Мир, где тебя нет

— Что за способ?
Слова царапали сухими крошками.
— Ненадёжный, — жёстко ответила женщина. Сплетались и расплетались нервные пальцы — скорее музыкантши или вышивальщицы, нежели лекарки. Диана бездумно следила за агоническим танцем этих рук — быть может, в них заключена жизнь её суженого. — И опасный. Хотя что теперь опасно для твоего ученика?
— Эста, мне... — качнувшись к ней, выдохнул Коган.
— Не время.
Руки её двигались как механизм, выставляя на низкий прикроватный столик пузырьки и склянки из заплечной сумы, скупыми точными движениями сортируя, выбирая из общего строя, отмеряя и смешивая, как за аптечным прилавком, некие экстракты и декокты. И Диане так хотелось верить, что неизвестная лекарка, столь своевременно явившаяся, точно добрая волшебница из сказки, напоит умирающего живой водой. Что ей ведом чудодейственный эликсир, о существовании которого не подозревали все телларионские мэтры, перебывавшие здесь.
Хотела верить, но не могла. Предел — не Тридевятое царство, и нет здесь источника с живой водой, разве только мёртвой. И не деревенской знахарке одолеть отраву, от которой спасения веками ищут лучшие целители Предела — и не могут найти.
Обоняние её не было обострено, и Диана могла чувствовать лишь слабый запах липы и мелиссы. Её познания в травничестве оставались весьма ограничены, и такие названия как граллов глаз, драконов цвет или плакальница ей ни о чём не говорили. Но она видела реакцию Кристалины и Иленгара, для которых названия эти были не только надписями на этикетках, и сверхчеловеческое чутьё позволяло в полной мере обонять ассорти целебных трав. И реакция их оказалась совершенно человеческой.
Недоумение. Отчаяние. Страх.
— Это не лекарство, — услышала Диана свой словно бы чужой голос. — Что это? Удар милосердия?
— Не лекарство, — очищенным от эмоций тоном ответила названная Эстой женщина. — Не в такой концентрации и дозе. Яд. Но яд этот для него — единственный шанс. Быть может, антидот нейтрализует отраву...
— Быть может... — эхом откликнулась Диана, глядя на проступившие под восковой кожей вены, точно ветви, прорисованные чёрной тушью.
"Быть может". Не шанс, но призрак шанса. Возможно ли надеяться на большее?
— Быть может, — тоном последнего приговора утвердила женщина, легко качнув чашу. Полусфера, выточенная из древесной кости, морённая временем, лакированная множеством прикосновений — проще не бывает. Величиной с напёрсток, с ореховую скорлупку — не более. И жидкость, что лениво лизнула изнутри покатый бочок, — густая, чёрная, как смола или кровь.
Колдовской эль, поднесённый в ладонях сидхе.
Яд или панацея?
Жизнь или смерть?
— Даже твоему ученику, Коган, не умирать дважды. Если так, это, — рука неудержимо клонилась долу, словно отягощённая несносимой ношей, — ничего уж не изменит.
— Не изменит, — прошептал Коган, — но обрекать на подобные муки и — напрасные?..
Зеркало чаши едва дрогнуло, отразив угасающее сияние. И — на миг осветилось ярче, когда янтарь воздуха вдруг расплавился; когда, презрев воцарённое забвение, доселе молчавший Иленгар выругался на грани приличия.
Удар впечатанного в стену кулака заглушили устлавшие всё ковры.
— Мэтр Согрейн! Вы лучше моего знаете Дема. Но и мне известно, что он не из тех, кто гибнет без борьбы. Разве не доказательством тому что мы здесь, тогда как костры иных бывших с нами в Доброй Веси уже остыли?
— Он использовал бы самый ничтожный шанс, — тихо сказала Диана, — даже если итог обернётся худшим, чем просто поражение. Вы знаете это, Коган. Вы сказали мне, и я здесь. Теперь я говорю вам: не идите против его воли.
Пальцы Кристалины едва приметно коснулись сжатой ладони мага.
— Обо мне ты знаешь, — сейчас Эста говорила только с Согрейном. — Это всё, что я могу для него сделать. Коган?
Учитель Демиана тяжело кивнул.
Женщина оставалась отстранённой, словно одно из тех изваяний Многоликой, что так же равнодушно взирали на Диану из свечного сумрака гротов или фамильных молелен.
— Идите сюда вы двое. А лучше позовите ещё кого-нибудь крепкого.
— В личной гвардии своего отца я с пятнадцати лет считалась достаточно крепкой, — ровно произнесла Кристалина, поворотом корпуса остановив готового отворить дверь Иленгара. — Довольно наших ушей и глаз.
— Хорошо. — Целительница вращала чашу противосолонь.
В первый миг Диана удивилась тому, что её товарка идёт вместе с мужчинами и авалларкой. Но руки у этой миловидной женщины были такие, что она могла бы запросто уносить с поля боя раненых бойцов, и даже не волоком.
— Зачем? — только и спросила герцогиня, когда все четверо встали по разным углам постели.
— А чтоб себя не порешил, алмазная, — мягким грудным голосом пропела женщина. — Да не трудили б вы своего сердечка, герцогинюшка, нечего вам здесь видать.
— Помехой вам не стану, — тихо возразила Диана.
— Твоя воля, — сказала молодая, склоняясь над Демианом. — Порой лучше увидеть, чем представить. Держите его.
Целительнице явно не впервые довелось вливать снадобья в беспамятного, разжимать сведённые зубы, заставлять сглатывать немо хрипящим горлом. С нечаемой силой, одной рукой приобняв за плечи, коротко нажала под челюстью и наклонила край чаши к разомкнувшимся губам. Придержала ладонью под затылок, пока он пил — с жаждой, до капли.
Липа и мелисса.
Диана сглотнула занемевшим ртом. Горечь и соль.
Прежде чем лекарка опустила черноволосую голову на подушки, ведьмак содрогнулся — раз, другой — нечеловечески, точно в него разом вселился легион демонов, — и рванулся, выворачиваясь из рук.
Будто под действием некоего тёмного ритуала, Диана видела: на него союзно навалились в четыре пары крепких рук. Остов массивной — коробом — постели затрещал.
Кристалина выдохнула авалларскую брань, почти ложась на бьющееся тело, сейчас по-звериному сильное, нечувствительное к боли в немыслимо изворачиваемых суставах.
Иленгара швырнуло на колени, и левая рука Демиана, высвободившись, метнулась гюрзой; согнутые когтями пальцы целили в горло.
Человеческий глаз не уловил тот прыжок, только будто бы размазалось что-то в воздухе — и вот уже Иленгар налёг Демиану на грудь, подминая и выкручивая локоть. Какой-то миг — и ведьмак в беспамятстве вырвал бы себе глотку.
Секунда передышки, как секунда замирания на краю, — и крик человека, сжигаемого заживо.
— Милостивая Хозяйка! — прошептала Диана. — Отчего вы просто не связали его?
— Оттого что он искалечил бы себя, пытаясь освободиться. — Слова Когана вырывались толчками, согласно ритму, с которым сотрясало кровать. — И ему бы это удалось... причём вскоре. Довольно с него вреда, что уже натворила болотная отрава... и "Слёзы Анриетты".