Валькирии. Женщины в мире викингов
Археологические находки также говорят о том, что период детства делился на разные этапы. На Готланде количество бус на ожерельях, в которых были похоронены девочки, позволяет сделать предположение, что одним из переломных этапов был пятилетний возраст. Это, возможно, не самый типичный пример для Готланда, но все же закономерность существует: ожерелья девочек, едва достигших возраста 5–6 лет, насчитывают всего несколько бусин, а если им суждено было прожить чуть дольше, то бусин было уже от 100 до 250, причем многие из них могли быть подарком от взрослых женщин рода (рисунок 1) [67]. Количество бусин снова уменьшается после вступления в брак, поэтому возраст от шести лет до этого момента имел свою характерную символику.
Авторы саг и поэм мало интересовались повседневной жизнью детей, и упоминания о создававшихся специально для ребячьих игр предметах с трудом можно отыскать в археологических описях. Встречающиеся порой резные фигурки и погремушки, обработанная галька или кости животных, а также миниатюрные копии предметов взрослого быта – все они нередко воспринимаются как детские игрушки [68]. Другие находки, обнаруженные в захоронениях, включая украшения, ключи, зеркала и фрагменты тканей, позволяют предпологать, что девочки начинали вполне осознавать свою гендерную принадлежность уже в очень раннем возрасте. При этом, возможно, они могли также играть с лошадками, корабликами и миниатюрными мечами наравне с братьями [69]. Существует также несколько примеров соседства неумело вырезанных рун с более искусными и правильными. Это могли быть попытки детей обучиться письменности [70]. Скорее всего, дети начинали работать относительно рано. Те, кто вырос в городских центрах, где гендерные роли были менее жесткими, чем в сельских общинах, перенимали базовые профессиональные навыки у родителей, имевших рабочую специализацию [71]. Одну девочку из Бирки похоронили с игольницей, а другую – с гирьками для весов. Скорее всего, это были дочери текстильщиков и торговцев, которых готовили перенять семейное дело [72].
Хотя в большинстве сцен с упоминанием детских игр и спортивных состязаний, описанных в сагах, фигурируют только мальчики и мужчины, в «Саге о Барде, асе Снежной горы» (Bárðar saga Snæfellsáss) есть пример того, как дети из соседних селений – братья и сестры – вместе играли на зимнем льду. В этом эпизоде говорится, что хотя мальчики и были сильнее, девочки – красивые и статные – не желали ни в чем им уступать. Их забавы – разновидность хоккея или что-то типа салок – оборачивается трагедией. Один из мальчиков так боится проиграть, что слишком сильно толкает свою противницу, Хельгу, на проплывавшую мимо льдину. Течение было столь сильным, что девочку мгновенно уносит в океан. Хельгу считают погибшей, а ее отец – безутешный Бард – в ярости убивает виновного. Вероятно, этот эпизод задумывался рассказчиком как предостережение и напоминание о том, что играющие, и тем самым развивающие свои социальные навыки дети, часто нуждались в родительском присмотре. Не умея сдерживать свой пыл, в порыве игры они могли зайти слишком далеко, вызывая печальные и необратимые последствия.
Что касается Хельги, то она на своей льдине за семь дней приплыла в Гренландию, где ее приютили Эйрик Рыжий и его жена Тьодхильд. Перезимовав у них, Хельга возвращается домой в Исландию. Однако девочку ждет далеко не самая завидная судьба. Вдали от дома она сошлась с женатым мужчиной по имени Скегги. Вскоре он бросает Хельгу, а та, не сумев пережить расставания, с тех пор «никогда не была счастлива». Согласно саге, остаток своих дней она чувствовала себя брошенной и работала прислугой, бродя по исландским пустошам и общаясь с троллями (см. главы 2 и 4) [73]. Эта история могла служить предостережением для родителей, чтобы они более внимательно следили за своими дочерьми и не позволяли им связываться с бесчестными мужчинами.
Мнение о том, что девочки должны быть менее напористыми и физически активными, чем мальчики, также можно встретить в «Саге о Ньяле». Трое детей – два мальчика и девочка – устроили своего рода представление для семьи, в которой они жили, и гостей, среди которых были братья Хёскульд и Хрут. Второй из братьев на тот момент пытался развестись с Унн, дочерью Мердра. Прикинувшись Хрутом и его тестем, мальчишки разыгрывают вульгарную сценку, в которой спорят о законности развода и упоминают довольно постыдные для участников процесса детали. Девочка, играющая роль Унн, на протяжении всей сцены скромно молчит. Все зрители, кроме Хрута и его брата, покатываются со смеху. Сам рассказчик несколько дистанцируется от прямых оценок, замечая, что дети были «глупы и болтливы», а в семье их просто «прикармливали» из милости, так как они были нищими. Этот последний комментарий можно рассматривать как намек на существовавшие в то время предрассудки [74]. Роль мальчиков в сценке сводится к реплике «А король-то голый»: они указывают на то, о чем все знают, но стесняются произнести вслух. Пассивность девочки говорит о том, что того же – молчаливой покорности – ожидали и от взрослых женщин.
В самом начале «Саги о Ньяле» мы встречаем еще одну девочку, которая играет с другими детьми. Это Халльгерд, дочь Хёскульда, одного из главных персонажей саги. Он представляет дочь, которой шесть или восемь лет, своему брату в довольно своеобразной манере:
«Это была красивая и стройная девочка, волосы у нее блестели, как шелк, и были длинные, до пояса. Хёскульд подозвал ее. <…> Затем Хёскульд спросил Хрута: “Нравится тебе эта девочка? Красивая, правда?” Хрут промолчал, и Хёскульд повторил вопрос. Тогда Хрут сказал: “Слов нет, девочка хороша, и немало народу пострадает из-за ее красоты. Не понимаю, однако, в кого она уродилась с такими воровскими глазами”. Хёскульд рассердился, и какое-то время братья не разговаривали друг с другом» [75].
Если бы замечание о «воровских глазах» Халльгерд исходило из уст чужака, оно наверняка было бы воспринято любым отцом как грубейшее оскорбление, так как оно порочило честь не только девочки, но и ее матери. Даже услышав это от брата, Хёскульд сердится. Тем не менее рассказчик трактует оценку девочки со стороны Хрута не как поклеп на невинного ребенка, а как общую оценку зловещей натуры Халльгерд и как намек на дальнейшие события саги, связанные с ее судьбой [76]. Мнение о врожденной женской лживости можно встретить и в «Речах Высокого» (Hávamál), где дается совет не доверять «девы речам» [77]. Выраженный в этой поэме взгляд на человеческую природу в целом довольно циничен, но в своей совокупности эти два примера позволяют предполагать, что в скандинавской культуре существовало предубеждение против правдивости женщин.