Мили до тебя

- Вы хорошо постарались, молодой человек, разозлив моего самого спокойного сотрудника, - покачал головой врач и взял в руки листы.
- Проверьте лучше за ней отчёт, а то опять не того напишет, - кивнул я на бумаги. Видно было, что его забавляла вся эта ситуация, в то время как мне было не до шуток. Я столько времени терял впустую из-за этих обследований.
Когда Борисов читал первый лист, у уголках его глаз появились  сначала многочисленные морщинки, а потом мужчина захохотал. Что такого смешного он мог вычитать там? Неужели она опять написала какой-то чепухи?
- Что такое? - спросил я резко.
Ещё пара таких справок и меня на самом деле отстранят от полётов. Эмили добьётся своего. Я догадываюсь, почему она злиться на меня. Надо будет всё же поговорить с ней как-то и объясниться.
- Вот, - протягивая мне лист, - можете ознакомиться, - усмехнулся Борисов.
- Я пробежал глазами по тексту. Давление, пульс, температура, для меня тут не было ничего особенного. Пока мои глаза не дошли до строчки "Примечание".
"Плохое зрение, так как не видит дальше собственного носа. Плохой слух, так как слышит только себя. Лишённый чувств и этики придурок. Рекомендую отстранить от полётов, а лучше отправить домой."
- Надеюсь, это была шутка? - скомкал одной рукой лист и швырнул на пол.
- Вот, можете ознакомиться с другим вариантом отчёта, - протянул мне ещё один лист.
Все данные повторялись, а в графе "Примечание" было написано совершенно другое.
"Физическое и эмоциональное состояние капитана Р. Кейдена на отличном уровне. Разрешены полёты на сверхзвуковых истребителях. Плохие предыдущие показатели являются ошибкой в измерениях врача Э. Уотсон."
Она подписывала себе приговор последней фразой. Я поднял глаза на Глеба.
- Вы же понимаете, чем это ей грозит? Хотите дать этой бумажке ход? - ставя меня перед выбором, спросил он.
Черт, я был очень зол на неё. Тогда, в её комнате, за её выходку, готов был сам собрать её вещи и отправить домой, но сейчас, вспоминая слова из первой справки, что-то не давало мне покоя. Что она имела ввиду, написав это? Что я не видел и слышал? Внутри всё гудело от ощущения недосказанности. А сердце как никогда начало ускоряться, призывая меня не делать этого. Я покачал головой.
- Вы можете переделать? - бросил отчёт ему на стол.
- Если вы этого хотите, то да, - кивнул Глеб.
- Я подожду, - садясь на стул, предупредил я.
Глеб взял отчёт и удалился.
Я же поднял скомканный ранее листок и развернул его, перечитывая строки.
" Плохое зрение, так не видит дальше собственного носа. Плохой слух, так как слышит только себя. Лишённый чувств и этики придурок. *
Что же она хотела этим сказать? Что я должен увидеть и услышать? Что она сохнет по мне, как десять лет назад? Чёрт, она думает, я не вижу, как она похорошела. Пропала эта подростковая угловатость и сутулость. Сейчас передо мной была привлекательная женщина. Только у нас разные пути. Мы пробудем на этой базе пару месяцев и опять разъедемся в разные уголки нашей страны. То, что когда-то не срослось, не срастётся снова. К тому же теперь я женат. И не смогу бросить Лизу.
Услышав звук открывающейся двери, я обернулся. В кабинет вошёл Глеб и протянул мне новый листок :
- Великий русский писатель Лев Толстой говорил "...Мы любим людей за то добро, которое мы им сделали, и не любим за то зло, которое мы им делали." Я не знаю, что у вас там было в прошлом, да и это не моё дело, - начал он, садясь на своё место, - но, надеюсь, вы перестанете мучать друг друга и займётесь делом. Документы передадите лейтенанту Куперу.
Я пробежал глазами по строчкам, доверять ей я теперь не мог. Но ничего кроме разрешения к полёту и сбоя техники, которую отправят на повторную поверку, не было. Я поднял глаза на Глеба.
- Вы хотите сказать, что я кого-то мучаю? Может, это она ведёт себя, как ребёнок?
Глеб пригладил седую бороду и задумался.
- Знаете, Рональд, да, это война, и мне нужен работник, солдат, способный лечить людей, а не зарёванная девица, которой самой нужна помощь. Думаю, она неспроста так вчера сделала. Если не можете сдержать себя, приходите за разрешением на вылет лично ко мне.
- Я вас понял, Глеб, - кивнул, я, - всего хорошего,- встал и направился к выходу, поскорее покинуть помещение пропитанное запахом лекарств. Уже в дверях вспомнил, что хотел кое-что спросить, и развернулся к Глебу.
- Глеб, вы же знаете латинский?
- Да, - врач приподнял брови и расширил глаза.
Я повторил ему ту фразу, что недавно сказала мне Эмили.
- Если дословно, то "не попадись сам". А что это значило в контексте, думайте сами.
Я кивнул Глебу и покинул кабинет.
Лицо обдало горячим душным воздухом, когда я вышел из здания. Но это было лучше, чем атмосфера и запах медикаментов. Направившись в штаб, занёс отчёт, оттуда сразу пошёл на тренировку. Я отвлекал себя, чтобы не думать о постороннем.
Но, когда, наконец, прилёг отдохнуть перед очередным полетом, мысли впустили долю сомнения. Из головы же никак не выходила Эмили. Почему у меня такое ощущение, что я перегнул палку? "Зарёванная девица..." Неужели всё-таки расплакалась, а держалась так уверенно. Хотела покомандовать и не справилась. Мы не виделись десять лет, встретились меньше суток назад, а уже успели поссориться. Она видела меня раздетым, и я тоже видел ее грудь. Когда она наклонилась слишком низко, устанавливая свои датчики, и прямо перед моим лицом сверкнула, из сдвинувшего вниз халата, темным ажурным кружевом. И мне сразу же захотелось уколоть её, задеть. Что это за форма одежды такая?!
Сейчас же чувствовал себя так дерьмово за то, что наговорил ей. За то, что сделал больно. Ведь я даже не почувствовал её удар, но умудрился раздуть из этого целое событие. Пожалуй, стоит прислушаться к совету Глеба и избегать с ней встреч.
Спустя час я уже был на предполётной подготовке и разбирал своё задание. Продумывал план полёта, рассчитывал расстояние.
На гражданке все постоянно восхищались моей профессией. Со стороны это и вправду выглядело круто и романтично, как и у звёзд спорта или профессиональных певцов. Но могут ли тяжёлые изнуряющие тренировки выглядеть романтичными? А, может, романтично всю ночь сдавать экзамен? Это работа. Это тяжёлая, очень тяжёлая работа. Это сложнее всего, что я когда-либо делал. Здесь нельзя вполсилы, нельзя расслабленно. Это больно. Всепоглощающее давление. Перегрузки. Конечно, есть моменты, которые знаю только я. Вещи, которые могут испытать только несколько сотен человек. Непередаваемые ощущения полёта, высоты, превосходства. Но эти моменты... Они только мои.
Предполётная подготовка закончилась, и я, повторив всё в уме ещё раз, направился на взлётную полосу. Мой истребитель, заклеймённый моим позывным, уже был готов к вылету. Это, конечно, была не моя собственность, но я, помимо полётов, следил за технической историей и техническим обслуживанием своего самолёта. Хотя случалось и такое, что мой самолёт отдавали на другое задание, тогда приходилось летать на свободном.