Сибирь научит. Как финский журналист прожил со своей семьей год в Якутии

В путь одеваться надо соответственно. В начале апреля заморозки на севере Ямала уже не такие сильные, всего каких-то 20–30 градусов мороза, только лицо надо защитить от ударов ветра. Я приобрел национальный костюм – малицу, оленью шубу типа просторной меховой рубахи до колен, которая как нельзя лучше защищает от ветра и снега в тундре. На малице мех внутри, а сверху она обшита тканью или войлоком. В круглом капюшоне мех и внутри, и снаружи. Варежки из камуса оленя пришиты к рукавам. В них есть отверстия, из которых пальцы можно при необходимости высунуть наружу. Руки можно засунуть и внутрь малицы, например чтобы залезть в карман или чтобы согреть ладони.
Зимой на снегоходе и малицы мало: пришлось надеть еще оленью шубу под названием «гусь» или «савок». У нее шерсть наружу, а на спине болтались цветные куски ткани – для отпугивания злых духов по ночам. В полном обмундировании мне было очень тепло, но ощущение, как будто я надутый Бибендум – символ компании «Мишлен». Я ходил, переваливаясь, а потребность пойти в туалет вызывала приступ клаустрофобии. Мне повезло, что Дима не считает, что то, что я одет в ненецкий костюм, это «присвоение себе чужой культуры». Он доволен: «Ну, вот теперь у тебя нормальная одежда для тундры!»
Дима хотел ехать вечером – ему нравится рассекать на снегоходе в темноте. Ночью в дороге, конечно, холоднее, зато в свете ламп снегохода лучше заметны холмы и ямы, чем при ярком дневном свете. В тундре, по моим меркам, бушевала снежная буря, видимость была нулевая, но Диму это не смущало. Он хоть с завязанными глазами доберется до места – каждый ухаб ему знаком. Для меня же поездка на подпрыгивающих прицепных санях снегохода была чистым мучением. Твердый как камень снежный наст был покрыт буграми, в них врезаешься, и все тело пронизывает дрожь.
По дороге мы встретили несколько снегоходов. Когда снег сходит, ненцы передвигаются на оленьих упряжках, но зимой для тех, у кого есть деньги, снегоход – хорошая замена. А еще ездят всякие развалюхи, которые в городе завернули бы на первом техосмотре. На беловатом горизонте маячил чей-то силуэт. Сломался снегоход, и мы взяли четверых пассажиров с собой. Хотя для ненцев застрять в тундре – не катастрофа, они прекрасно переждут в своих теплых шубах ночь.
В Сабетту мы поехали не сразу, вначале заехали в чум-деревню поговорить с жителями тундры. В первом чуме жила семья Окотэтто. У ненцев всего несколько фамилий. Окотэтто означает «много оленей», Сэротэтто – «белый олень». Сэрпиво означает «белые пимы». Салиндер – «родом с холма», Лаптандер – «пришедший с реки». Сразу пошутили и про мое имя: Юсси напоминает ненецкое имя Юнсси, «безвестный».
Апрель – время, когда ненцы очень активно ездят в гости, потому что тогда по тундре передвигаться легче: наст пока еще твердый и не так холодно, как зимой. Культура хождения в гости – удивительна: кто угодно может когда угодно завалиться в чей угодно чум и даже остаться на ночь. Как правило, гости приезжают ночью, мы, например, приехали в полтретьего утра. Обязанность хозяйки – вылезти из-под оленьих шкур, приготовить чай и угостить гостей. Хозяин же должен выставить на стол стопки с водкой. «У нас каждый день гости. Иногда это тяжело, особенно когда ночью приезжают», – призналась молодая хозяйка Анжелина Окотэтто. Кроме мужа и гостей ей еще приходится ухаживать за двумя малолетними детьми.
Жизнь на Ямале суровее, чем где-либо. Сейчас все стараются рожать детей в роддомах, но, как только младенцу исполнился месяц, на него натягивают комбинезон из оленьей шкуры, пеленают, укладывают в люльку из оленьих шкур и везут в тундру. У ненцев высокая рождаемость, но детская смертность тоже высока: где-то 60 из 1000 детей, то есть столько же, сколько в Гане или Эфиопии. Мне рассказали про малыша, которого родители обнаружили в чуме мертвым.
Тут дети учатся всему, что надо уметь в тундре. Шестилетняя Акулина Окотэтто смотрела, как взрослые забивают оленей, помогала разделывать тушу. В следующем году она пойдет в сельскую школу в Сёяхе. Она не хочет уезжать – она привыкла считать тундру своим домом.
В течение года раз десять чумы переезжают. Я смотрел, как семья пакует вещи на сани, разбирает чумы: убирает шесты и сворачивает шкуры. Когда все готово – на улице, посреди тундры они выпили чаю на дорогу за низким столом.
В чуме соседствуют традиционный уклад и современность. Часто вокруг чума по вечерам жужжал генератор, а вместо старых сказок и песен – низкопробная голливудская продукция.
«Почему негры играют только в комедийных ролях?» – задал мне хороший вопрос молодой оленевод, когда мы смотрели в чуме на ноутбуке какой-то дурацкий американский фильм. А еще в чуме висят керосиновые лампы. Хозяйка мела чум метлой из гусиных перьев, вместо тряпок – мох, а веревка в центре чума сплетена из четырех полосок оленьей кожи.
Хозяева и гости спят рядом под оленьими шкурами. Повсюду разбросаны деревянные куклы ӈытарма, изображающие покойников и добрых духов. Ночью печь не топят совсем, и утром температура внутри уже ниже нуля. Зимой даже собаки, которых иногда кажется больше, чем людей, спят в чуме. Они строго соблюдают этикет. Одна до крови прокусила мне руку за то, что я вошел в чум неправильно. Другая враждебно рычала в темноте, когда я ночью решался немного приоткрыть молнию на спальнике.
Вся работа у ненцев четко распределена по ролям. Мужчина ищет оленей и занимается перевозками, но в чуме не делает ничего. Когда мужчина входит в чум, он садится на лучшее место. Женщина ставит перед ним низкий столик, кормит мороженой рыбой или оленьим желудком, начиненным кровавым мясом, готовит чай. Женщина рубит дрова, убирается, готовит еду, ухаживает за детьми, шьет одежду и сама же ставит чум.
 
  
Несмотря на то что женщина заботится о доме, ее жизнь в нем ограничена множеством правил: она не может сидеть где попало, ходить позади печи или наступать на кисы мужа.
 
  
Мы ехали по ночной тундре и вдруг увидели на горизонте странное красное зарево, которое все время увеличивалось. Это была Сабетта. Пару лет назад Сабетта была факторией – пунктом, обслуживающим кочевой народ. Там оленеводы покупали сухой паек, патроны и все необходимое. А сейчас это самый крупный арктический проект России, его строили 30 000 мужчин со всего бывшего Союза. Больше двух третей инвестиций в арктический регион России достались ЯНАО, и большая часть из них была потрачена на разработку проекта «Ямал ЛНГ Сабетта».
Мы решили отложить визит в Сабетту на следующий день и переночевать в ближайшей чум-деревне. Утром я оделся в свою ненецкую одежду, которая стала прекрасной маскировкой для поездки в газовый центр России.
Мы поехали прямо на красное сияние. Сначала нам попалось газовое месторождение. Буровая установка надежно защищена от экстремальной погоды бетонными стенами. Рядом – скромные вагончики, в которых живут рабочие. Мужчины приезжают на месторождение из разных уголков России и ближнего зарубежья. Они прилетают сюда на месяц, а потом на месяц улетают домой.