Мастер осенних листьев

Мешки встретили Эльгу настороженным шорохом, будто спрашивая: «Что это за малявка? А где прежняя хозяйка?»
– Вы тут мне панику не разводите, – сказала им девочка. – Я уже многому научилась. И вас переберу, вы даже не заметите.
Она села на скамеечку, которую раньше занимала мастер, покрутила рукой, носком туфли отбросила несколько мертвых листьев и принялась за работу.
Первый мешок был с биркой «Симанцы».
Внутри него вместе с опущенной рукой возник нестройный ропот, но Эльга успокаивающе повела ладонью, пошептала на ходу придуманную «листвянку», и обитатели мешка, потолкавшись, признали ее своей.
– Мертвый-дохлый, выходи! – приговаривала Эльга на манер считалки. – И по воздуху лети. Если ты меня услышал, значит, ты наружу вышел!
Ловилось хорошо.
Серые и коричневые, потерявшие живой цвет листья сами набивались в пальцы. Эльга даже удивлялась, как раньше это казалось ей таким сложным? Ну ведь нисколечко не сложно!
– Мертвый-дохлый…
Рука действовала словно сама по себе, плыла в шуршащем вихре, вылавливая мертвецов. Их голоса были слабыми, а речь бессвязной.
Эльга разжимала пальцы, и – пыр-рх! – листья взмывали в воздух, будто стая мелких птах, а потом осыпались дождем.
Тень от беседки поползла в сторону. Вились мошки. Ветер, задувая, холодил лоб и щеки. За перилами, за высоким прямоугольником панно поскрипывали полы, мастер Мару, что-то приговаривая под нос, наносила воск на нижние плитки.
– Уф-ф!
Эльга выдохнула. У самого дна в мешке пальцы выхватили последнего мертвеца. Он порхнул с ладони коричневой бабочкой, стремящейся с холма вниз. Все, «Симанцы» можно было завязывать.
Повозившись с бечевой, Эльга потащила мешок в беседку, ступая по усеянной листьями траве.
– Мастер Мару.
– Да? – обернулась Унисса.
Воск желтел на ее ладони. И мазок воска застыл на виске.
– Я первый мешок закончила!
– Хорошо. Берись за следующий.
– Да, мастер Мару.
Симанцы к Симанцам. Справа – Кранужан. Слева – Супрыня. А дальше – памятный Кромарь. Много местечек в наделе. За десяток.
До полудня, когда солнце повисло над Эльгиной головой, она успела разобрать еще три мешка, и хотя пальцы сводило, а печать на запястье покалывала кожу, Эльга собой была довольна. Оставшиеся мешки сиротливо жались друг к другу и, наверное, даже побаивались ее уже. Погодите, и до вас дойдет очередь!
– Эльга! – крикнула Унисса.
– Да!
– Передохни.
– Ага.
Эльга, отряхнув ладони, забежала в беседку.
Унисса сидела на лавке перед отодвинутым столом, за ее спиной горела свеча и грелась над ней вода в медной посудине.
Две трети нижних плиток казались светлее остальных.
– Пей молоко, – сказала Унисса, – а то скисает. Как рука?
– Хорошо. Лучше, чем вчера.
Мастер Мару устало кивнула. Но вид у нее был не хмурый, не обеспокоенный, а какой-то умиротворенный.
– А у меня – вот, – с улыбкой показала она ученице сложенные щепотью пальцы. – Думаю, уже и не разлепить.
– Разлепятся! – заявила Эльга.
Она подскочила к столу, осторожно налила молока из кувшина в чашку, взяла лепешку.
Мир за границами беседки тонул в ослепительном солнечном свете, и даже мертвые жухлые листья будто бы светились. На колоннах и резных вставках дрожали жаркие пятна. Горячий воздух лип к лопаткам и шее.
– Жарко, – сказала Унисса.
– У нас и жарче было. – Эльга хлебнула молока. – Прошлым летом два дня у нас даже козы не доились!
Мастер Мару фыркнула.
– Такое бывает?
– Я же сама там жила!
– Скучаешь?
Эльга вздохнула.
– Да, мастер Мару. Но я обязательно их навещу.
– Будем опять в Саморском наделе, отпущу тебя погостить.
– А когда?
– Как дело найдется. Или после того, как в столицу вернемся. Ну, все, допила? – спросила Унисса ученицу. – Давай дальше работать.
– Да, мастер Мару.
На солнце чистить мешки от мертвых листьев было тяжелей. Эльга повязала платок узлом спереди, чтобы косицы его давали хоть какую-то тень.
Руку в глубину.
Листья от жары казались вялыми, полусонными, ловиться стали кое-как, хотели, чтоб их не трогали. Ворчали, кололи пальцы.
Эльге даже пришлось на них прикрикнуть.
– Что такое? – зашипела она в мешок. – Мы как раз дождь делаем! А вы тут кукожитесь, как не знаю кто! Ну-ка, живо на свет!
Зашевелились.
Ведь везде подгонять надо! Как маленькие.
Эльга сердито вычерпывала мертвечину, кого-то сразу перетирая в труху. Ветер утих, видимо, тоже сомлел на солнце, и листья валились друг на друга. Скоро их насыпалась целая горка. Эльга нарушила ее ногами, сгребла частью к основанию беседки, а частью – в другую сторону. Пот щипал уголки глаз и шею.
Руку в мешок, руку из мешка. Руку в мешок…
Плешкин Луг. Покосы. Еще одни Покосы. Гарь-поле. Ох, много листьев. Наверное, все деревья в местечках стоят голые.
Вот интересно, если зарыться в листья, будет ли чуть прохладней? Или набить такой сплошной полог, не картину, а просто, для тени?
Когда Эльга отнесла восьмой мешок и пристроила его к своим же, гарь-польским, на мгновение перед ее глазами все поплыло, и она только чудом разминулась с одним из столбов, держащих беседочную крышу.
– Стой! – сразу скомандовала Унисса.
– Да, мастер Мару.
Эльга остановилась, но не смогла устоять, плюхнулась на такой сладкий, такой мягкий стул, на котором, возможно, отдыхал сам энгавр или даже кранцвейлер. Каким-то загадочным способом в руках ее оказалась кружка, а в кружке заколыхалось белое, с пенкой и мертвой мушкой на поверхности.
– Пей! – сказали Эльге.
Молоко было теплое. Мушка не помешала, проскочила и проскочила.
– Ну, лучше? – присела перед ней Унисса.
– Осталось два мешка, – улыбнулась Эльга.
– Сиди пока здесь, – сказала мастер.
Эльга кивнула.
Сидеть было хорошо. Было видно небо, отталкивающееся от перил, и далеко-далеко брызги облаков. Панно тоже было видно. Изредка задувал ветерок, но такой невесомый, что воспринимался как легкое дыхание, касающееся то шеи, то ребра ладони.
– Ну-ка, посмотри, – сказала Унисса, – я уже что-то не вижу.