Сибирь научит. Как финский журналист прожил со своей семьей год в Якутии

В Чукотском автономном округе сегодня живут около 13 000 чукчей, это треть всего населения. В советские времена о чукчах рассказывали анекдоты, в которых они изображались дурачками. «Два чукчи тащат моржа в лагерь за задние ласты. Геолог удивляется: зачем? И советует взять его за клыки – легче будет. Через полчаса второй чукча ворчит: глупый геолог, снова к морю пришли!»
Расистские шутки, возможно, возникли от чувства стыда. До прихода русских в 1700-х годах чукчи жили в каменном веке, но смогли оказать отпор захватчикам яростнее, чем любой другой народ Сибири. Они нападали на казаков, вооружившись стрелами с костяными наконечниками, копьями из кости и костяными доспехами, и безжалостно убивали. Они не сдавались – убивали себя и всю семью.
Сегодня чукчи – очень открытый, добродушный и довольно прямолинейный народ, словно большие дети. «Ты где был? Чего на моржа не пошел? Дрочил, что ли?» – спросил меня прохожий. Ничего особенного, ведь чукчи нежно называют друг друга «волосатая задница» или «маленький член».
В Энурмино я познакомился с обычной чукотской семьей. Отец, Юрий, – охотник на моржей, мать, Эльвира, – домохозяйка. Эльвира считает, что жизнь в Энурмино немного скучная – все по домам сидят. Раньше в Доме культуры организовывали мероприятия, а теперь и там тихо. Хорошо хоть интернет появился. На Чукотке есть честолюбивый проект провести бесплатный беспроводной интернет во все деревни, в Энурмино он пока работает только на подоконнике. А до этого сидели перед единственным телевизионным каналом.
У Юрия и Эльвиры несколько детей. Самый младший, 17-летний Рома, живет с родителями в деревянном доме с одной комнатой. Рома тут известный человек – он первый ребенок, родившийся в России в 2000 году. Часовой пояс Чукотки опережает Москву на девять часов, и мальчик родился в родильном доме в Лаврентии в пятнадцать минут первого ночи, когда на большей части планеты жили еще в 1990-х. Молчаливый Рома закончил школу в Лаврентии и вернулся летом в родную деревню. Следующей весной он собирался участвовать в гонках на собачьих упряжках – нестись по снежному насту сотни километров до самой Камчатки.
Народ в Энурмино передвигается по тундре на собачьих упряжках – снегоходов тут мало. На следующий день Рома должен был отправиться со своим шурином Чугуном на мыс Нэттэн стрелять нерпу, и я поехал с ними за компанию. Мы ехали на упряжках – на них здесь ездят и когда снега нет. Собаки тянули бодро, но сани с трудом ехали по песку и траве. Рома встал и пошел пешком рядом с упряжкой. А потом сани перевернулись на высоком бугре – и я с ними. Собаки понеслись дальше, таща за собой полегчавшие сани.
Собак мы нашли на берегу, где они уже пообедали потрохами моржей. Теперь их трудно было заставить бежать, но Рома смог их заставить. Он поднял с земли две сбитые дощечки, разделил их и стал бить собак той, где торчали острия гвоздей. Собаки взвыли от боли, покорились и неохотно побежали вперед, как приказал подросток. Я не стал ждать шуринов, сказал, что хочу пройтись, и отправился в обратный путь один.
Особое развлечение в России – это встреча с главой администрации, и в Энурмино мне повезло, мне досталась крупная рыба. За месяц до моего визита в Энурмино прошли выборы, и главой выбрали – видимо, голосовали из протеста – бывшего электрика Бориса Гытгыросхина. Некоторые назвали его деревенским чудаком, но 52-летний Гытгыросхин считал себя в деревне редким интеллектуалом. Он даже жаловался, как тяжело, когда все говорят о какой-то охоте на моржей. Он продемонстрировал мне синтезатор Casio, который с большим трудом удалось достать, и сыграл собственную композицию, отдающую космическим одиночеством, – «Мы звездная пыль». Раньше у Бориса была группа, на русском название переводится как «водная молекула», но она распалась. Гытгыросхин еще в советские времена был радиолюбителем и впитал в себя музыкальные тенденции с радиоканалов Аляски.
