Безумно холодный

Как она могла так ошибиться, подумав, что между ними произошло что-то особенное?
Неожиданная телефонная трель заставила ее сердце резко замереть. Ее глаза моментально метнулись к часам: начало пятого.
Два шага — и телефонная трубка в ее руках.
— Алло? — едва слышно произнесла она, сердце колотилось как бешенное. На другом конце комнаты Трэвис потянулся и, поднявшись, сел. Их глаза встретились, и Никки подняла руку. Она пока не знала, кто позвонил ей.
— Никки? Никки, это Реган. Прости, что мы задерживаемся, солнышко, мы, наконец, получили the parts нужные для самолета на Гавайях. — Голос сестры был скрипучим, словно она плакала, что было совершенно бессмысленно. Они с Куином улетели на медовый месяц. — Мы приземлились в Лос-Анджелесе около часа назад, и должны быть дома сегодня после полудня.
— Что случилось? — Что-то было не так. Никки чувствовала это. Трэвис поднялся и направился к ней.
На другом конце телефона повисла пауза, потом послышался тяжелый вздох.
— Брата Кида убили. Он везет тело в Денвер.
Потрясение от услышанного моментально привело ее в состояние шока. Трэвис опустил руку на ее плечо, давая почувствовать, что он рядом.
Брат Кида — Джей Ти. Кид рассказывал ей, что он работает в Южной Америке, но все они много чего делали в Южной Америке. Так вот куда он уехал — к своему брату. А брата убили.
— Кид? — Она потянулась к Трэвису, вцепившись в его руку. Она едва смогла произнести это имя.
— Он не ранен, Никки. Он должен быть дома сегодня, может, ближе к вечеру… но я не знаю… не знаю, что будет дальше, солнышко. Я позвоню тебе, как только мы доберемся до Денвера. С тобой и Уилсоном все в порядке?
— Все хорошо, — ответила она, так и не придя в себя после потрясения. — С нами все в порядке.
— Окей, малышка. Увидимся днем, ладно? Я так волновалась, что мы пропустим твое шоу из-за самолета. Я буду там, Никки. Обещаю. Пока. Люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю, Реган. Пока, — сказала она. Потом услышала щелчок, оповестивший о разрыве связи.
Она осторожно положила трубку на место. Эмоции бурлили внутри.
Джей Ти убили. Бедный Кид. О, бедный, бедный Кид. Ее рука поднялась, прижавшись к губам.
— Что случилось, Никки? — Голос Трэвиса оставался мягким со сна, но прикосновение было крепким, успокаивающим.
Она подняла на его глаза.
— Брата Кида убили. Они были в Южной Америке. Сегодня он привезет тело домой.
— О, Никки, — сказал он, притягивая ее теплый круг своих рук, прижимая к себе.
Она опустила лицо в ладони. Ее сердце разбивалось, разбивалось на тысячи осколков — так сильно оно болело за него. Но она не могла отрицать и другого: глубоко внутри ее кровь побежала быстрее, а маленькая искра надежды загорелась сильнее, потому что Кид Хаос наконец возвращался домой.
  
ГЛАВА 11
 
ГДЕ БЫ ОНА НИ БЫЛА, решила Катя, это место идеально. Постель была совершенна. Простыни — совершенны. Подушка под головой — совершенна, и пока абсолютно ничего не двигалось, она сама тоже пребывала в идеальном состоянии. Правда, одна проблема была — она дышала. Неизбежно каждый вздох приводил к крохотному смещению мира, а каждое крохотное смещение мира несло с собой огромную, раскалывающуюся, пульсирующую, страшную боль в голове.
Она аккуратно открыла один глаз, образовав жалкое подобие щелки. Между подушкой и постелью места было достаточно, чтобы увидеть ряд огромных окон, протянувшихся на другой стороне богато обставленной комнаты. Потолок, должно быть, уходил вверх, по меньшей мере, на пятнадцать футов. Окна были вставлены в железные рамы, придававшие им весьма индустриальный вид, явно контрастирующий с мягкой серой мебелью, расставленной вокруг восточного ковра напротив камина из черного мрамора. В нем горел огонь. Она чувствовало тепло, витающее в комнате и уносящее прочь воздушную прохладу. По углу, под которым через окна в помещение просачивался свет, можно было заключить, что стояло утро. А она проснулась в какой-то незнакомой постели.
Это раз.
 
