История французской революции. От первых дней до Директории

14. Все граждане вправе лично или через своих представителей констатировать необходимость государственных налогов, свободно соглашаться на них, следить за их расходованием и определять их размер, способ раскладки, средства взимания и срок их действия.
15. Общество вправе требовать отчета у каждого представителя администрации.
16. Общества, в которых не обеспечена гарантия прав и не установлено разделение властей, неконституционны.
17. Так как собственность – ненарушимое и священное право, то никого нельзя его лишать, за исключением тех случаев, когда этого требует очевидная общественная надобность, констатированная законным порядком, и то лишь при условии справедливого предварительного возмещения.
Пункт о праве на существование, быть может, наиболее важный для большей части населения, был вставлен во вступительную часть конституции и гласил так: «Должен быть учрежден всеобщий общественный вспомогательный фонд на воспитание покинутых детей, на поддержание бессильных бедняков и на предоставление работы таким беднякам, которые не находят работы». Вспомогательный фонд так и не получил осуществления, если не считать таким фондом жалкую помощь национальных мастерских. Собрание полагало, что, высказав эти утешительные пожелания, оно уже достаточно сделало для рабочих и вправе уже ответить отказом на все дальнейшие требования рабочих. Из всего этого видно, что парламентские революционеры 1789 года не могли возвыситься до идеи организации труда. Их задача представлялась им в виде какого-то благотворительного дела.
Декларация прав человека и ее прекрасные идеи были для французов утренней зарей новой эпохи. Права человека стали предметом зависти для просвещенных людей других народов, и французы сами тоже верили в свое счастье. Когда дело дошло до практического осуществления провозглашенных прекрасных теорий, народ увидел, что он дальше от счастья, чем это казалось в первые дни увлечения свободой.
Собрание приступило к обсуждению основного государственного закона, и сейчас ему предстояло решить два наиболее важных вопроса: принадлежит ли королю veto, т. е. право объявлять недействительным принятое народными представителями решение, и будет ли состоять будущее народное представительство из одной или двух камер. Здесь-то и обнаружились партии, до сих пор остававшиеся в собрании скрытыми. Обнаружилась партия, враждебная всяким нововведениям, стремившаяся парламентским путем вернуть все, что унесла буря революции. Это была партия прежних привилегированных приверженцев абсолютной монархии, соглашавшихся только на некоторые реформы. Вождями ее были бывший офицер Казалес и аббат Мори. Ближе всего к ней стояла аристократически-конституционная партия, идеалом ее был английский конституционализм. Она примкнула к Неккеру, но это не дало ей того значения, которое она желала получить при помощи этой бывшей величины. Вождями ее были Мулье, Лалли-Толандаль и Клермон-Тоннер. Третья наиболее многочисленная партия, собственно рычаг и опора парламентской революции, была либеральная или демократически-конституционная партия. К ней, кроме представителей третьего сословия, принадлежали либеральные представители дворянства и духовенства. Главой этой партии и руководителем ее был Мирабо; рядом с ним стоял изобретатель новых политических систем Сийес, шпага либерализма Лафайет и мэр Бальи. Конституционно-демократическая партия хотела отдать народу законодательную власть, но устраняя от нее короны. Довольно слабая тогда демократическая партия была против участия короны в законодательстве. К ней принадлежали Барнав, братья Ламет и другие. Впоследствии, как мы увидим, количественное отношение этих партий сильно изменилось.
Для партии Мори и Казалеса вопросов о королевском veto и об одно- или двухкамерной системе не существовало, так как в народном представительстве она видела совещательное учреждение. Аристократически-конституционная партия добивалась абсолютного veto для короля и двух камер: аристократической и народной. Мирабо и его партия требовали одной камеры и права отсрочивать постановления ее; наконец, демократическая партия требовала одной камеры и не допускала veto.
Неудивительно, что демократическая партия с ее требованиями, делавшими монархию призрачной, не имела успеха, потому что в 1789 году никто еще о республике не думал, даже Марат. Победа в этой борьбе на реорганизацию государственной власти осталась за Мирабо и его друзьями. 12 сентября было решено, что народное правительство составит одну камеру, выборы в которую должны производиться каждые два года и которая должна заседать непрерывно. Король не вправе был распустить эту камеру. Постановления эти явились естественным результатом предшествовавших событий. Король получил право отсрочить постановление на четыре года.
Таким образом, абсолютная королевская власть была превращена в конституционно-монархическую, которая со временем должна была всецело подчиниться влиянию народного представительства.
Но национальное собрание вместе с Мирабо позабыло или нарочно не сделало постановления о том, что решения национального собрания получают законную силу и без королевского утверждения. Может быть, оно не решилось совершенно отнять у короля всякую власть. Вот почему Людовик и уклонялся от утверждения постановлений 4 августа, хотя на основании этих постановлений он уже успел принять гиперболический титул «восстановителя французской свободы». Впоследствии, правда, он поневоле согласился утвердить постановления 4 августа; но теперь появились уже новые постановления об однокамерной системе и veto в форме права отсрочки. Двор видел в осуществлении этих постановлений окончательное крушение королевской власти, и королева вместе с графом де Прованс под влиянием упреков со стороны эмигрантов снова стала помышлять о государственном перевороте. Штурм Бастилии придворную партию ничему не научил, иначе она должна была понять, что то, чего не достигли 23 июня и 14 июля, стало еще менее достижимым теперь. За это время Франция успела вооружиться; повсюду учредили национальную гвардию. Если народные массы и были исключены из парижской национальной гвардии, то все же можно было предвидеть, что национальная гвардия с оружием в руках будет отстаивать постановления национального собрания. В своем озлоблении придворная партия совершенно потеряла рассудок.
По соглашению с лотарингским губернатором маркизом де Булье. который, как и войска, был очень предан королю, решено было перевести короля в Мец. Оттуда, предполагалось, он двинется на Париж с армией Булье, распустит национальное собрание и подчинит себе революционные элементы столицы.
В то же самое время, потому, может быть, что план двора был известен или предугадывался, в Версале возник план переселить короля из Версаля в Париж. Это у Мирабо возникла мысль отдать короля парижанам и сделать его заложником, ввиду не прекращавшихся попыток произвести переворот. Говорят, что герцог Орлеанский истратил много денег на распространение этой идеи в народе. Словом, Париж приготовился предупредить нападение и вторично защитить себя и национальное собрание от государственного переворота.
 
Поход в Версаль
Парижское население не переставало волноваться. Споры в национальном собрании возбуждали его, но еще более возбуждал его начавшийся в это время голод. В столице ощущался сильный недостаток в хлебе. Среди рабочих возникло движение, преследовавшее их собственные классовые интересы. Портняжные подмастерья, парикмахеры и даже обслуга имели свои клубы, где они регулярно собирались и обсуждали как общее политическое, так и свое специальное положение. Работницы тоже обнаружили значительную бойкость Вскоре уже и торговки рыбой и овощами обратились с петициями к избирателями третьего сословия. Часто встречаешься с требованием того периода – вполне уравнять в правах женщин с мужчинами. Для женщин требовали и избирательного права. Много внимания привлекла в то время амазонка революции прекрасная Теруань де Мерикур из Льежа. Роялистские газеты называли ее куртизанкой, но, несомненно, что это неверно. Она выступала вооруженной, произносила перед народом зажигательные речь, а во время процессий в живописной позе восседала на пушке.