Закоренелый преступник

В мутной дымке горы-исполины, 
Нежной зеленью полны долины. 
Листья тополя на ветке длинной 
Серебристой зеленью дрожат... 
Где-то там, в сверкании залива, 
Белый парус ждет нас терпеливо, 
И несутся волны торопливо 
С белой пеной на прибрежный скат... 
"Ну", подумал Билли Байрн, "это порядочная ерунда! Интересно, откуда этот тип все это выкопал? Хотелось бы мне набрести на места, о которых он поет..." 
Мысли Билли были прерваны треском сучьев в лесу, сбоку от него. Он обратил глаза в ту сторону и увидел двух мужчин, спокойно вышедших из-за деревьев и прямо направлявшихся к человеку у костра. 
Это были, очевидно, тоже бродяги. Вероятно, его товарищи. Человек у костра не слышал их приближения, пока они не оказались совсем рядом с ним. Тогда он медленно повернулся и встал. 
- Наше вам почтение, молодец, - сказал один из подошедших. 
- Добрый вечер, джентльмены, - приветливо ответил поэт. - Добро пожаловать к моему скромному котелку. Вы уже обедали? 
- Нет, - ответил первый, - мы еще не обедали. Зато сейчас поедим. Только брось-ка ты, парень, нам зубы заговаривать. Здесь жратвы не то, что на троих, а на одного не хватит. Ну, пусти! 
И дюжий, огромный мужчина, приняв угрожающую позу, шагнул к поэту, который был небольшого роста и слабого телосложения. Однако тот не дрогнул и не уступил. 
- Вы мне причиняете боль, - сказал он тихо. - Острую душевную боль! Кроме того, мне очень не нравится ваша борода! 
С этими словами, не имеющими по-видимому никакого отношения к делу, он вдруг схватил косматую бороду высокого бродяги и нанес ему сильный удар в лицо. Второй бродяга немедленно подскочил с другой стороны, но поэт не выпускал бороды вопившего теперь молодца и продолжал наносить ему удар за ударом. 
Билли Байрн с интересом следил за неожиданным зрелищем. Редко что доставляло ему такое наслаждение, как хорошая драка. Но, когда первому бродяге удалось обвиться ногами вокруг ног поэта и повалить его вместе с собою на землю, а второй схватил тяжелую дубину, Билли решил, что пришло время вмешаться. Он выскочил из засады и громко закричал: 
- Эй, вы, молодцы, перестаньте! Оставьте-ка певца в покое! 
Он подбежал к бродягам как раз вовремя и ударил того из них, который уже размахнулся дубиной, кулаком в челюсть так, что тот отлетел к самой реке и, покачнувшись, упал навзничь в неглубокую воду. 
Затем Билли схватил второго бродягу за плечо и одной встряской поставил его на ноги. 
- Этого хочешь? - спросил он его, показывая ему огромный кулак. 
Бродяга сплюнул и, перед тем как удрать, попробовал ударить Билли. Но молниеносный удар вышиб из него не только мысль о сопротивлении, но и вообще всякую мысль. 
Когда он рухнул на землю без чувств, поэт поднялся на ноги. 
- Спасибо за помощь, мой друг! - сказал он просто и протянул Билли небольшую изящную руку. 
Билли взял ее и молча потряс. 
Тем временем бродяга, измеривший глубину тинистой речки, с унылым видом выкарабкался на берег. 
- Что тебе теперь нужно? - спросил его Билли Байрн насмешливо. 
- А вот увидишь сейчас! Я тебе покажу! - пробормотал промокший, измазанный и обозленный бродяга. 
- Не советую, - сказал Билли. - Лучше будет для тебя, если ты уберешься отсюда, покуда цел. Да и ты тоже, - прибавил он, обращаясь ко второй жертве своего боксерского искусства, которая очнулась и с осовелым взором сидела на траве. - Проваливайте! 
Ворча и бормоча что-то под нос, оба бродяги скоро исчезли в лесу. 
Поэт снова вернулся к своим кулинарным обязанностям и сделал это так беззаботно и спокойно, как будто ничего не нарушило его мирного одиночества. 
- Присядьте, - сказал он любезно через некоторое время, взглядывая на Билли. - Пожалуйста, садитесь на это превосходное кожаное кресло, - и он указал рукой на мшистую кочку возле костра. 
С минуту он совсем ушел в жарение курицы, посаженной на вертел. Затем он снова начал декламировать: 
Мы кругосветный путь свершили. 
