Сибирь научит. Как финский журналист прожил со своей семьей год в Якутии

На обратном пути в Сёяху мы завернули в чум Димы. Мы ездили на снегоходе на поиски его оленей. Нашли их за несколько километров от дома. Зима выдалась тяжелая. Наст толстый, и поверхность его остра, как сталь. Олени копытами откапывают пищу только там, где дул ветер и наст стал тоньше. Проблемы оленеводства на Ямале связаны не только с газом. В ноябре 2013 года на толстый наст пролился дождь, и он замерз, образовав твердую корку, и порядка 61 000 оленей погибли от голода. В 2016 году юго-восточную часть Ямала впервые за 75 лет поразила эпидемия сибирской язвы. От нее погибли 2300 оленей и один 12-летний мальчик. Вакцинация оленей с 2007 года была прекращена, так как ее уже не считали необходимой.
На пастбищах становится тесно еще и потому, что количество оленей на полуострове за последние годы достигло рекордного числа. Некоторые российские ученые считают, что природа страдает от перевыпаса, и предлагают снизить количество оленей в три раза. Стадо оленей, количество оленей в семье должно расти столько, сколько сможет – так принято в ненецкой культуре. Стада в тысячу голов здесь не редкость. Это связано и с проникшей в тундру финансовой экономикой: оленеводам нужны деньги на снегоходы, на бензин, на моторы, на телефон. Один снегоход Yamaha стоит ста оленей. Соответственно, нужны большие стада. Так как уже 87 % оленей являются частной собственностью, взять и уменьшить их число не так-то легко.
Сейчас за пастбища начал бороться новый гость – дикий северный олень. «Они приходят с севера осенью. Наши дураки идут за ними, а потом ищи их! Я тут уже 50 лет живу, никогда такого не бывало», – рассказала мне хозяйка Мария Сэрпиво, у которой мы остановились на обратном пути в Сёяху. Приходу северных оленей есть много объяснений. Одно из них связано с открытием судоходства в Обской губе. Предполагают, что из-за морского пути дикие олени не могут больше свободно передвигаться между Ямалом и восточной частью Гыданского полуострова.
Ненцы – народ живучий, и многие молодые люди хотят жить в тундре. Несмотря на это, многие родители хотят, чтобы их дети получили образование. Они боятся, что в будущем одним оленеводством всех не прокормишь. А что, если пастбища истощатся, а рыба пропадет? Переезд в поселок для многих не вариант, так как там у них нет дома или квартиры. Расширяющаяся газовая промышленность не предлагает рабочих мест коренному населению. «НОВАТЭК» утверждает, что трудоустроил 24 ненца. Если у ненца нет возможности реализовать себя в тундре или на стойбище, остается одно – пить. В европейской части российского Севера, в поселке Варандей, после того как строительство нефтяного терминала сделало условия для жизни коренного населения невозможными, народ практически сам себя уничтожил.
Нужда давно вызывает на Ямале волнение и возмущение народных масс. Из Сёяхи я полетел на юг, в административный центр Ямальского района поселок Яр-Сале. Там молодой оленевод Ейко Сэротэтто стал своего рода ненецким Че Геварой, бунтовщиком и революционером. Его самое активное поле боя – в соцсетях. Когда в Яр-Сале проводили «круглый стол» на тему перспектив оленеводства, я видел, как Сэротэтто туда не пустили. «Мы решаем свои проблемы, а ты решай свои», – отрезал депутат округа Хатяко Езынги и вытолкнул Сэротэтто за дверь. Сэротэтто считает, что проблема перевыпаса сейчас стоит особенно остро, но государство должно компенсировать оленеводам уменьшение числа оленей. «Меня пугает, что будет, если нас не услышат», – говорит он.
Искренность и гостеприимство ненцев впечатляют. На Ямальском полуострове человек построил одну из самых удивительных цивилизаций, существующую в гармонии с самым суровым климатом. Кочевой образ жизни, взаимопомощь и общее пользование землей – вот в чем секрет выживания ненцев. Хотелось бы, чтобы их образ жизни выдержал и постоянные испытания газовой эры.
Хотя ненцам бывает трудно ужиться с современным обществом, но к испытаниям природы они относятся философски. Оленевод Мария Сэрпиво верит, что природа регулирует все: от аномальной погоды до смерти оленей. «Если у нас слишком много оленей, зачем нам самим уменьшать их число? Природа сама их убьет».
    
Транспорт
В Сибири нет дорог, есть только стороны света.
 
 
Юрюнг-Хая, Саскылах, Удачный, Мирный, Якутск, Өлөөн, Орто – Халыма, р. Колыма
 
Вот и началось.
Я стоял на пустынной заснеженной обочине. 20 градусов мороза и жесткий холодный ветер обжигали лицо, хотя на улице был уже апрель. На табличке красовалась неутешительная надпись: «Юрюнг-Хая – 1017 км». Я стал сомневаться, хорошая ли была идея ехать автостопом по одному из самых длинных якутских зимников. Эта дорога ведет к нижнему течению реки Анабар в северо-западной Якутии.
Дороги Якутии, как и во всей Сибири, – больной вопрос: расстояния тут огромные, а дорог – кот наплакал. В той же Финляндии на 300 000 квадратных километров приходится целых 80 000 километров трасс, а в Республике Саха, которая в девять раз больше Финляндии, их протяженность менее 30 000 километров. И то половина дорог, около 15 000 километров – зимники, которые в ходу только с ноября по апрель. Все улусы северной Якутии связаны с Якутском по земле только по автозимникам, сезонным дорогам, которые прокладывают по болотам, тайге, тундре, морю Лаптевых и по рекам, которые в ноябре, когда ударяют сильные морозы, плотно промерзают.
Зимник «Анабар» – самая западная дорога республики, однако далеко не самая длинная. Из Якутска в Тикси через реку Яна идет зимник длиной 1530 км, а оттуда еще 337 км на территорию Чукотки, до Билибино, самого северного и отдаленного города, где находится атомная электростанция. Оттуда еще 360 км до города Певек, что на берегу Восточно-Сибирского моря, там Россия строит первый в мире плавучий атомный энергетический блок. И вот он, зимник длиной 2227 км.
До начала зимника я еще 1697 км ехал от Якутска в забитой до предела маршрутке Toyota Hiace. Вообще, дорога от Якутска до Мирного, города алмазов, работает круглый год, но по ней надо переехать шесть рек без мостов. Летом на паромах или понтонных переправах, зимой – по льду. В апреле на поверхности льда почти полуметровый слой воды и снежной шуги, ехать по такой дороге небезопасно. Во время распутицы она вообще отрезана от мира.
По зимнику не ходят маршрутки, так что мне пришлось голосовать. Затея, казалось, безнадежная. Движение тут – одна фура в час. Я останавливал каждую машину, но у всех кабина была полна. На обочине стояло четыре больших грейдера, которые в Сибири используются круглый год. В них сидели те, кто обслуживает зимники.
В Сибири дороги строит мороз, но без помощи людей и машин ему, конечно, не обойтись. Осенью, сразу, как болота покрываются льдом, грейдеры и будьдозеры выезжают выравнивать дно зимника, убирают кочки и бугры. Снег расчищают, чтобы земля быстрее замерзла. В ноябре-декабре зимник еще неровный, едут по нему медленно, но потихоньку после многократного разравнивания, уплотнения и утрамбовки он становится просто прекрасным – до конца марта. Потом начинает таять снег, а с ним неизбежно тает и разрушается зимник. После первого мая закрывают даже самые северные зимники, однако некоторые отчаянные водилы ездят по ним, рискуя жизнью и машинами, порой до самого июня.