Аваллон

– Можно войти?
– Все равно ведь войдешь, – буркнул Рязанцев.
– Ясное дело!
Лариса, миновав захламленную прихожую с отставшими обоями на стенах, проследовала в комнату. Поколебавшись между проваленным диваном,  разукрашенным подозрительными пятнами, и раскладушкой (больше присесть было некуда), Лариса примостилась на край стола.
– Осторожно, – предупредил Рязанцев, – у него одна ножка отломана.
– Послушай, – очень спокойно начала Лариса, но за ее спокойствием угадывалось  кипение. – У меня чертова уйма дел. У меня проблемы каждый день. Я понимаю, тебе плевать. Ты даже про сына не вспоминаешь. Но, чтоб ему в Англии учиться, кто средства добывает? Думаешь, мне приятно через десятые руки  узнавать, что ты прогорел, остался без квартиры и ошиваешься по каким-то берлогам? Зачем ты связался с Ринатом? Ты не знал, кто он такой? Неужели нельзя было у меня спросить? Ты решил развестись – твое дело. Но это обязательно – показывать, как ты меня презираешь?
– Ладно, не начинай, – проворчал Рязанцев.
– Я и не начинаю. Но люди у меня за спиной шепчутся, дескать, я тебя, такого талантливого, не поняла, выперла, оставила ни с чем.  Тебе это в кайф?
Рязанцев разозлился.
– Бедолажка! Я твою репутацию порчу! А когда ты, балдая, раскатывала на джипах со своими трахальщиками, когда по неделе дома не появлялась, когда обращалась со мной, как с ничтожеством, – с репутацией все было в порядке?! 
– Мои трахальщики родились и по сей день витают лишь в твоем больном воображении, – устало сказала Лариса. – Писал ты свой роман – я тебе мешала? Понимаешь, это рашен бизнес. Чтоб в нем не пролететь, надо мотаться черт знает где и с кем. И коньяка иногда выжрать, и вообще осволочиться. Траханье тут ни при чем. Сам разве не понял, когда в дело сунулся? 
– Я всегда зарабатывал столько, сколько мне было нужно, а ты…
– А я хочу зарабатывать столько, сколько умею. Я не популярная журналистка, мне благодарные читатели не названивают. И романов я сочинять не могу. Но домохозяйкой при мятущемся гении быть не желаю! 
Ларискино кипение прорвалось наружу. Так в последнее время всегда случалось, едва они принимались выяснять отношения. Рязанцеву это осточертело.
– Короче! Ты зачем явилась?
– Короче! Собирайся и поехали из этого бедлама. Поживешь пока дома.
– Еще чего!
– Ну, раз мы такие гордые, можно на даче. Я тебе куплю квартиру. На хоромы не рассчитывай, однокомнатной недалеко от центра тебе хватит. Не лезь больше в бизнес, это не твое! И перестань бегать от врачей. На лечение деньги тоже найдем, нечего из себя мученика корчить!
– Знаешь, – сказал Рязанцев, – мы с тобой, как папуас с эскимосом – полное взаимонепонимание на базе исходных представлений. Мне от тебя ничего не надо. И никого я из себя не корчу. Я хочу… Я ведь тебе сто раз объяснял. Знаешь песню? Не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть этот мир прогнется под нас. Вот хочу, чтоб он под меня прогнулся.
– Ты что, такой наивный – по песенкам жить?!
– От тебя требовалось только одно: не втыкать мне нож в спину!
Лариса обхватила голову руками, прошипела:
– О, ч-черт!
В кармашке ее кожаной жилетки пропел мобильник. Лариса поднесла к уху крохотный аппаратик.
– Да!.. Как это он застрял?! На таможне ведь все порешали… Ты Тараканову звонил?.. А зачем туда бегать?! Там глухо, как в танке… Сашка где? Вы что, совсем ничего не соображаете?.. Найди Сашку немедленно. Я сейчас буду.
– Коля, – терпеливо сказала Лариса, пряча мобильник, – мне сейчас некогда…
– Тебе всегда некогда.
Она пропустила упрек мимо ушей.
– Мне надо ехать. Если я буду рассусоливать, пролечу покруче тебя. В случае чего, с моими долгами квартирой и машиной не расплатишься. Вечером заеду. Не глупи. Никогда я тебе не изменяла, да ты и сам, я думаю, об этом знаешь. Показным опущением на дно ты никому ничего не докажешь. На уличные самосожжения нынче всем плевать – времена такие и нравы. Надо выбираться и как-то начинать сначала. Иди к своему редактору, вернись в штат. Я с ним недавно столкнулась на одном банкете: он, понимаешь, сожалеет, что ты от газеты отошел. Шут с тобой, я к тебе не лезу. Ищи свое. Но от помощи не отказывайся. 
 
