Аваллон

Минут через сорок он выбился из сил. Голова вдруг налилась просто нестерпимой болью. Он не выдержал.
– Перекурим? 
– Давай, – согласился егерь. – Еще столько же осталось. – И предупредил, доставая сигареты: – Окурок, смотри, как следует затуши.
– Не волнуйся.
В отдалении пророкотал гром.
– Ну вот, – заторопился Павлов. – Догулялись.
  
12
 
Рязанцев с непривычки еле волочил ноги, когда они добрались до конца зимника. Деревья расступились, давно маячившая впереди сопка встала стеной над открывшейся взгляду лесовозной грунтовкой.  Путники перебрались через неглубокий кювет.
– Черт! – вдруг изменившимся голосом сказал Павлов.
Рязанцев глянул на него, затем бросил взгляд по сторонам. Только теперь он увидел совсем рядом забрызганный грязью «джип» и тяжелый трехосный «Урал», гуськом приткнувшиеся у обочины. Оттуда неторопливо подходила компашка: впереди трое молодых, коротко стриженных битюгов, а в подчеркнутом отдалении – грузный мужик в камуфляже. Рязанцев узнал в нем директора фирмы «Северный лес». Водитель «Урала» остался в кабине, двое работяг по привычке наблюдали из кузова. 
Кодло в считанные секунды оказалось рядом. 
– Привет, стрелок грёбаный, – сказал тот, кого, как помнил Рязанцев, звали Геной. Теперь за его плечом торчал приклад помпового ружья. Двое его напарников взяли свои стволы наперевес. 
Павлов стряхнул с плеча ремень карабина, но Гена с удивительным для его комплекции проворством шагнул вперед и перехватил оружие. 
– Ну, чо, довыёживался, лесник буев? – присунулся он к Павлову. – Смотри, какой резвый, чуть чего – за волыну! Спецназ, что ли?
Павлов молчал, глядя парню прямо в глаза.
– Чо вылупился? Меткий в жопу по колесам шмалять? Я тебе щас самому колеса продырявлю – хер поменяешь! – Гена направил ствол отнятого «эскаэса» егерю в колено и передернул затвор.
– Господин директор! – окликнул Рязанцев камуфляжного, державшегося в стороне. – Людей своих уймите. Я корреспондент краевой газеты. – Он нащупал в кармане журналистское удостоверение. – Здесь в командировке по лесным делам. Хотите бесплатную рекламу про ваш наезд? Можно устроить. 
Камуфляжный директор ничего не ответил. Зато Гена не смолчал:
– О! Еще и писака говорливый. Рекламу, значит, можешь сделать? Чо, бля, не просекаешь, что ты не в рыдакции? Корочки покажи!
– Дай сюда, – негромко сказал Павлов и протянул руку к оружию.
Гена резко ткнул прикладом перед собой, метя егерю в лицо. Павлов, уклонившись, вцепился левой рукой в карабин, а правой врезал Гене в челюсть. Гена покачнулся и устоял лишь потому, что не выпустил из рук чужой «эскаэс». 
«Что он делает?! – с ужасом подумал Рязанцев. – Они же нас…» Впрочем, он уже сообразил, что просто так с этими все равно не разойтись. Володька прав: если вернуть карабин, появится аргумент в споре.
Но вернуть карабин Павлову не удалось. Накачанный на тренажерах Гена не разжал пальцев. Второй бугай ударом кулака повалил егеря с ног. А третий саданул Рязанцева прикладом под дых, от чего Николай, задохнувшись, переломился в поясе и упал на колени. В глазах потемнело. Он услышал, как рядом заухали глухие удары, будто били палками по мешку с песком. Это пинали сапогами егеря. 
Удар кулака в лицо опрокинул Рязанцева на спину. Он успел заметить, как Павлов тяжело перекатывается по земле под сыпавшимися на него с двух сторон пинками. В сердце уколола ледяная игла. «На кой же я черт?!..»
Гена занес приклад карабина, целя егерю в голову. Он не ожидал, что жертва способна на такую прыть. Павлов крутанулся, цепляя врага носком сапога за щиколотки. Гена тяжело опрокинулся и уронил «эскаэс». Егерь, перекатившись с боку на бок, метнулся к оружию, вцепился в него и, приподнимаясь, вскинул ствол.
Рязанцев хотел крикнуть: «Стреляй их, сволочей!..» Но выстрел его опередил, оглушив и заставив зажмуриться. Эхо гулко отдалось в таежной чаще. Оно еще не успело истаять, когда Рязанцев услышал голос и открыл глаза. Сперва он увидел замерших братков. У того, что навис рядом, дымился в руках помповый дробовик. 
 
