Сибирь научит. Как финский журналист прожил со своей семьей год в Якутии

Самый известный финский персонаж в Якутии – Йоулупукки. Многие мне тут с завистью говорили, что якутам надо брать пример с деревни Санта-Клауса в Финляндии как с туристической достопримечательности. Финский Йоулупукки бывал тут со своим старшим гномом. Я познакомился с мужчиной, который был в Якутске их личным водителем. Говорит, у Деда было сильное похмелье, но он снова ожил после того, как шофер нашел ему магазин с водкой.
Реальный финский персонаж, очень почитаемый в Якутии, да и вообще на севере России, – биатлонистка Кайса Мякяряйнен. Один мой якутский знакомый был просто разбит после ее поражения на Олимпиаде в Пхенчхане. А он уже решил было назвать дочку Кайсой.
Самое странное было найти тут, за 5000 километров от Финляндии, людей, которые специально изучали наш язык. Однажды мне позвонил молодой человек из организационного комитета Международных спортивных игр «Дети Азии» и представился по-фински: «Это Петтери, терве». 23-летний Петр Стручков обычный якут, родом из сельской местности, он поехал на год изучать в Хельсинкском университете политологию. За год «Петтери» выучил и заговорил по-фински и теперь изумительно владеет тонкостями нашего языка. Сейчас он неофициальный посол между Финляндией и Якутией в области борьбы, финский ему пригодился.
Еще я познакомился с молодым оленеводом Иннокентием, который говорил со мной на чистом финском, – он изучал оленеводство в Инари, в финской Лапландии. После учебы он вернулся в Якутию полный желания дать новый толчок оленеводству, применяя на практике то, чему его научили финны. Но за пару лет реальность все-таки его разочаровала, так он сказал. В России невозможно просто взять и изменить уклад.
Кроме нас в 2016–2018 гг. в Якутии жили еще двое финнов, которых сюда отправили на миссионерскую работу. Однако больше якутов и других народов Якутии живут в Финляндии. В Facebook я познакомился с некоторыми из них, с кем-то даже лично встретился. Большей частью это женщины, вышедшие замуж за финнов. В Финляндии уже растут несколько финско-якутских детей, и парочка из них точно знает родной якутский язык.
Когда снег весной тает, Якутск тонет. В условиях вечной мерзлоты с канализацией сложно. Дождевую воду пытаются вывести в каналы, но в конце концов вода не уходит, пока не испарится. Можно сказать, что в этом отношении Якутск – город еще одного рекорда. Россия известна самыми большими лужами в мире, а самые огромные, думаю, находятся на окраине Якутска, где они иногда перекрывают целые улицы.
    
