Curriculum vitae (СИ)
Сергей Васильев
Curriculum vitae
Глава 1. Сирия-Афганистан-Сирия
2019. Лето. Аэродром Хмеймим
Русского человека невозможно обмануть, он верит во всё. Потом, правда, огорчается, иногда – матерно. Это в полной мере подтверждал стоящий рядом с АН-26М седой, как лунь, но крепкий и рослый полковник с “пьяной змеёй” на погонах, витиевато и громогласно сообщая телефонному собеседнику, как называются люди, принимающие слишком вежливый отказ за робкое согласие. Полковнику пообещали, что сегодня он наконец-то улетит в Москву, но позже, как всегда в армии, нашлось более важное дело. О том, что назначен ответственным за него, полковник узнал вообще от третьих лиц и расстроился…
– …Знаете, что… Каждый труп на вершине Эвереста был когда-то целеустремленным, высокомотивированным специалистом, стремящимся "проявить себя", "достичь большего", "повысить планку" и "перевыполнить на 150 %". Короче, пусть ваш начальник идет в задницу со своими призывами срочной внеплановой работы “по старой памяти”. Всё, у меня дембель! Отбой!
Крохотная Нокиа 105, сделав несколько кувырков в воздухе, спланировала в руки второго пилота, скользнула по пальцам и складкам комбинезона, шлепнулась неловко на пандус и почти сразу обиженно заверещала, жалуясь хозяину на такое грубое обращение. Летчик подхватил многострадальное средство связи, прижал к уху и снова поднял глаза на сердитого медика.
– Товарищ полковник, вас Ежов! Срочно.
Офицер поморщился, как от зубной боли, но артачиться не стал, взял возвращенный мобильник и уже другим, домашним тоном устало произнес:
– Да, Алексей… Да я уже половину столетия Григорий… Я-то как раз всех понимаю, а кто меня поймёт? Семьдесят шестой через полчаса улетает. Три часа и я в Москве. А мы на этой тарахтелке четыре часа только до Гюмри будем чапать, и потом мне сидеть там у моря, ждать погоды… Ты же знаешь… Да понимаю я, что все врачи на выезде. Да, командир, конечно, сделаю. Знаешь, что тебе я отказать не могу. Что значит “в последний раз”? Ты выражения-то выбирай… Хорошо, приступаю немедленно…
Нажав на отбой, полковник мрачно посмотрел на замерший экипаж санавиации, ещё раз вздохнул и сварливо добавил:
– Ну что стоим, кого ждём? Особые приглашения выдают в особом отделе. А у военно-полевой медицины всё должно быть на уровне интуиции. Раненых и больных разместить на борту, подготовить к транспортировке, жалобы-пожелания аккуратно выслушать и законспектировать, в работоспособности реанимационной аппаратуры убедиться и доложить. На всё тридцать минут, время пошло.
– Лежачих сразу по койкам? – пискнул покоренный командирской экспрессией фельдшер.
– А чего ждать? Каких-нибудь предварительных ухаживаний? Ресторан, цветы, шампанское?… Запомни, сынок! В армии лучше что-то сделать один раз вовремя, чем два раза правильно. Поэтому давай – одна нога здесь, а вторая… тоже здесь… Ну что еще?
– Простите, товарищ полковник, а вы и есть тот самый Распутин?
Офицер запнулся, закатил глаза, но затем вдруг тряхнул головой и первый раз за все время улыбнулся.
– Нет, сержант, тот самый умер больше ста лет назад. Погиб смертью храбрых на боевом посту. Я лишь бледная его копия. Но леща могу выписать настоящего, старорежимного, сермяжно-посконного, если попробуешь заменить ударный воинский труд на светские беседы с вышестоящим по званию.
Выдав ценные указания, полковник будто сдулся, снова помрачнел, не спеша добрел до обожженной горячим южным солнцем травы и медленно опустился на теплую землю, ворча про себя.
– Глупо ожидать, что кто-нибудь придёт и за тебя всё сделает. Пока не поймаешь, не заставишь, никто и пальцем не пошевельнёт…
На душе полковника откровенно скребли кошки. Он ждал пенсии, будто манны небесной, как и многие, отслужившие положенный срок. А когда она пришла вместе с очередным званием и правительственной наградой, впервые почувствовал себя разведенным супругом при выходе из ЗАГСа – радость свободы с очевидным похоронным привкусом.
