еще более жуткий, леденящий кровь звук – звук разрываемой плоти и хруст костей, сопровождаемый рычанием хищника.
Краузе подбросил в костер дров.
– Проклятый дикарь, – прошипел он. – Выпустил на волю этих тварей.
– Так тебе и надо, – съязвил Шмидт. – Нечего было хватать белого человека и сажать его в клетку.
– Это идея Абдулы, – захныкал Краузе. – Сам бы я до этого никогда не додумался.
Той ночью в лагере больше не спали. До рассвета были слышны звуки кровавого пиршества, а когда совсем рассвело, люди увидели, что лев бросил жертву и пошел к реке на водопой, затем исчез в джунглях.
– Теперь он проспит целый день, – сказал Абдула, – а ночью снова явится за добычей.
Едва Абдула произнес эти слова, как с опушки леса послышались отвратительные звуки и показались два крадущихся зверя. Это на запах крови явились гиены, которые тут же принялись пожирать то, что осталось от ласкара.
В следующую ночь ласкары вообще не разводили огонь и не досчитались еще одного человека.
– Идиоты! – кричал Краузе. – Теперь у льва выработалась привычка, и он не оставит нас в покое.
– Они фаталисты, – сказал Шмидт. – По их понятию, что предопределено свыше – неизбежно и неотвратимо, а поэтому бессмысленно что-либо предпринимать.
– Ну а я не фаталист, – промолвил Краузе. – И после всего, что произошло, собираюсь спать на дереве. Весь следующий день Краузе мастерил помост, выбрав для него подходящее дерево на опушке леса. Остальные поспешили последовать его примеру. Даже ласкары и те засуетились, и пришедший ночью лев обнаружил, что оба лагеря пусты, отчего он долго и злобно рычал, расхаживая по территории в безуспешных попытках найти очередную жертву.
– Все, с меня хватит, – заявил Краузе. – Я иду к Тарзану и буду проситься в их лагерь. Пообещаю выполнить все его условия.
– Но как ты собираешься туда добраться? – спросил Шмидт. – Я не рискнул бы снова идти по джунглям и за двадцать миллионов марок.
– А я и не собираюсь идти через джунгли, – сказал Краузе. – Я пойду берегом и в любой момент смогу забежать в воду, если мне кто-нибудь встретится.
– Мне кажется, эль адреа отнесся бы к нам благосклоннее, чем Тарзан из племени обезьян, – заметил араб.
– Я ничего плохого ему не сделал, – произнес Убанович. – Не вижу причины, почему бы ему не пустить меня обратно.
– Вероятно, он боится, что ты организуешь революцию, – мрачно пошутил Шмидт.
Однако в конце концов решено было рискнуть, и ранним утром следующего дня они двинулись берегом по направлению к соседнему лагерю.
 
XX
Ласкар Чанд увидел, что Краузе с тремя спутниками отправились вдоль берега в сторону лагеря «Сайгона».
– Они пошли в тот лагерь, – сказал он своим товарищам. – Собирайтесь, тоже пойдем.
И через несколько секунд они уже шагали по берегу по следам белых.
Тарзан завтракал в одиночестве. Он встал рано, поскольку в этот день ему предстояло много дел. Лишь Лум Кип был на ногах, молчаливо занятый приготовлением завтрака. Из своей хижины вышла Патриция Ли-Бердон, подошла к Тарзану и села рядом.
– Раненько вы сегодня встали, – заметила она.
– Я всегда встаю раньше других, – ответил Тарзан, – но сегодня особая причина. Я хочу как можно раньше отправиться в путь.
– И куда вы собрались? – спросила она.
– Собираюсь исследовать местность, – ответил Тарзан. – Хочу поглядеть, что там, на другой стороне острова.
Патриция взволнованно подалась вперед, положив руку на его колено.
– О, можно мне пойти с вами? – спросила она. – Мне очень хочется.
Из маленькой хижины, построенной специально для нее, за ними наблюдала Ицл Ча. Черные глаза девушки сузились, маленькие кулачки крепко сжались.
– Вам это не под силу, Патриция, – сказал Тарзан. – Мой способ передвижения не для вас.
– Я путешествовала по джунглям Индии, – возразила она.
– Нет, – решительно произнес Тарзан. – Идти по земле будет слишком опасно. Я полагаю, вы слыхали, что здесь водятся дикие звери.
– Тогда и вам нельзя идти, если это опасно, – сказала она. – С вашим-то легкомысленным луком и парочкой стрел. Позвольте мне пойти с вами, я возьму с собой ружье. Я меткий стрелок и участвовала в охоте на тигров в Индии.
Тарзан поднялся, и Патриция вскочила на ноги, кладя ему руку на плечи.
– Пожалуйста, не ходите, – взмолилась она. – Я за вас боюсь.
Но Тарзан лишь рассмеялся. В следующий миг он развернулся и пустился бежать в сторогу джунглей.
Патриция проводила его взглядом. Тарзан запрыгнул на дерево и скрылся из виду. Девушка негодующе повернулась и прошла к себе в хижину.
– Я ему покажу, – пробормотала она вполголоса. Вскоре она появилась с ружьем и патронташем. Ицл Ча видела, как Патриция вошла в джунгли в том же самом месте, что и Тарзан – у берега маленькой речушки. Юная девушка из племени майя прикусила губу, и на глазах у нее навернулись слезы – слезы разочарования и гнева. Хлопотавший возле костра Лум Кип что-то напевал себе под нос.
Чал Ип Ксиу, верховный жрец, все еще сильно гневался из-за похищения со священного алтаря юной Ицл Ча.
– Храм осквернен, – ворчал он, – и боги разгневаются.
– Может, и нет, – отвечал Сит Ко Ксиу, король. – Возможно, это и на самом деле был Че – Повелитель леса.
Чал Ип Ксиу недовольно взглянул на короля.
– Он всего лишь один из тех чужаков, которых видел на берегу Ксатл Дин. Если вы не желаете вызвать гнев богов, вам следует послать отряд воинов в лагерь чужеземцев и вернуть Ицл Ча, ибо где ей еще быть, как не там.
– Возможно, вы правы, – промолвил король. – По крайней мере, хуже от этого не будет.
Он послал за Ксатл Дином и велел ему собрать сотню воинов, отправиться в лагерь чужаков и захватить Ицл Ча.