– Ты охренел?! – повторил директор, подходя. – Ты что наделал?
– А чо?! – встрял Гена. – У него полуавтомат и шестнадцать пуль в магазине. Он бы нас всех положил. 
Только теперь Рязанцев заметил Павлова. Тот лежал на спине, все еще сжимая в руке цевье «эскаэса» и слабо ерзая задниками сапог по влажной почве. Плащ у него на груди был разодран и вокруг дыры намокал черным пятном. 
– Едалом бы не щелкал, он бы карабин не схватил! – рявкнул директор. – Надо было поучить, а не мочить! Мы сюда работать приехали. А теперь что?
– Отвезем подальше и зароем, – буркнул тот, что стрелял. – Кто в тайге найдет?!
– Ума до хрена! Под ноги глянь!
– А?.. Стой! Сто-ой, сука!!!
Рязанцев уже проламывался сквозь придорожные заросли. Позади опять бабахнул помповик. Николай услышал, как крупная дробь совсем рядом хлестнула по ветвям деревьев. Он припустил быстрее, соображая: дробью далеко не достанут. Но за спиной тут же часто пролаял карабин егеря, и пуля щелкнула в ствол сосны прямо над головой. Рязанцев метнулся в сторону, запетлял, как заяц. Густой подлесок цеплял за одежду, спутывал ноги космами травы. Николай вдруг провалился в колею старого зимника и, не раздумывая, припустил по ней. Выстрелы позади смолкли, зато стал слышен треск, мат и тяжелый топот погони. Потом взревел двигателем  «Урал».  «Джип» непременно застрянет в колее, а крупная техника может и пройти. Рязанцев, по макушку налитый ужасом, кинулся в сторону, но сходу увяз в зарослях и вернулся на дорогу. Куда теперь?.. Непременно догонят!
Он только сейчас заметил, что вокруг почти стемнело, несмотря на полуденный час. Черная грозовая туча, наползавшая с озера, накрыла падь, сглотнула солнце, придавила тайгу своим провисшим брюхом. Потом вверху ослепительно сверкнуло, и  могучий грохот оглушил Николая. Он не сразу сообразил, что это не выстрел, а раскат грома. Лес тревожно возроптал, отдельные крупные капли ударили Рязанцева в макушку, а следом на него обрушился сплошной поток воды. 
Протирая ослепшие глаза, Николай бежал вперед, спотыкался, падал и вновь устремлялся от погони, которую теперь перестал слышать. Снова прямо над головой полыхнул ослепительный свет, а последовавший за этим громовой раскат сотряс землю и заставил чащу болезненно охнуть. Над падью плясал ливень, гроза набирала силу, вспышки молний над просекой следовали одна за другой, а громовое эхо слилось в непрерывный пульсирующий гул. 
Потом Рязанцева толкнул в спину налетевший порыв ветра. Он подхватил беглеца и понес вперед. Сквозь полуобморок Николай сумел удивиться: бежать стало легко, ноги будто не касались земли. Блеск молний превратился в сплошное белое сияние, а гром неожиданно смолк. В который раз утерев рукавом воду с лица, Николай вдруг понял, что ливень прекратился. А подхвативший его ветер не тревожит окружающих зарослей. Впрочем, и заросли, и сама просека будто растворились в густом, волокнистом тумане, затянувшем окружающее пространство. 
Николай словно летел в этом призрачном ничто, пока не напоролся на невидимую преграду. Неожиданный удар отбросил его назад. Не утихающая боль в голове вдруг просто взорвалась, раскалывая череп. Измученные тело и душа достигли предела своих возможностей. Рязанцев, снова ощутивший почву под ногами, стал медленно оседать, безуспешно силясь удержать проблески гаснущего сознания.
  
13
 
Он не знал, сколько времени оставался в беспамятстве. А когда пришел в себя, первым делом прислушался к своим ощущениям. После побоев и удара о невидимую преграду он ожидал боли. Не открывая глаз, осторожно подтянул руку, потрогал лицо. И ничего не почувствовал, кроме прикосновения собственных пальцев – ни содранной кожи, ни ссадин. Он пошевелился. Боль и теперь нигде не возникла. Никак не напоминали о себе сбитые во время падений колени и локти, и под ложечкой было спокойно, будто никто не всаживал туда ружейного приклада. Он был не просто жив. Он чувствовал себя неплохо, даже не продрог, лежа на мягкой подстилке из хвои и перепревшей листвы.