Сбивающий с толку «раз».
А потом она вспомнила еще кое-что: взрыв, машину по имени Роксанна, мужчину… и убийственную «Маргариту».
Ох, батюшки. Как она могла забыть об этом даже на секунду? Кристиан Хокинс, а она, несомненно, в его кровати.
Она глубже уткнулась носом в простыни. О да, это его постель — мягкие, теплые покрывала, простыни из египетского хлопка, пуховые подушки и его запах, окружающий ее со всех сторон. Рай.
— Катя?
Голос доносился откуда-то справа. Она узнала его сразу же — это определенно был Хокинс. Она быстро подсчитала шансы своего спонтанного исчезновения без следов пребывания и пришла к выводу, что они незначительны.
Паршиво.
— Ты там в порядке?
— Да, — прошептала она в простыни, потом призналась: — Нет. — У нее просто не было сил на лживые утверждения. Она совершенно измучилась, чувствовала себя более усталой, чем была до сна, если такое вообще было возможно. Хм, до сна? До того, как отрубилась — это более точное описание случившегося. И голова у нее раскалывалась. Именно это ее и разбудило. Именно это и не даст ей уснуть снова: Адская Головная Боль.
— Хочешь чаю?
Чаю?
— С ромашкой. Поможет. Потом вы вольем в тебя пару стаканов воды. Если сможешь съесть тост, я дам тебе аспирин.
Мужчина и план, которые, судя по всему, могут ее спасти. Что уже стало его специальностью, если она все правильно помнила, а она была чертовски уверена, что с памятью на этот раз все в порядке. Все ночные события вернулись к ней маленькими обрывками и осколками, словно разобранный паззл. Она позволила им протекать через сознание и занимать отведенное им место, вырисовывая картину бурной ночи, пока одно единственное воспоминание не выпрыгнуло навстречу, вынудив замереть под теплыми, мягкими покрывалами.
Она засунула руку ему в штаны.
Обожемой. Жар яростного румянца опалил щеки.
Она услышала, как он отошел, как возился на кухне и как вернулся — слишком скоро.
— Кэт?
— Хммм? — ответила она тихо, вежливо. Звук резонировал от подушки, словно она заорала в Гранд Каньоне. Она моргнула — и это едва не снесло голову с плеч.
— Давай, Кэт. Нужно кое-что в тебя влить. — Он передвинулся ближе к ней. Это она знала наверняка, потому что голос звучал ближе. Потом она почувствовала запах чая и тоста — и, чудо из чудес, запах был приятный. Будто он, и правда, мог спасти ее.
Он был прав, конечно, ей необходима какая-то пища, но это никаким образом не улучшало поразительно унизительную ситуацию. Она ведь не просто засунула руку ему в штаны. Она… она… о Боже. Она крепко зажмурилась и взмолилась, чтобы кто-нибудь сказал ей, что все было не так, что она на самом деле не взяла его в руку… не гладила его — представить себе более правдивую картинку она просто не решалась. О Господи, о чем, черт возьми, она думала?
Предполагалось, что вопрос был риторическим, но внезапно ее заработавшая память решила предоставить ответ. Она думала о теплоте его кожи, о поразительной татуировке, о гладких стилизованных перьях, кончиках, сворачивающихся на тыльных сторонах рук, о самих крыльях, ниспадающих по спине до самой поясницы, где они разделялись и загибались на бедра, доходя до самого паха. Она думала о том, сколько раз проводила пальцами по тем линиям… пробегала по ним языком… а потом они вдруг стали целоваться, его рот обжигал ее губы, а ее рука сама скользнула на запретную территорию.
Румянец усилился. Отчаяние тоже. Такая интимная близость с ним была сродни занятию любовью, а ей в последнюю очередь хотелось столкнуться даже с минимальной вероятностью влечения к нему. Прошло тринадцать лет, и за это время она не услышала от него ни слова. Случившееся было так ужасно, что Кэт решила: он, как и она, лишь хочет забыть об этом.
 
Но то была ложь. Она не хотела ничего забывать. Оторваться от него, потерять его было также больно, как и узнать о смерти Джонатана. Ей нужно было разделить свою скорбь с Хокинсом, ей нужно было найти в нем утешение — но его забрали. Даже будучи мальчиком, он стал ее любимым мужчиной.