Из-за повреждения глаза Гытгыросхину пришлось оставить работу электрика, но тут ему подвернулся пост главы администрации. Он хотел построить в Энурмино новые дома, мясокомбинат и мастерскую для косторезов, но великие планы были и у его предшественников.
В Энурмино я ночевал в фельдшерско-акушерском пункте. В этом современном здании были даже душ и туалет, только не было водопровода. В пункте жила его единственная сотрудница – медсестра Нина. По национальности она алтайка из Южной Сибири. Нина работала с утра до вечера и только к ночи успевала попить чаю. Она рассказала, что тяжелобольных отправляет на вертолете в Лаврентию, но, как мы знаем, иногда вертолет приходится долго ждать. «В Новый год один мальчик получил сильнейшие ожоги, вертолета не было неделю. Пришлось мне как-то самой его выхаживать».
На работе фельдшер сталкивается с больными точками деревни. Ей не раз приходилось зашивать пострадавших после драки. Нина рассказала, что особенно часто женщины режут мужчин ножом – тогда, когда «больше ничего не помогает». Если в семье проблемы, ребенка приводят к фельдшеру. Она разыскивает его родственников и на время пристраивает. Детей редко отдают в учреждения – единственный детский дом на Чукотке находится в Анадыре, в 800 километрах. Зато временное или постоянное усыновление для чукчей – древний обычай. Стас Таеном, например, растит 14-летнего мальчика – сына родственников, потому что его мать пьет.
Однажды утром я совершил большую ошибку. Рано утром я вышел из медпункта на прогулку, пожалел Нину – не стал будить, чтобы она заперла дверь. Пока она спала, кто-то вошел, обшарил все шкафы в приемной и украл медицинский спирт! Чукчи очень много пьют, даже по официальным данным, 34 литра алкоголя в год на душу населения, то есть в два раза больше, чем в среднем по России, и в три раза больше, чем в среднем по Финляндии. Пьянство бросается в глаза. В Энурмино прямо на дороге клянчили деньги на бутылку. В магазине пьяная женщина треснула своего ребенка – его преступление было в том, что просил конфету. Никто не вмешался. Когда я пришел в гости к знакомому охотнику на моржа, хозяин открыл бутылку водки, сделал два глотка и удивительно быстро опьянел. Когда через полчаса я попытался уйти, он повис на мне всем своим телом и заставил сесть. Его жена помогла мне вырваться – и я еле ушел.
Снежана Кеутегина, конторщица кооператива зверобоев, ведет кружок для женщин, пытающихся бросить пить. Ее телефон все время пищал – женщины из группы делились тем, что наболело. Кеутегина нервничала от этих сообщений. Она бы хотела сократить продажу алкоголя в деревне до двух дней в месяц, как делали раньше. Муниципальный совет предложил законопроект в региональную думу. Сейчас алкоголь продается в государственном магазине, и из ассортимента только водка. Скудный выбор разнообразят самогонщики.
Чрезмерное потребление алкоголя ведет и к другим социальным проблемам. У многих тут туберкулез. Несколько лет подряд в деревне были волны самоубийств. Вот и у Кеутегиной два брата повесились. В 2009 году индекс самоубийств в округе Лаврентии составлял 370 случаев на сто тысяч жителей, это мировой рекорд. В Евросоюзе 11 случаев. «Убивают себя, потому что в жизни не за что ухватиться. Многие только и умеют, что срезать куски мяса с моржа, – о будущем совсем не думают. Трезвые не наложат на себя руки, такое бывает только в семьях, где пьют», – считает Таня Воробьева.