Аферистъ

– А что за рганизация?
– Нет никакой. Лапши я ему на уши навешал, чтоб боялся.
Девушка прыснула:
– Так он взаправду все принял. Вот теперь шуму будет! А все же ты врешь. Говорить не хочешь. От смерти спасал, а довериться боишься.
– Аленушка, давай потом все разборки. Долго идти?
– Долгенько. Верст пятнадцать али больше. Засветло бы поспеть, пока кабаны не вышли. Я их страсть, как боюсь.
– Ничо она не боится, – не оборачиваясь поддержала разговор Домна, – не наговаривай лишку, а то и впрямь секач какой осерчает. Алена потупилась, но ненадолго.
– А ты в городе живешь? Какого звания?
– Человек без памяти, елизаровские его уделали, – оборвала ее знахарка, – имя еле вспомнил. А где живет, так сам порешит.
– Что, совсем ничегошеньки не помнишь?
– Так, отдаленно, – улыбаюсь я.
Девушка глянула мне в глаза. Серое теплое сияние стало проникать в меня.
– Алена! – погрозила пальцем Барвиха, – сказано, не помнит. Лечить его будем.
– Ой, будем, – улыбнулась та.
 
Глава 3
 
Засветло дойти мы не успели. Почти бегом шли до леса и еще километра два по лесной дороге. Домна боялась погони. Но в чаще уже успокоилась. Тут можно спрятаться. Алена молодец. Не отстает. Выносливость не хуже моей. Впрочем, я себя перехваливаю. Она лучше ходит. Как над травой летит, без шума.
Я вспоминаю бег в ОЗК и противогазах тогда, в советской армии. Сейчас чего не идти. В чаще прохладно, бежать не надо уже. Вскоре дорога свернула на поляну, а мы пошли тропой далее. Скорость похода заметно упала. Только когда пересекали небольшое, никем не кошенное поле, шли чуть быстрее. Миновали болото с гадюками на кочках. Я шел, как по минному полю, а Аленка смеялась: «Они же сами не кусаются. Не подходи и руку не протягивай. А большую сам увидишь».
Увидели. Маленькие черные и пестрые змеи грелись и с шипением скрывались при нашем приближении. Не все, конечно, но и агрессивности не выказывали. Эта была здорова. Метра полтора в длину. Толстая, как и положено гадюкам, она лежала посреди тропы и не думала уходить. Наоборот, подняла голову и сделала движение в нашу сторону. Если такая укусит, можно умереть. От любой можно. Смертность около трех процентов. Если молодой, то проще. А вот пожилому человеку беда. И так кровь густая, сосуды плохие, так еще и сворачивается от яда. Это мне знакомый врач рассказывал, из нашей компании копателей.
Барвиха вышла вперед. Что-то тихо шепотом говорит, а я присматриваю палку. Но не понадобилось. Змея нехотя, очень медленно поползла в заросли травы.
– А что бы ее не убить? – спросил я знахарку.
– Зачем? Договорились же. Она нас не трогает, мы ее. А убьешь, неизвестно, чем расплатишься.
На краю болота из ручья напились и полчаса отдохнули. Солнце давно скрылось за деревьями. Иногда в полумраке раздавался треск. Это кабаны или лоси уходили подальше от нас.В темноте уже пришли к маленькой избе.
– Вот и дома, – вздохнула Домна.
Алена достала огниво. Через несколько ударов затлел малиновым трут. Девушка ловко раздула огонь и засветила лучину в специальной подставке. Свет выхватил печку, лавки, стол. Все, как в обычном деревенском доме, только некрашенное. Заметил, что копоти нет. По белому топят?
– Вечерять не будем. До утра доживем, – решила хозяйка.
Мне на лавку кинули полушубок, и я уснул, как провалился. Когда глаза открыл, в избе никого не было. Свет пробивался через маленькое окошко из слюды. В углу деревянные ведра с водой и черпак берестяной плавает. Напился воды. В животе заурчало. Я могу терпеть голод. Даже несколько раз голодал по пять дней. Но сейчас тело хотело жрать!
Я осмотрелся. Кроме воды, съестного не видно. Печка с лежанкой и трубой. В печке пусто. На стене висят мешки. В них крупы. Открывать не стал, но на ощупь горох, перловка или овес. Веники из трав, мешочки с ягодами. Уже не помрем.
Низенькая дверь ведет в сени, довольно просторные. И из сеней я учуял запах. Слегка только пахнуло, а я уже понял, с какой стороны и что варят. Ну, примерно. Из сеней я попал во двор. Три строения не меньше избы, но явно хозяйственного назначения, в отдалении – баня.
 