Мочил нас дождь, жары сушили, 
От старой Англии мы плыли 
Чрез бурный, темный океан. 
Я стряпал пищу. Он - созвучья... 
Пешком, верхом, в лесу, на круче 
Бродили мы, как бродят тучи 
Среди чужих и диких стран... 
- Вы славный парень, - прервал он самого себя. - Немного есть на свете людей, которые сделали бы то, что вы сделали для меня. 
- Их было двое против одного, - мрачно буркнул Билли. - Мне и стало противно, что на их стороне перевес. Кроме того, мне нравятся ваши стихи. Вы сами их сочиняете? 
- О, нет! - рассмеялся поэт. - Если бы я мог так сочинять, я не обретался бы здесь. Это сочинил поэт по имени Ниббс. Правда, удивительно хорошо? 
- Здорово! Они меня задели за самое нутро, - отвечал Билли и после небольшого молчания прибавил: - Хватит у вас еды на двоих? 
- Ее хватило бы для вас, дружище, даже если бы ее было вполовину меньше. Вот, выпейте сперва глоток амброзии. Извините, у меня всего одна чашка. Джемс перебил всю посуду... Вообще этот Джемс невероятно небрежен! Иногда мне кажется, что мне придется в конце концов его вытурить. 
- Кто такой Джемс? - спросил Билли. 
- Джемс? О, Джемс - мой лакей, - спокойно ответил поэт. 
Билли взглянул на него с недоумевающим видом и попробовал густой темный напиток в оловянной кружке. 
- Это кофе! - объявил он тогда. - А вы сказали, будто это амброзия. 
- Я только желал посмотреть, узнаете ли вы кофе после моей варки, мой друг, - вежливо ответил поэт. - Я весьма польщен, что вы сразу догадались по вкусу, какой напиток вы пьете. 
Несколько минут прошло в молчании. Оба сосредоточенно ели, передавая друг другу оловянную кружку и отрезая или, вернее, отрывая куски мяса от наполовину изжаренной курицы. Билли первый прервал молчание. 
- Я думаю, - сказал он, - что вы хотели меня просто обморочить с вашим Джемсом и амброзией. 
Поэт расхохотался. 
- Надеюсь, вы не обиделись, - сказал он добродушно. - Вы знаете, мир так скучен, что нужно чем-нибудь скрашивать жизнь. Если у человека нет денег, чтобы купить себе развлечение, он должен его сам придумать. 
- Я и не думал обижаться, - уверил его Билли. - Скажите-ка мне еще разок о "Пенелопе с поцелуями на устах" - и тогда вы можете сколько угодно надо мной подшучивать! 
Поэт охотно исполнил просьбу, а Билли, устремив глаза на огонь, видел в языках пламени лицо той, которая для него была тоже Пенелопой. 
Когда стихотворение было прочитано, Билли поднял помятую оловянную кружку с кофе. 
- За здоровье Ниббса! - сказал он и, отпив, передал кружку своему новому другу. 
- Да, - повторил тот, - за здоровье Ниббса и... Пенелопы! 
- Выпейте побольше, - откликнулся Билли Байрн. 
Поэт вытащил из кармана кисет с табаком и скомканную бумагу. 
- Не желаете ли покурить? - спросил он. 
- Я не особенно люблю курить чужой табак, - ответил Билли, - но быть может когда-нибудь я с вами расквитаюсь. А курить мне сейчас здорово хочется! Должен вам сказать - меня дочиста обобрали. У меня нет ровнехонько ничего. 
Билли протянул руку за табаком и папиросной бумагой. Его запястье обнажилось и при свете огня ясно проступили следы железных наручников. При падении с поезда, металл сильно вдавился в мясо и оставил глубокий след. 
Взгляд поэта случайно упал на эти следы. Он чуть заметно приподнял брови, но ничего не сказал и продолжал беседу. 
Оба закурили. Поэт читал отрывки из Сервиса и Киплинга, а затем снова вернулся к Ниббсу, который оказался его любимым поэтом. Билли слушал и думал. 
- Вы идете в какое-нибудь определенное место? - спросил он вдруг, когда произошел перерыв в декламации. 
- На юг или запад, мне все равно, - ответил поэт. - У меня нет ничего определенного, всякое место годится, лишь бы это не был север или восток. 
- Совсем, как и мне! - воскликнул Билли.