“Что такое противоречивые чувства? – вертелся в голове бородатый анекдот во время дежурных поздравлений. – Это когда твоя тёща падает в бездну в твоей новой машине…”
И всё-таки какая улыбка фортуны! Как началась служба за границей, там же и заканчивается. А вот где родился, в стольном граде Москве, там и не пригодился. Будто заговоренная, судьба-злодейка тащила его бренную тушку подальше от родных пенатов. А всему виной она, служба государева. Стартовала в далеком Афгане, финиширует в еще более далекой Сирии. Между двумя событиями – 35 лет, а пролетели, будто пять секунд. И даже последний приказ – сопроводить и сдать коллегам на Большой земле госпитальную группу – похож на первый. Тогда тоже требовалось «сопроводить». Как будто вчера…
1985. Афганистан.
С первым командиром полка Григорию, да и всему личному составу, откровенно повезло. Классический «отец солдатам». Суров, но справедлив. Приказы осмысленные. Прежде, чем наказать, разбирается и даже объясняет, за что дает по шее. Но даже не это главное. Полкан Потапыч, как за глаза называл его постоянный и переменный личный состав, с первого дня в Афгане приказал отвечать огнем без согласования и соплей на любой выстрел со стороны душманов, огрызаться по-взрослому из всего, что стреляет. Благо, боеприпасы позволяли. «Духи», несмотря на все легенды, были в основном вменяемыми людьми из мяса и костей, без склонности к суициду. Они очень быстро сообразили, что с «этими отмороженными» лучше не закусываться и, узнав по номерам на броне полк «Бешеного», без стрельбы ретировались. Брали свое, нападая на части с командирами-перестраховщиками. За бережное отношение к жизням подчиненных командира тихо обожали и прощали ему все тяготы и лишения воинской службы, им же организуемые. Одним из навязчивых состояний Потапыча была его повышенная тревожность и вытекающая из этого болезненная требовательность к боеготовности. Учебные тревоги и разнообразные вводные размножались в его штабе почкованием. Кроме того, полковник был уверен: у советского солдата, помимо основной специальности, должно быть еще несколько внештатных, на взаимозаменяемость. Любой старослужащий, если он только не дебил, в случае необходимости должен уметь принять на себя командование отделением или даже взводом, применить любой вид стрелкового оружия, оказать раненому первую медицинскую помощь, сесть за руль “газона”, “зилка” или штурвал БМП. Осваивали дополнительные специальности в свободное от основной службы время. Стон по этому поводу стоял великий. Недомогания и хроническую усталость командир лечил на внеплановых учениях, безжалостно высаживая из машин опытных и знающих, объявляя молодым, что они единственные, кто остался в живых, и есть всего четверть часа вернуть технику в парк. В противном случае они тоже погибнут и попадут в ад, где будут чистить попеременно картошку и сортир до следующих учений. Позже, побегав под пулями, Распутин понял, что паранойя на войне – не заболевание, а дар божий. Первыми погибают те, кто устал бояться. Круглосуточное ожидание от врагов какой-нибудь пакости – главное отличие хорошего солдата от мертвого. Потерянное ощущение опасности – первый шаг на тот свет.
Но это придет позже. А по-первости Гриша страстно хотел, чтобы его просто оставили в покое, что никак не входило в планы отца-командира, желающего видеть вокруг себя универсальных солдат с фарой на голове [1]. Санинструктор – не исключение! Строго в рамках этой парадигмы, уже через месяц службы рядового Распутина выдернули из санчасти, где он успел освоиться и свить гнездо, обмундировали во все чистое и откомандировали в распоряжение разведчиков сопровождать группу на выходе, набираться ума-разума и, не дай Бог, конечно, работать по основной специальности. Командир разведвзвода лейтенант Алексей Ежов, вылитый артист Владимир Гуляев в годы фронтовой юности, несмотря на свои двадцать шесть, был человеком легендарным, одним из тех, кто требовал “Делай, как я!”, а не “Делай, как я сказал!” Своих в обиду не давал, вышестоящему начальству не сдавал, в пояс не кланялся, захребетников не уважал. Особист и замполит считали его фамилию матерным ругательством и с удовольствием прокатили мимо очередного звания. Ёж, казалось, на эти мелочи внимания не обращал, только шуточки его становились всё злее и опаснее, в первую очередь для него самого.