Запах доносился с боку. Под открытым навесом маленькая каменная печь с трубой. На ней котел с варевом. Алена стоит, улыбается, руки в боки. Белая рубаха, сверху приталенный сарафан. Платка нет, соломенные волосы заплетены в две косы.
– Проснулся спаситель, – Домна вышла из сарая, – Алена с утра по силкам пробежала, две тетерки попались. Будет тебе угощение.
– Как попались?
– Как попадают? А вчера понятливый был. Командовал, чисто генерал.
– Тетя Домна, вы меня извините, но мне многое придется объяснять. Я кое-чего припомнил. Жил я не в России. Может, в Америке. В Южной. И здесь первый раз в жизни. А куда шел, откуда и кто, не помню и все тут.
– Ишь, припомнил. Так спрашивай, ежели не понятно. Хошь меня, а хошь Аленку.
– Алена, ты поймала дичь?
– Нет, она сама прибежала, от перьев отряхнулась да в котел полезла, – смеется Алена.
– Да еще и кашей обсыпалась, – заливается Домна.
– Смех смехом, а ты умеешь ставить эти силки?
– И ты научишься. Не такое мудрено дело. – Алена опустила глаза, – здесь мы дома. Никто нам не указ. Птицу или зайца Бог пошлет, так не голодаем. К зиме коль в разум придешь, придумаешь, как и лося добыть.
Я хотел спросить про лицензию. Но какая тут лицензия? Круглый год все звери твои. А зимой, потому что холодильника нет.
– Алена, лес большой тут?
– Шел, не видел, что ли?
– Мы верст двадцать прошли.
– Так это самые ближние деревни. Мереславская сторона, губерния. Граница по болоту или вовсе ее нет. А в другую сторону, на Костромскую и сорок будет до ближайшего жилья. А ежели на север идти, то и вовсе бесконечная тайга до самого окияну. Не боись, не доберутся. Кроме дядьки Ефима никто место сие не знает.
– Ты, вот что, – Домна кивнула девушке, – пока настаивается, попарить надо молодца. А после уж и кормить.
Низкая черная ушедшая в землю банька доверия не внушала. Я разделся, положил свое тряпье на могучую скамейку из трех чурбаков и пополам пиленного бревна. Оконце света пропускало, только чтобы не запнуться сразу. Внутри жара.
– Что встал? Давай на полок.
Сзади стояла Алена в белой рубахе.
– Вместе будем? – вспоминались старинные банные обычаи.
– А кто тебя парить будет?
– Веником?
– Могу и дубьем, коль охота будет.
В ведрах запарены ветки и травы. Алена плеснула на камни, и пар размыл ее фигуру.
– Алена, без обид, тебе сколько лет?
– Пятнадцать. Скоро уж шестнадцать будет. А тебе?
– Двадцать три, вроде как.
– А чего спрашивал? Не старая еще. Это парням годно постарше. И все ничего. А бабий век короток.
– Ты про замужество?
– А про что еще?
– Пятнадцать разве не рано?
– В америке твоей рано поди. А у нас и в двенадцать выдают. Помещик Краснов сам о тридцати пяти годах, а взял за себя барыню четырнадцати лет. Так то баре, крестьяне раньше сватают.
– Так это же дети.
– Какие дети? Женское началось, так уже девушка. Еще скажи, в двадцать лет в чадах ходят.
– В четырнадцать рожать женщина еще не готова.
– А в тридцать пять уже никак. Только и отпущено, считай, двадцать лет.
Алена взяла веник и умело хлестала меня, растирала пучками трав и веток. После выгнала на улицу. За баней оказался родник, обложенный камнями. Он тек сначала во врытый дубовый сруб, а далее ручьем в лес. Я нырнул в купальню, следом с визгом плюхнулась Алена. Картинка в глазах стала четкая. Как пелена спала. Я толчком выбрался на край, подал ей руку. Секунду полюбовался на обтянутое рубахой мокрое тело, и мы побежали в баню.
 
Не могу я восторженные взгляды обломать. Ребенок. Взрослый, побитый жизнью, но наивный ребенок. Считает, что я не просто так ее спас, рисковал жизнью, а послан свыше, предназначен. Теперь я – ее герой. Вида старается не казать. Но ходит за мной, как за малым дитем. Показывает, рассказывает, буквально, соринки сдувает.