Она хотела добавить что-то еще. Но не добавила. Возможно, этих непроизнесенных слов Рязанцеву и не хватило.
Закрыв за Ларисой дверь, он уселся на диван, болезненно потирая виски. Потом потянулся к телефону, который, как ни странно,  еще не отключили за неуплату. 
На том конце провода долго не откликались. На десятом гудке в трубке  мурлыкнул женский голосок.
– Да-а…
– Привет. – Рязанцев постарался изобразить жизнелюбие.
– Привет. Ты где пропал?
– Я не пропал. Так, временные сложности.
– Ничего себе – сложности! Говорят, без квартиры остался.
– Ну, квартира в наше время не проблема для умного человека. Сегодня ее нет, а завтра коттедж. Пока у приятеля пришлось покантоваться, запиши телефон… Вчера звонили из Питера, из литературного агентства. Я тебе говорил, что засылал туда рукопись. Так вот, обещают прислать договор. Если меня их условия устроят, обязуются воткнуть в приличное  издательство. Я поинтересовался, на какие деньги можно рассчитывать? Знаешь, той суммы, что они назвали, хватит, чтоб спокойно закончить новую книгу.
В трубке повисло молчание. Рязанцев сморщился, проклиная себя за вранье насчет агентства. Никто ему оттуда не звонил вот уже пятый месяц после отсылки рукописи. И, скорее всего, не позвонит никогда.  
– Катюша, ау!
– Я здесь, – сказал голосок в трубке. – А в газету вернуться ты не хочешь?
– Да я из нее и не уходил, ты же знаешь! Просто теперь на договоре. Чтоб не  выматывать каждый день из себя проклятые строчки. Строчки, строчки… За них – копейки. И так всю жизнь? Если получится с изданием книги…
– Я забыла, у тебя когда день рождения?
– А что? – Рязанцев назвал дату.
– Ну, подарок сделать… Сорок тебе уже. На фиг эти прожекты с агентствами, издательствами. Хочешь, я тут у нас в фирме поговорю. Нам сотрудник по связям с  общественностью требуется. Тебя, точно, возьмут. И зарплата хорошая.
– С чего это ты так уверена, что возьмут?
Катя не уловила его тона.
– Тебя по газете знают. У нас некоторые номера с твоими статьями таскали-таскали…
Рязанцев опять вцепился пальцами в саднящие виски. 
– Катюша, как с твоим отпуском?
– С той недели пойду.
– У меня в Приреченском районе есть приятель, егерь. В таежном поселке живет. Не какой-то богодул. Вместе университет заканчивали, его на кафедре оставляли работать. Но так получилось... Печальная история, потом как-нибудь расскажу. Я ему письмо написал, что хочу в гости нагрянуть. Надо отдохнуть от всей этой ерунды, с мыслями собраться. А там сопки, тайга, озеро рядом. Он пока не ответил, но я уверен, что не откажет. Поехали вместе. Ты такой красоты в жизни не видела.
Катя помолчала.
– Ты там бывал?
– Не приходилось.
– А говоришь – красота. И что я там буду делать? Комаров кормить, коров доить?
– При чем тут коровы? Мы же отдыхать поедем. Да и нету у него никаких коров. А Дениску бабушке можно оставить.
Опять повисла пауза. 
– Мне в отпуске надо ремонт доделать, – сказала наконец Катя. – Я же одна не могу, а за мастерами, если не присмотришь, они такого наляпают. 
– Да помогу я тебе твои обои наклеить.
– Обои – фиг с ними. Да и какой из тебя наклейщик?! Мне обещали зеркальный шкаф-купе поставить – недорого. И окна надо менять. В  ванной все течет. Я думала, ты сколько-нибудь подкинешь. Но какие у тебя теперь деньги?! 
– Давай, я все-таки перееду к тебе, – устало сказал Рязанцев.
 
– Ты же знаешь, что пока нельзя. Я ведь рассказывала: мой бывший, козел такой, везде орет, мол, я ей ради сына свою квартиру оставил, пусть радуется, но если кого-то приведет, в суд подам на раздел жилплощади. Надо подождать, пока срок подачи иска истечет.