Надежда
Маленькая девочка, сосланная Сталиным
 
«Нен», «нен» и снова «нен». Когда мы переехали в Якутию, я стал часто натыкаться на фамилии, очень похожие на финские. Говорят, что в Чапаево, в Олекминском улусе живут Хянникаяйнены. В очереди в кассу бассейна «Чолбон» я познакомился с человеком по имени Дмитрий Рауданен. На севере, в Саккырыре – с сотрудницей аэропорта Светланой Медиайнен. Руководитель аппарата Государственного Собрания Якутии не кто иной, как Андрей Антонен, а замминистра здравоохранения республики выдает, что у его матери в девичестве была финская фамилия. В Финляндии со мной связалась сотрудница банка Nordea некая Анна Паананен, переехавшая из Якутии в Хельсинки. По лицу ее ошибочно можно было бы принять за якутку, если бы не ее фамилия и не ее происхождение.
За фамилиями на «нен» скрываются грустные судьбы и истории великого выживания. Они рассказывают о людях, которых Сталин выслал из Ингерманландии, с территории вокруг Ленинграда, заселенной ингерманландскими финнами, на край Сибири, в Якутию. Как раз перед началом Второй мировой войны и во время ее целые народы были сняты с мест, которые они населяли веками. И дальневосточные корейцы, и сотни тысяч прибалтов, и поволжские немцы, и крымские татары, и кавказские чеченцы – все, в чьей преданности сомневался великий вождь, были вынуждены оставить родные края.
Роковой день в жизни ингерманландцев наступил в марте 1942 года. Официально это называлось эвакуацией с военных территорий, в реальности это были этнические чистки. 19 000 ингерманландцев оказались в Красноярском крае, 8000 в Иркутской и 4000 в Омской области. А еще 4000 волею судьбы были заброшены в самые холодные районы Якутии. Многие из них попали в ужасные условия, на север, в Булунский улус (Булуҥ), что в дельте реки Лены.
Анну Петровну Захарову, 82 года, проживающую в Якутске, вполне можно было бы принять за русскую, если не знать ее девичьей фамилии и места рождения. Она из рода Литманенов, из деревни Хапо-Ое (Haapoja), что рядом с Петербургом. По-фински она помнила при нашей встрече лишь пару слов. Даже точную дату своего рождения она выяснила только во взрослом возрасте. Все это имеет свое трагическое объяснение.
Ранней весной 1942 года Анне было шесть лет, осенью она должна была пойти в школу. Анна жила в родной деревне с родителями, двумя младшими братьями и еле ходящей бабушкой. Отца ее на фронт не призвали из-за болезни почек. В один прекрасный день жизнь Литманенов и всей их деревни изменилась.
«В деревню пришли вооруженные солдаты с пистолетами. Они дали нам сутки, чтобы уехать. С собой можно было взять лишь то, что могли унести. Я взяла куклу», – спокойно вспоминала Захарова на кухне многоэтажки в центре Якутска. Никто ссыльным не сказал, в чем дело и куда их везут.
Люди отправились в путь пешком. Потом солдаты приказали им сесть в кузов грузовика. Машины везли их по Дороге жизни, выходящей из блокадного Ленинграда. Но для тех, кто ехал в грузовике, она оказалась дорогой смерти. Анна видела, как одна машина провалилась под лед на Ладожском озере, а им посчастливилось добраться до места. Дальше они ехали на поезде в вагонах для скота. Лучше всего из этого путешествия Анна помнит голод, так как есть не давали, а если давали, то бурду. Какое-то время они жили в Иркутской области, на станции Зима, там умерла ее бабушка.
А потом их перевезли в Северную Якутию, в «спецпоселок», построенный на берегу реки Лены. Люди жили в бараках, в больших комнатах, у каждой семьи была своя лежанка. Личное пространство было огорожено натянутыми вокруг кровати тряпками. Большую комнату обогревали одной, сделанной из бочки, печью, к которой по утрам бежали дети, чтобы согреться. Зимой взрослые работали в лагере на лесозаготовках, а летом ловили рыбу для фронта. Зимой морозы достигали 60 градусов, и никакие фуфайки, ватные штаны и ботинки, отправленные американской гумпомощью, не помогали согреться. Многие в лагере умерли от голода и холода.
Вначале умерла трехлетняя сестра Анны. Потом однажды утром дети заметили, что мама не проснулась. Потом и папа, страдавший болезнью почек, попал в больницу. Она помнит, как ходила туда навещать отца. Он давал своим детям сухое молоко, которое выдавали пациентам. Он и в больнице заботился о них. Отец договорился, чтобы одна из ингерманландских женщин позаботилась об Анне. Другая женщина взяла на себя ее брата Тойво, он был ее на три года младше. Потом отец умер.
«Это было тяжко. Без родителей было ужасно. Осталась я одна-одинешенька, как тын», – сказала она. Жизнь у приемной матери была адом. Та плохо с ней обращалась, ее интересовал только паек, который выдавали на девочку. «У нее не было для меня даже одежды. Я в каких-то лохмотьях ходила». И вот семилетней Анне пришлось начать самостоятельную жизнь. Она сбежала из дома и пошла на лето в рыбный колхоз. Там девочка жила вместе с остальными в палатке, кое-как лето пролетело.