Курс на Юг

Нет. Нельзя. Греве помотал головой, отгоняя соблазнительную картину, и позвонил в колокольчик. Дверь распахнулась – горничная-мулатка словно того и ожидавшая, появилась на пороге каюты с подносом, на котором стоял кувшин с горячей водой и были разложены бритвенные принадлежности. Барон вздохнул, бросил прощальный взгляд на жену и проследовал вслед за Лиззи в туалетную комнату.
«А когда утихнет буря – в гости к тётке Кэрри,
Через все водовороты – к тётке Кэрри,
Где цыплят своих бедовых кормит в море тётка Кэрри,
Прощай!..»
Звуки песенки-шанти по-прежнему неслись из иллюминатора. Волны, накатывающиеся с норд-оста, со стороны Скандинавии, бились в скулу, машина, стучавшая размеренно, словно отлаженный часовой механизм от лучших швейцарских мастеров, вдруг сбавила темп, задышала медленнее, переходя на холостой ход. На палубе боцман что-то орал по-фламандски, ему вторили скрипы канатов и гулкое уханье палубных матросов, высвистанных к авралу. Всё ясно: шкипер Девилль, торопясь поймать попутный ветер, приказал ставить паруса, под которыми «Луиза-Мария» ходила немногим хуже, нежели под раскочегаренной до полных оборотов машиной – новенькой, тройного расширения, изготовленной всего два года назад на лучшем механическом заводе Англии.
Раз-два взяли! На скрипучий кабестан нажмем дружнее.
Так держать! Да подтяните, чтоб на брашпиль весь канат,
Грот поднять! Распущен стаксель, крепче принайтовить реи,
Взятку морю – ну-ка за борт, как обычаи велят!
Ах, прощай, ах, прощай, мы опять идем в моря,
К черту ром, да и девчонку прочь с колен – отплывай!
«Торопись – кричит нам ветер, – все не зря, все не зря, Поспеши, пока попутный! Раз-два-три – не зевай!
Если снова хочешь в гости к тетке Кэрри,
Так не мешкай, собирайся к тетке Кэрри,
Где цыплят своих бедовых кормит в море тетка Кэрри
Прощай!..» [2]
Камилла наклонила серебряную, исходящую ароматным кофейным паром бульотку, и наполнила чашки. За ланчем, сервированным в пассажирском салоне «Луизы-Марии» она предпочитала обходиться без услуг горничной. Лиззи только подала кофе со свежими, выпеченными на парижский манер, круассанами, положила на угол стола газеты, полученные со голландского пакетбота, и удалилась. Барон, сделав маленький глоток обжигающего, чёрного, как смола, напитка, развернул лондонскую «Таймс».

«…война в Афганистане, начавшаяся в ноябре 1878 года, принесла нам сплошные разочарования. Войска терпели поражения, и армии еле-еле удалось избежать полного разгрома. Это вызвало брожение среди некоторых индийских раджей, видевших в ослаблении Британии шанс для восстания. Вскоре начались беспорядки в Индии, спровоцированные выводом британских войск из Кандагара. Но это были лишь отголоски надвигающейся бури.
После того, как Особый Туркестанский Корпус генерала Гурко вторгся в вице-королевство со стороны Гиндукуша и Сулеймановых гор, в Индии вспыхнуло восстание, грозящее если не уничтожить вовсе наше господство в этой стране, то, во всяком случае, сильно его поколебать. При этом Британия оказалась крайне затруднена в части снабжения – как из-за развёрнутой Россией крейсерской войны, так и из-за потери Суэцкого канала. Последнее обернулось подлинной катастрофой, в особенности на фоне прочих неудач Королевского Флота. Но теперь, когда пушки смолкли и судьбы мира решаются не на морских просторах, а в кулуарах конференции в Триесте, мы вправе задать правительству вопрос: сколько ещё будут продолжаться эти мятежи, равно губительные для престижа Британской Империи и для её экономики с финансами?..»

– Досадные неудачи! – презрительно фыркнул Греве. – Это так господа «просвещённые мореплаватели» называют потерю сначала Балтийской, потом Средиземноморской эскадр, а потом ещё и унизительный щелчок по носу, которым их наградили янки в Чесапикском заливе? Да, на какие только словесные ухищрения не пустишься, чтобы хоть чуть-чуть смягчить тягостное впечатление от поражений…
Камилла пожала плечиком.
– Думаю, ты не вполне прав, мон шер ами. Кабинет Гладстона у власти меньше трёх месяцев, и вину за все неудачи британская пресса валит на ушедшего в отставку Дизраэли и его министров. Автор этой статьи смотрит в будущее: без сильного флота Индию не удержать, и в Британии вовсю обсуждают новую кораблестроительную программу, которая позволила бы восполнить понесённые потери. Можешь не сомневаться, вскоре программа эта будет представлена в парламент, и я боюсь даже предположить, о каких суммах там пойдёт речь…
Греве кивнул и покосился на жену с подозрением. Его супруга – поистине обворожительная женщина, и в постели неподражаема, но… сколько раз его предупреждали избегать связей с чересчур умными и деятельными представительницами слабого пола? А ведь любой известной ему даме, попадающей под это определение, его жена даст сто очков форы по части разума и кипучей энергии.
– … но дело, конечно, совсем в другом. – продолжала Камилла, не замечая (или делая вид, что не замечает?) как вытянулась физиономия супруга. – Пока Гибралтар, Сингапур и подобные им приморские твердыни сидят, как пробки в бутылках, в самых важных для мировой торговли узостях – англичане могут чувствовать себя вполне уверенно. Что до броненосцев… – она мило улыбнулась и сделала ещё глоточек кофе, – то они могут наклепать сколько угодно, верфей и заводов в Англии достаточно, да и мастеровые пока не все взяты во флот матросами. Впрочем… – Камилла сложила газету, – я уверена, что твои бывшие начальники хорошо это понимают.
Барон медленно кивнул.
– Ладно, что это мы о политике, да о политике? – она улыбнулась мужу и, шурша накрахмаленными юбками, поднялась со стула. – Я буду ждать в каюте милый Шарль. Как только закончишь свои скучные дела – приходи. Надеюсь… – на этот раз улыбка была откровенно вызывающей, – …надеюсь, мы до ужина найдём занятие поувлекательнее.
И выпорхнула за дверь, оставив лёгкий аромат корицы и жасмина.
Барон проводил жену взглядом, помотал головой, отгоняя соблазнительное видение того, что ждёт его в каюте, и подошёл к стоящему в углу салона бюро на гнутых ножках. Ключиком, привешенным к часовой цепочке, отпер ящик. Вытащил конверт из толстой тёмно-коричневый бумаги, извлёк из него листок – и нахмурился. В верхнем углу, на синеватой веленевой бумаге, красовался лиловый штамп Морского министерства Российской Империи.

«Привет и долгие годы жизни тебе, Гревочка, друг любезный! Вроде, и двух месяцев не прошло с нашей прошлой встречи – а сколь много в них уместилось! Для начала, прошу извинить меня за то, что не смог присутствовать на твоём бракосочетании; назначение моё в Триест, в нашу делегацию на конференции по Суэцкому каналу, в самый последний момент было отменено. Заодно сорвалась и поездка в Европу, которой я намеревался воспользоваться, чтобы посетить ваше с прелестной мадам Камиллой торжество. Что поделать, mon amie, служба, служба! Письмо это отсылаю не обычной почтой, а с оказией – позже ты поймёшь, почему…»