Курс на Юг

И всё же, эскадра уходила. Уходила, чтобы в очередной раз попытаться – увы, только попытаться! – доказать всему миру, что Британия по-прежнему правит морями.
Но – правит ли? Этот вопрос и должны решить по ту сторону Атлантики орудия Армстронга и Виккерса, броневые листы и кованые шпироны боевых кораблей Роял Нэви.
А иначе никак, джентльмены. Иначе – зачем надрывались у печей и прокатных станов рабочие Манчестера и Бирмингема, зачем глотали угольную пыль шахтёры Ноттингемшира и Кардиффа, зачем «делали деньги» клерки и дельцы Лондонского Сити? Зачем бороздили океаны под всеми, сколько их есть, звёздами, барки, шхуны, пароходы и пакетботы, несущие торговый флаг Британской Империи? Зачем булькал чёрный ямайский ром в её портовых тавернах, звучали задорные песенки-шанти на палубах её судов?
И как тут не вспомнить строки, которые, правда, ещё не сложены под этими звёздами, но обязательно будут сложены. Потому что в них – подлинная суть народа Англии, его земли… и его моря.
Наше море кормили мы тысячи лет
И поныне кормим собой,
Хоть любая волна давно солона
И солон морской прибой:
Кровь англичан пьет океан
Веками – и все не сыт.
Если жизнью надо платить за власть —
Господи, счет покрыт! [9]
Иначе – никак.
Конец первой части.
 
Часть вторая. На краю света
 
I

Южный океан, 55°58′ ю. ш. 67°17′ з. д.
Август 1879 г.
Полив Дрейка – самое скверное место на Земле. Здесь лоб в лоб сталкиваются два океана; здесь бушуют самые сильные шторма на планете; здесь бродят отколовшиеся от ледяного панциря айсберги; здесь холодное поверхностное течение гонит воды Тихого океана сквозь горловину пролива в Атлантику. Здесь сливаются воедино все силы ветра, воды и льда, и соваться сюда людям – всё равно, что добровольно ходить по краю могилы.
Хорошей погоды здесь не бывает. Летом в районе мыса Горн шторма случаются хотя бы раз в неделю, весной – не меньше двух раз; зимой они не прекращаются вовсе. Западные ветры разгоняют океанское течение – гигантскую «реку», опоясывающую весь земной шар. А материковая отмель, лежащая между мысом Горн и Южными Шетландскими островами, заставляет разбиваться в буруны огромные океанские валы. Это порождает волны высотой до пятидесяти футов, и ледяной ветер, прилетевший с запада, с промороженных насквозь снежных просторов королевы-Антарктиды, срывает с гребней хлопья пены, смешивая их со снежными зарядами.
Да, неуютно зимой у мыса Горн. Судно тяжко валяет с борта на борт, а когда оно вскарабкивается на гребень волны и, на секунду замерев в неустойчивом положении, скатывается с другой стороны – винт показывается из воды и продолжает вращаться, перемалывая воздух. Втугую выбраны вант-путенсы, штаги едва не звенят; спущены и надёжно закреплены стеньги и гафели – одним словом, приняты все положенные меры, чтобы неистовые размахи качки не разболтали рангоут. Тонко посвистывает ветер у снастей стоячего такелажа – шесть баллов, по здешним меркам так, лёгкий бриз…
– Не понимаю, зачем понадобилось лезть в этот ведьмин котёл со штормами и прочими айсбергами? Шли бы себе Магеллановым проливом, как и остальные пароходы. Я понимаю, парусники – им в узостях, если что, непросто лавировать против встречного ветра. Но мы-то!..
Шкипер Девилль стоял на мостике, вцепившись в поручни так, что побелели костяшки пальцев. Вместо привычного форменного, тёмно-синего с золотом, сюртука и такой же фуражки – на нём были кожаная зюйдвестка и непромокаемый плащ. На ногах – тяжёлые рыбацкие сапоги. В таких, если свалишься за борт, то моментально пойдёшь на дно, словно с гирей, привязанной к лодыжкам, и никто круга спасательного бросить не успеет.
Хотя, бросай – не бросай, исход один. Не было ещё случая, чтобы несчастного, оказавшегося за бортом на траверзе мыса Горн, удалось спасти, поднять на палубу. Эти воды не выпускают своих жертв.
Греве (он, как и шкипер, был в «непромокабле», словечко из лексикона Морского Училища) спорить с опытным мореходом не стал. Девилль прав, конечно: это парусникам приходится идти в обход мыса Горн, где довольно места, чтобы вырезаться длиннющими галсами. Судам с паровой тягой это ни к чему – в Магеллановом проливе куда безопаснее и удобнее, несмотря на коварные прибрежные камни и выматывающее душу маневрирование в узостях.
– Я уже объяснял, герр Девилль: не хочу раньше времени попадаться на глаза своим будущим служащим. Мимо Пунта-Аренас, где расположен угольный склад «Пасифик Стим», незамеченным не проскочить. «Луизу Марию» вмиг опознают, а матросы с проходящих пароходов разнесут по всем припортовым кабакам, что новый владелец компании явился принимать дела. А нынешние мои планы требуют, сколь возможно, избегать подобного внимания.
Девилль пожал плечами и что-то буркнул в ответ. Вся сущность старого морехода противилась тому, чтобы рисковать судном по столь ничтожному поводу. Но с судовладельцем не поспоришь – тем более, что супруга его, так же вполне сведущая что в морских, что в коммерческих делах, с мужем вполне согласна. Правда, сейчас она лежит пластом в своей каюте, и стюард таскает ей куриный бульон и зажаренный кукурузный хлеб – вместо горничной, которая находится в таком же незавидном состоянии. Пролив Дрейка безжалостен.
– Мачты на правом крамболе! – сигнальщик едва перекрикивал завывания ветра. – Большое парусное судно в двадцати кабельтовых, идёт нам напересечку!
Греве вскинул к глазам бинокль, вгляделся – и замер, поражённый.
Поначалу ему показалось, что в линзах бинокля мелькнул лишь клок тумана, сгусток пены сорванный с гребней волн, и принявший по прихоти ветра причудливые очертания. Но стоило только приглядеться – и неясный силуэт приобрёл резкость, чёткость очертаний, превращаясь в контур парусника, идущего с сильным креном под всеми парусами. Корпус, прогнутый глубокой седловиной в районе шкафута; сильно заваленные, словно у французских броненосцев, борта; на юте и баке громоздятся двух-а то и трёх ярусные надстройки. Длинный гальюнный выступ под круто задранным вверх бушпритом, несущим вместо привычных стакселя и кливеров малый прямоугольный парус блинд. Суда с таким парусным вооружением бороздили моря во времена Френсиса Дрейка. А ещё – таинственный пришелец не карабкался, подобно «Луизе-Марии», на гребни волн – она шёл сквозь них, словно не замечая стены ледяной воды, вздымающиеся на пути…
Греве услышал, как вздохнул – или всхлипнул? – стоящий рядом Венечка Остелецкий.
– Ты тоже видишь это… эту?…