Единственная для визиря

Наверное, она всё-таки задремала, потому что в дверь легонько постучали.
– Войдите, – Амлон села на кровати.
– Госпожа, – вошла Ирис, – пришла дарам-гасса.
– Пусть войдёт.
Следующие несколько часов портниха снимала с неё бесконечные мерки и подбирала ткани, прикладывая то один, то другой отрез то к её волосам, то к лицу. Болтливая до невозможности, дарам-гасса, всё вздыхала, как ей, Амлон повезло.
Разговор с портнихой и все эти примерки утомили её. И Амлон вздохнула с облегчением, когда та наконец ушла. Она встала, решив выйти в сад, размять ноги и может быть, опять набрести на поляну с небесниками, когда стул громко заскрипел, отодвигаясь.
Опять господин визирь, уже третий раз за день! Да неужели же он ни на минуту не может оставить её в покое? Она развернулась устало к двери, ожидая встречи. Она ведь не сможет всё время быть готовой к подлости, удару или наказанию. Рано или поздно она устанет, ослабеет, сдастся. И что тогда? Будет жить сломанной куклой, как Ирис, марионеткой в чужих руках? Ну уж нет! Надо сделать ещё одну попытку того, что она задумала и как можно быстрее.
– Это что такое? – Спросил господин визирь, указывая на стул. Ей показалось, или он тоже выглядел усталым? Хотя, впрочем, кто знает, сколько у него масок? Вдруг, это одна из них?
Она не стала отвечать. Вот если спросит ещё раз… Даже говорить было тяжело. Такая усталость почему то навалилась.
– Завтра дарам-гасса принесёт платья. Пока не наденешь одно из них, я не разрешаю тебе выходить из дома.
Амлон вздрогнула. Вот. Как она и ожидала – новый запрет. Он специально мучает её. И эти тонкие изощрённые наказания, пытка запретами и неизвестностью страшнее физической боли. Как же она его ненавидит! Она даже не отвернулась. Пусть смотрит. Пусть видит ненависть на её лице!
– А сейчас ты будешь учиться читать. К концу недели я хочу чтобы ты прочитала мне вслух этот свиток, – и он показал Амлон свиток, перевязанный красной лентой. Потом развязал ленту и свиток раскатился став едва ли не длиннее кровати.
Это было хоть какое-то развлечение. Вряд ли, конечно, господин визирь, позволит ей читать то, что ей нравится, но она сможет дать хоть какую-то пищу своему уму. Правда то, что учить читать её будет он, убивало всё предполагаемое удовольствие от чтения.
Урок чтения прошёл вовсе не так ужасно, как она себе представляла. Господин визирь пока не думал наказывать. Он ни разу не прикоснулся к ней даже пальцем. Но этот его ледяной взгляд и тон, с которым он обращался к ней, словно она была букашкой, одно существование которой – это ошибка, заставляли её ненавидеть и бояться его ещё больше. А ещё он был проклятым ирханцем и этим всё сказано. Как только господин визирь ушёл, Амлон опять приставила к потайной дверце стул и облегчённо вздохнула. Она теперь знала написание некоторых букв, обозначавших слова. Ирханский язык был намного сложнее её собственного. Каждая буква могла обозначать несколько слов, а могла букву, в зависимости от положения в предложении.
Она до ужина просидела над свитком, а после ужина решительно направилась гулять по дому, выбрав кухню своей целью. То, что она задумала, не следует откладывать. Тем более, что других дел у неё всё равно не было.
Нескончаемые коридоры и анфилады поразили бы раньше её воображение, если бы она гуляла по ним как гостья, а не как пленница. Сейчас же она оставалась равнодушной к ним. Хотя в первый раз гуляла вот так свободно. Наверное, она никогда не привыкнет к этой чужой ненавистной роскоши.
Спальни, купальни, бассейн, комнаты для слуг… Да где же эта кухня, наконец?! Спрашивать было неловко, хотя слуги несомненно показали бы ей всё, что она желает. Наконец, ей повезло. Амлон пошла на запах, буквально сбивавший с ног, и за очередным поворотом увидела приоткрытую дверь, из которой доносился нестройный гомон голосов, стук кастрюль и шум льющейся воды. Она заглянула за дверь. Да, это была кухня. Амлон вошла. Голоса стихли и тут же все слуги в немом изумлении уставились на неё, а потом поклонились до пола.
– Вы что-то хотели, госпожа? – Полная женщина с красным, мокрым от пота лицом сделала по направлению к ней несколько шагов и почтительно остановилась поодаль.
– Нет. Я хочу посмотреть, как вы работаете. – Здесь не знали тарсийского, поэтому Амлон сказала на ломаном ирханском, надеясь, что её поняли, напустив на себя самый гордый и неприступный вид из всех возможных.
Надо было найти то, за чем она пришла. Попытаться забрать нож сейчас? Или сделать это тайком? От духоты кружилась голова. Как только здесь вообще можно было готовить и шевелить руками и ногами? Наверное, коренные ирханки уже привыкли к такой жаре, она же не могла даже вздохнуть. Но надо было делать вид…
Амлон прошлась по кухне, якобы внимательно осматривая помещение, иногда задавая короткие вопросы о том, что готовилось в кастрюле или какие приправы будут положены в то или иное блюдо. Не все ответы она понимала, но это было и неважно. Главное, что ей было нужно, она увидела.
Выйдя из кухни, она вздохнула свободно. Оказывается, она очень хорошо научилась притворяться и сама не знала, радоваться этому или печалиться.
Весь вечер Амлон пыталась начать читать свиток, повторяя заученные буквы, потому что больше нечего было делать и потому что это давало хоть какую-то пищу для размышлений. Да так и уснула со свитком на кровати, надеясь только, что господин визирь не войдёт к ней ночью. Но сил бодрствовать всю ночь не было.
Ночью её никто не беспокоил, а после завтрака слуги принесли ворох разноцветных платьев, приличествующих женатой женщине. При воспоминании о том, что она теперь жена, накатил привычный страх. Амлон выбрала одно из платьев и поспешила в купальню. На выходе из купальни висели зеркала. Обычно она равнодушно проходила мимо них, но сейчас не смогла удержаться. В этом платье, небесно-голубого цвета, закрывавшем руки до кистей и ноги до щиколоток, она понравилась себе больше, чем в открытых кусках ткани, едва перевязанных поясом, которые и платьями то назвать можно было с трудом.
Значит теперь наконец-то можно выйти в сад и подышать воздухом. В доме было душно, но и в саду, где она искала облегчения, не шевелился ни один листок, ни ветерка. Небо как будто потемнело. Неужели и в этой стране удушающего жара может пойти дождь?
Амлон двинулась вперёд по тропинке, словно бесцельно. Она не помнила дорогу к небесникам, но всё же надеялась снова набрести на них. Тот букет так и пропал в её комнате. После проклятого свадебного обряда она заглянула в свою комнату, но цветов там уже не было.
Тропинка вела прямо, исчезая в зарослях низкорослых кустарников, а потом выныривая снова. Она шла по ней, никуда не сворачивая, пока не упёрлась в высокое кованное ограждение. Забор. Значит, здесь кончались владения господина визиря. Она остановилась и внимательно осмотрела ограду. Высокая, в полтора её роста, она лишь ограничивала владения. Вряд ли трудно будет перелезть на ту сторону, даже ей, а что уж говорить о ворах и прочих людях. Значит ограда охраняется. И то, что она не видит воинов с ятаганами вовсе ничего не значит. Но она должна попытаться. Амлон сама осознавала, что пытаться убежать отсюда глупо, но не могла отказать себе в этой призрачной надежде.