Либеллофобия

Он лёг в дальний угол и закрылся с головой, но мы все точно знали, что этой ночью уже не заснём.
    
Глава 9. Инкарнация
За час до полуночи гражданским разрешили выйти из жилблоков, и я улизнула на улицу вместе с вечерней рабочей бригадой. Слишком много вертелось в голове. Наверное, за целых девятнадцать лет со мною столько дурнины не приключилось. Я не могла заснуть и выпросилась помогать с барьяшками. Снаружи было глаз выколи, как темно. Я зажгла блесклявку. Двое солдат волокли мешок, наглухо замотанный липкой лентой. Комок подкатил к горлу: я подозревала, что это был за мешок. Раздался приказ майора:
– К двенадцати чтоб уже развели костер. Ясно? Не проморгайте.
Солдаты бросили куль за акридарием, у клеток с саранчой, и ушли засыпать гравием сбитый воланер. Я обошла их груз по длинной дуге и юркнула в хлев. Сторож, конечно, скоро заснул. Барьяшки намылились улизнуть за ограду, и я вышла их шугнуть… Но позабыла, куда шла. За акридарием горел неровный красный. Такой еле заметный, видимый только на краю поля зрения свет. Я огляделась в тишине. Бункер не зажигал огней ночью, разве что костры для мусора. Потому теперь меня встревожило это свечение. Разумеется, там могло быть опасно. Но душераздирающие стоны пленного ещё не забылись, и какая-то… обида… нет, разочарование не пускало бежать к солдатам бун-штаба. Мне просто не хотелось видеть никого из них… после всего.
Светился мешок, замотанный скотчем. Плотный брезент пульсировал красноватым ореолом. На моих глазах он побледнел и рассеялся, а после – куль зашевелился.
Невозможно.
Пока я силилась сморгнуть наваждение, брезент зашевелился опять, потом сильнее, и не осталось сомнений: внутри был кто-то живой. Он то дёргался, то ровно дышал, расправляя складки мешка. Я-то решила, что солдаты кинули к сараю труп эзера. Но того приказали казнить, а люди майора – мастера доводить приказы до конца. Значит, под брезентом – кто-то другой. Саранча на убой или барьяшки-гулёны.
Открыть?
Или нет.
Или да?
Мешок притих. Почувствовав жар любопытства, какой давненько бы не мешало перерасти, я присела и разрезала скотч. Под брезентом дрожали крылья. Полупрозрачные золотистые опахала, в мятых и рваных чешуйках. Они были такие живые, огромные и… прекрасные, что я сперва не заметила прикрытого ими человека. Глаза цвета какао распахнулись на самом обычном лице из плоти и крови. Охнув, я откатилась назад. Это был тот эзер. Пленный пилот. Пора было удирать и звать патруль. Но из мешка донеслось:
– …помоги… пожалуйста!..
Может быть, то были единственные слова на октавиаре, которые он знал. Слова для нечестной игры: как могла я, после всего, что слышала в коридоре, всего, что с ним вытворяли, послушать голос разума – вместо голоса из мешка?
– Пить, умоляю…
Он был бледен в тусклом свете моей блесклявки. Эзер выглядел, как обычный парень моего возраста. Широкие скулы, вздернутый нос, спутанные русые вихры. Тонкие пальцы теребили ошейник. Я узнала это приспособление: оно не давало превращаться. Позволяло только выпускать клыки, а у насекомых, видать, крылья. Сухие растрескавшиеся губы шептали в отчаянии. Кто это? Чей-то сын, брат или племянник. Не хотел, не собирался воевать. Такой же подневольный, случайный здесь, как и мы. И если выпросить у майора Хлой помилование, он будет благодарен. Не тронет, не выдаст…
– Ошейник снимать не буду, – я надеялась, он понимал если не слова, то жесты. – Только дёрнись – позову патруль.
Я отцепила с пояса руженитовую флягу и подалась вперёд, протягивая эзеру остатки воды.
Не успела даже сообразить, как всё вышло. Эзер схватил меня и дёрнул к себе. А дальше был удар – флягой? наручниками? В глазах сверкнуло, в висках взорвалось. Спустя миг я лежала навзничь на земле, а грубая ладонь зажимала мне рот и нос. Превратиться пыталась – и не могла: паника и боль оглушили рефлексы.
Эзер припал к моему виску и жадно пил кровь, упираясь коленом мне живот. Он был по-хищному агрессивен и слишком тяжёл, чтобы сбросить. Блесклявка потухла. Собрав остатки воли, я решилась на то, о чем приличные шчеры знают разве что из криминальных сводок: укусила хелицерами.
Клыки скользнули из-под челюсти, чтобы нанести удар. Липкий яд растёкся по лицу: промахнулась. Еще удар! Кажется, в плечо. Эзер дёрнулся, вскрикнул и завалился вбок. Его сотрясали конвульсии, крылья хлестали по земле, а я валялась под ними в луже крови.
Послышались крики, кто-то сильный отбросил хищника.
– Жги, чего ждёшь! – приказал Гу. Это он сцапал меня и тряс за плечи, видимо, думая, что так быстрее разберёт, жива ли. – Эмбер-твою-мать-Лау! Зачем полезла в мешок?!
– Он светился…
– Ясное дело, светился, уж часа три прошло! – Гу перестал меня трясти и принялся охлопывать варежками, чтоб наверняка привести в чувства.
Над телом эзера разгорелся костёр. Чёрный вязкий дым стелился возле акридария.
– Но я думала, он мёртвый!
– Думала она. И это вон, болваны, думали! – пристыженные солдаты принялись энергичнее опалять труп. – Проворонили инкарнацию, а эзерам после неё всегда кровь нужна. Вот он тебя и… тюкнул.
Я тронула саднящий драный висок и сморщилась.
– Инкарнацию?
– Да ты, видно, ничего-то о насекомых не знаешь.
– Уж да, мы на мехатронике тараканов ещё не проходили, – я разозлилась по-настоящему. – Здесь же гражданским никто ничего не рассказывает! Мне бы хоть какой-нибудь справочник. Методичку или статейку, или хоть памятку.
– Пошли в мастерскую, авантюристка. Дам тебе… справочником по башке.
В бункере, с пакетом замороженных опарышей у виска, я впитывала наставления Гу:
– Первое, что следует уяснить об эзерах, – это их бессмертие.
– Как у наших диастимагов?
– Хуже. Хуже для нас. Любой взрослый эзер живёт вечно, а если вдруг погибнет, то инкарнирует. Возродится, восстанет. Воскреснет, мать его. Если труп не разорвать, не сжечь… или не растворить в кислоте, таракан полежит-полежит, да и обернётся в кокон.
– Это кокон светился красным?
– Он, да. Красный шёлк – значит, молодая была тварь, первой линьки.
– И этот шёлк их лечит?
– Да. А после даёт новую жизнь. Только они будто сами не свои, когда пробуждаются. Бездушные, хладнокровные. И до одури помешаны на крови.
По пути к бойлерной я удержала Гу за рукав и страдальчески заглянула в глаза:
– Только не говорите моим: я ведь не нарочно. Мне ведь и так досталось… Он умолял помочь, я просто напоить хотела. Что было делать? Я же не зверь…
– Полно!.. – отмахнулся эвакуратор. – Он бы и мать родную продал за глоток крови, так их ломает от инкарнации.
Разумеется, Гу был очень внимателен к моей просьбе не выдавать причину нападения.