Сноха

— Уберите руки, пожалуйста, — ледяным тоном прерываю я откровения охранника. — Я пожалуюсь Вадиму Петровичу.
— Да он сам называл тебя проституткой! — хмыкает Антон, и я вижу, как его лицо, резкое и очень неприятное, морщится от смеха. Широко открывается рот, и парень закатывается как ненормальный. Мне хватает ума заскочить в подъезд с кодовым замком. И оставить горе-телохранителя с носом. А поднимаясь пешком по лестнице на четвертый этаж, я звоню Косогорову и очень вежливо прошу.
— Отзовите этого идиота, Вадим Петрович. Я понимаю, что вы до сих пор считаете меня недостойной вашего сына и публично оскорбляете, но поверьте, Кириллу это бы не понравилось…
— Хорошо, — рыкает в трубку мой свекор. В телефоне на секунду воцаряется тишина, и я, воспользовавшись этой мимолетной паузой, как дура жду элементарного «прости». Но не успеваю даже открыть рот, когда в трубке слышатся гудки. Со мной поговорили, твою мать!
Хорошо!
Никаких извинений или фальшивого интереса к происходящему. Просто «хорошо!» и точка.
Дай мне, господи, силы выдержать этого несносного человека. Дай мне терпения не придушить его сразу!
Бабушка… Напоминает мне здравый смысл. Пусть сначала отец Кирилла договорится об операции. А прибить его я всегда успею. Лучше, конечно, взять Роберта и удрать. Вернуться в Эдинбург. Работать в маленьком магазинчике напротив Холлируда. Продавать кашемировые свитера и тартаны. Забирать вечером Роберта из детского сада и по пути домой заходить в кондитерскую. А по выходным вместе с Алексом и Клэр ездить за город. Валяться на изумрудной траве и фотографироваться на фоне старого замка.
«Вот принесла меня нелегкая домой!» — хочу я закричать от отчаяния, но при виде расстроенной матери сдерживаюсь.
— Я думала, Роберт с тобой, — уныло замечает она, обнимая меня. Я утыкаюсь носом в знакомую и родную ямочку под шеей и силюсь не разрыдаться. Жизнь летит под откос, а я и пожаловаться не могу. Не имею права. На маму и так навалилось много проблем.
— Почему ты оставила его у Косогоровых? — спрашивает она, включая чайник и доставая из холодильника мой любимый оливье. Греет в микроволновке мясной пирог.
— Вадим Петрович хочет с кем-то договориться насчет бабушки, — вздыхаю я, расставляя тарелки. И стараюсь не проболтаться. Знать матери о претензиях Шевелева совершенно ни к чему. — Давай историю болезни. Я ему отвезу. А твой внук в клинике. Играет в доктора в кабинете у Вадима.
 
— Вот и хорошо. Богатая влиятельная семья. Твоему сыну просто необходимы такие родственники. А свой характер засунь, знаешь куда… Вон человек для твоей бабки старается.
— Я знаю, — киваю я, понимая, что мама в борьбе с Косогоровым мне не помощник.
Я смотрю на нее, свою маму. Усталую и постаревшую. Она почти ровесница Вадиму Петровичу. Вот только выглядит лет на десять старше. Нет, она следит за собой. Красивая стрижка, так идущая ей. Очень хороший вкус. Даже сейчас в домашнем костюмчике она смотрится достаточно мило. Но по сравнению с ухоженным и холеным Косогоровым это совершенно другая лига.
«Большие деньги кого угодно преобразят», — мысленно хмыкаю я, а вслух бросаю устало.
— Мам, не начинай, а? Чем дальше от богатых и знаменитых, тем спокойнее. Я и так чувствую себя человеком второго сорта. А это унизительно. Правда! И я боюсь за Роберта. Выкрадут, не позволят видеться. А обращаться в полицию бесполезно. Эти люди откупятся за пять минут. Поэтому я решила уехать как можно скорее. И если Косогоров договорится, чтобы бабушку оперировал этот… как его? — щелкаю я пальцами, пытаясь вспомнить фамилию хирурга.
— Яковенко, — на автопилоте подсказывает мама. — Еще сколько он запросит, неизвестно…
— Лучше один раз сделать качественно, чем переделывать каждый год, — поморщившись, заявляю я. А когда выхожу во двор с пухлой папкой с медицинскими заключениями, во дворе около знакомой Ауди вместо Антона меня поджидает другой парень. Один из тех, что вместе с Косогоровым встречал нас вчера.
— А Антон куда делся? — садясь в машину, спрашиваю от нечего делать.
— Вадим Петрович его уволил, — коротко бросает водитель. — Теперь я с вами езжу, Ольга Николаевна.
«Вот это да, — охаю я, стараясь не заорать в голос. — Сказал «хорошо» и решил проблему одним махом!»
Меня мало беспокоит судьба Антона. Он поплатился за свое хамство и гнусный характер. Но становится не по себе от методов свекра. Вот так просто вышвырнуть не угодившего сотрудника может только совершенно отвязный тип. Трудовой кодекс ему в помощь.
Безотчетно я открываю папку с бабушкиными документами. Листаю исписанные страницы и внезапно выхватываю взглядом фразу «полная неподвижность сустава». Внимательно вчитываюсь в каждую строку и понимаю простую и непреложную истину. Кажется, я застряла здесь надолго.
«Твоя мама права, дорогая Оля, засунь-ка ты свои обиды на Вадима Петровича и умоли его помочь. Иначе не видать тебе больше Эдинбурга», — самой себе твержу я всю дорогу до клиники. Но, честно говоря, даже язык не поворачивается попросить о помощи.
Важный и насупленный Косогоров рассматривает на экране какие-то снимки, тычет в них пальцами и, даже не повернув головы к двум солидным докторам, стоящим чуть позади, раздраженно спрашивает:
— Ну и что теперь с этим делать, твою мать? Как вообще можно исправить это уродство? Я не возьмусь и вам не советую. За такой вандализм вешать надо. Прилюдно. На площади, — рычит он, еле сдерживаясь. — У этого коновала хоть диплом врача есть?
— Терапевт, — кивает один из докторов. — К хирургии вообще отношения не имеет. Надеюсь, эту дрянь засудят… Ну и пациентка сама виновата.
— И о чем только думают люди, разрешая оперировать себя на кухне? — поддакивает, передергивая плечами другой.
— На кухне? — Вадим Петрович с недоверием глядит на своего коллегу и разражается отборной витиеватой бранью.
Я замираю в дверях, не в силах поверить, что чопорный и надменный Косогоров вообще знает такие слова. А уж сами обороты, хоть записывай!
В этот момент, он замечает меня.
— А… Оля, — бурчит, словно никак не ожидал увидеть и тут же требует. — Давай!
Я отдаю ему папку и внезапно понимаю, что у меня трясутся поджилки. Во всяком случае, руки дрожат.
— А где Роберт? — обалдело спрашиваю я, обводя изумленным взглядом пустой кабинет.
— Пошел в зимний сад со Светланой Ивановной. Там у нас птички-рыбки и морская свинка специально для вони, — морщится он, отмахиваясь от меня как от надоедливой мухи. Потом поворачивается к коллегам и бросает в обычной нагловатой манере.
— Потом продолжим. Сейчас я занят.
Важные и напыщенные мужики как по команде выходят из кабинета. А Косогоров берет со стола айфон и уже через несколько секунд разговаривает с доктором, аудиенции которого моя мать не может добиться месяц.