Александровскiе кадеты. Том 2
Петя Ниткин яростно закивал. Константин Сергеевич и Ирина Ивановна тоже кивнули, хотя и без Петиного энтузиазма.
– Как ни странно, знаменитый инженер ответил малоизвестному физику из далёкой России. Завязалась переписка. Тесла многое подсказал – основываясь на его теории эфира, которая якобы опровергнута современной наукой, отец начал строить прототип аппарата для переноса материальных тел из одного временного потока в другой…
– Коля! – решительно остановила профессора Мария Владимировна. – Прекрати, дорогой. Людям не до твоих теорий. Объясни им всё толком, а не сможешь – я скажу.
– Ах да, да, дорогая. Подвалы корпуса, да… – Николай Михайлович элегантно огладил бороду. – Видите ли, господа… мы добились успеха. После множества лет и попыток мы нашли точку эквилибриума…
– Они нашли место в вашем временном потоке, где только и можно установить парный аппарат, – перебила Мария Владимировна. – И это оказались как раз подземелья Александровского корпуса.
– Дорогая, ну дай уж мне рассказать! – укорил супругу профессор. – Мы поняли, что есть возможность перехода в ваше время. Сперва мы установили одностороннюю связь… смогли наблюдать вашу жизнь. Потом мы попробовали перенос материального объекта. Камень упал в Неву. Другой угодил в речной берег. Мы научились… как бы это сказать…
– Научились менять прицел.
– Да, спасибо, Мурочка. Именно менять прицел. А потом…
– А потом нашёлся человек, который решил уйти туда.
– Именно, дорогая. Нашёлся доброволец, променявший удобства жизни двадцатого века на… на далеко не всегда приглядную реальность века девятнадцатого. Потому что это… это была дорога в один конец, господа. Надо было оставить всё, абсолютно всё, перенестись в иное время, иной век… – Николай Михайлович покачал головой.
– Дорога без возврата.
– Да. Но такой человек нашёлся. Нашёлся среди нас, узкого кружка чрезвычайно увлечённых энтузиастов. Александр Сергеевич Пушкин…
– Поэт? – вырвалось у Ирины Ивановны.
– Нет, его полный тёзка, – очень серьёзно ответил профессор. – Ученик моего батюшки. Человек, сказавший, что готов рискнуть всем и вся ради великой цели… Вы, должно быть, уже догадались, какой именно.
Две Мишени переглянулся с Ириной Ивановной.
Мария Владимировна поднялась, открыла застеклённую дверь величественного шкафа с книгами. Достала синеватый том с золотым тиснением, слегка потёртый, – и распахнула на первой странице.
И Фёдор Солонов увидел – знакомый портрет молодого Пушкина, задумчивого, с пером в руках и над листом бумаги. Такой же был и в его хрестоматии; однако строчкой ниже под портретом стояли даты: «1799–1837».
– Да, – негромко сказал Николай Михайлович, – в данном потоке великий наш Пушкин, солнце русской поэзии, погиб на дуэли в расцвете сил и таланта. Погиб в результате нелепой ссоры… И это исправить уже было нельзя.
– Нельзя в нашем времени, – добавила Мария Владимировна. – Но можно – в вашем.
– Требовались для этого сущие пустяки – отринуть привычную жизнь, рискнуть всем, нырнуть в неведомое…
– Коля! Без красивостей!..
– Дорога в один конец. Наш гонец, наш посланец, даже уцелей он после переноса, не имел никакой возможности вернуться. Таких знаний у нас не было. Он должен был шагнуть туда, в эпоху Николая Первого и… остаться там навсегда.
Тишина. Костя Нифонтов сжался, втянул голову в плечи; Петя Ниткин, напротив, слушал старого профессора, затаив дыхание. Взрослые – Константин Сергеевич с Ириной Ивановной – застыли, словно пара мраморных статуй в государевом парке. В лицах – ни кровинки.
– И он шагнул, господа. Мы… видели его первые мгновения там. Он упал в глубокий снег – тогда мы ещё не так хорошо умели прицеливаться. Ошибались частенько… в вертикальной плоскости. Но, так или иначе, наш посланец, наш Александр Сергеевич выжил. Упал, поднялся, и… помахал нам. Нас он не видел, но мы его да – несколько мгновений. Их хватило, чтобы мы поняли – перенос возможен и люди остаются в живых. Не представляю, как мы не умерли от радости прямо у аппарата…
– Но вы же могли его видеть, – вдруг вмешался Петя Ниткин. – Вы могли наблюдать за нашим потоком, следовательно…
– Браво, молодой человек. Да, могли, мы договорились о местах, где он будет появляться, если останется в живых. Не сразу, но у нас получилось. А потом он оставил нам целое послание – счастье, что мы его успели сфотографировать…
– Наш товарищ, – опять перебила Мария Владимировна, – совершил невозможное. Он добрался до самого государя Николая Павловича. И уж не знаю, как, но не только предупредил его, но также и убедил, что Пушкина надо спасать ему лично.
– И Пушкин был спасён… – прошептала Ирина Ивановна, закрывая лицо руками. – То есть это были вы…
– Николай наш Михайлович несколько отвлёкся, – строго взглянула на неё Мария Владимировна. – Суть в том, что наш товарищ сумел изменить ваше настоящее. Дуэль была расстроена, в вашем потоке поэт прожил долгую и счастливую жизнь, ему благоволили три императора, и знаменитый памятник скульптора Опекушина в Москве поставили несколько позже, чем у нас, – лишь в 1888 году.
– А этот… ваш товарищ? – прочистил горло Две Мишени.
– Он прожил, увы, недолго, – вздохнул профессор. – Скончался от холеры. Впрочем, он в любом случае был обречён навсегда там остаться. Время в потоках течёт не совсем с одинаковой скоростью, здесь, у нас, несколько быстрее, – но с момента спасения Пушкина у вас прошло семьдесят лет, а нашему Александру Сергеевичу на момент переноса было, увы, уже хорошо за сорок.
– Но мы знаем, что он умер счастливым, – твёрдо сказала Мария Владимировна. – Спасти Пушкина было мечтой всей его жизни. Мечта исполнилась, при всей её невероятности.
– Мы поняли, что дорога открыта, – прокашлялся профессор. – Признаюсь, было множество споров – морально ли наше вмешательство, имеем ли мы право…
– Имеем! – Мария Владимировна даже кулаком пристукнула. – Потому что Пушкин должен был жить. А вот Лермонтова мы уже не спасли. Хотя Александр Сергеевич наш и пытался… Но это уже совсем другая история.
– Совсем другая, – медленно сказал Две Мишени. – Господа, простите, но мой вопрос будет сугубо практическим – там, в нашем… потоке, как вы говорите, начались кровавые беспорядки, смутьяны и бунтовщики ворвались в корпус, мы… я должен быть там. Мои мальчишки, мои кадеты – что с ними? Вы сказали, что можно увидеть какое-то определённое место?
– И когда они происходят, сейчас? – вдруг спросила Ирина Ивановна. – Но у нас зима, а у вас – весна…
– Господин подполковник, понимаю ваши чувства. Конечно, ваше самое страстное желание – это вернуться к себе домой…
