Генерал де Голль и Россия

Генерал де Голль, таким образом, совершенно не был готов отстаивать в Москве собственно французскую линию, коль скоро ему твердили, что фактическое положение дел, то есть господство СССР в Восточной Европе, уже, по сути, утверждено англо-американцами. Эта деталь важна, поскольку почти все биографы генерала де Голля с неодобрением отмечают, что во время переговоров со Сталиным он молчаливо соглашался с претензиями советского лидера. Разве не соответствовало это поведение тем рекомендациям, которые ему давали самые компетентные его сотрудники?
Эта поездка примечательна во многих отношениях. Своей продолжительностью, как мы уже говорили, обусловленной не только погодными условиями, увеличившими время на переезды, но и желанием председателя Временного правительства посмотреть СССР. Прибыв в Баку 26 ноября, генерал провел там два дня, «которые хоть как-то заполнили поездка по полупустому городу, представление в городском театре, чтение сообщений агентства ТАСС…» 45 Его недовольство здесь очевидно: его совершенно не устраивает крайне неспешный темп визита, навязанный хозяевами, хотя остановка по пути в Сталинграде и отвечала его желаниям. Он успокаивается только по прибытии в Москву, и неделя пребывания в советской столице не вызывает у него никаких жалоб. Хотя поводов для них было более чем достаточно.
Первая встреча со Сталиным состоялась в Кремле, вечером того же 2 декабря, когда генерал прибыл в столицу. В своих «Мемуарах» он набрасывает портрет Сталина следующими красками: «Коммунист, одетый в маршальский мундир, диктатор, укрывшийся, как щитом, своим коварством, завоеватель с добродушным видом, он все время пытался ввести в заблуждение. Но сила обуревавших его чувств была так велика, что они часто прорывались наружу, не без своеобразного мрачного очарования» 46.
Главная черта Сталина, которая выходит на первый план в этом комментарии и к которой генерал много раз возвращается в «Мемуарах», – коварство. Жан Лалуа в написанных впоследствии воспоминаниях подчеркивал, что холодность Сталина к своему собеседнику открыто проявилась уже в ходе первой встречи, и Роже Гарро, со своей стороны, также упоминает о «холодном приеме». Действительно, и Лалуа прямо об этом пишет, малорослого, тщедушного, сухорукого Сталина, не отличавшегося выправкой, мог привести в замешательство сам вид человека, как будто сошедшего со средневековой гравюры, человека, который подавлял его физически и обращался к собеседнику отнюдь не просительно, а со всей надменностью, какую генерал де Голль умел демонстрировать, чтобы подчеркнуть, что олицетворяет собой великую державу, достойную быть представленной за одним столом с победителями. И генерал заметил, что Сталин на протяжении встречи, говорил ли он или молчал, «все время чертил какие-то каракули» 47.
Первая тема, которую генерал де Голль 48 хотел затронуть, поскольку для него важнее всего было признание за Францией права на полноценное участие в послевоенном переустройстве мира, касалась Германии. Но прежде чем приступили к этому вопросу, случилась непредвиденная пикировка на тему восстановления промышленности СССР и Франции, в ходе которой Сталин сразу же воспользовался возможностью показать, насколько невысоко он ценит Францию. Как только генерал поздравил Сталина с быстрым восстановлением Сталинграда, тот, в свою очередь, спросил его, в каком состоянии находится французская промышленность. Генерал долго рассказывал об усилиях, которые предпринимала его страна, упомянул о потребностях Франции, в первую очередь военных, и пожаловался на то, с какой задержкой реагируют американцы на его просьбы о поставках оборудования. Сталин резко ответил ему, что страна должна рассчитывать только на себя.
Затем перешли к главному вопросу, германскому. Генерал углубился в близкую ему тему причин катастрофы Франции в 1940 г. По его мнению, способ решения вопроса с границами в Версале не обеспечил безопасность Франции; он добавил к этому еще один фактор нежизнеспособности Версальского договора: отсутствие России, традиционной союзницы Франции, на переговорах по нему. К этой теме в ходе встреч со Сталиным генерал возвращался неоднократно. Франция и Россия, связанные традиционной дружбой, бывшей залогом их безопасности, были разделены в 1918 г. революцией и Брестским миром, противоречащим духу их союза и интересам обеих стран, к чему впоследствии добавилось отсутствие реальной отдачи от договора 1935 г. Вследствие этого разлада в середине ХХ в. обе страны оказались вынуждены по отдельности противостоять возродившейся победоносной Германии. Именно желание вернуться к этому союзу, необходимому для их безопасности, побуждало генерала де Голля, и он это неоднократно подчеркивал, к выдвижению ряда конкретных предложений по Германии. Атмосферу переговоров делал столь странной, часто туманной из-за обилия недомолвок со стороны обоих собеседников, тот факт, что Сталин – несмотря на всю свою холодность и даже неприязнь по отношению к Франции, проявившиеся 2 декабря, – и де Голль постоянно подчеркивали, какую поддержку СССР оказывал Франции, чтобы позволить той оказаться в стане победителей. Именно Сталину, отмечал де Голль, Франция обязана своим участием в заседаниях Консультативной комиссии. Молотов, в свою очередь, напомнил французскому министру иностранных дел в ходе их рабочего заседания 5 декабря 49, что в Думбартон-Оксе, где обсуждались проблемы коллективной безопасности, СССР добился для Франции статуса постоянного члена Совета Безопасности. В обоих случаях, и с Советом Безопасности и с Европейской консультативной комиссией, США выступали решительно против любых уступок Франции, и представители Вашингтона упорно стояли на своем, поскольку, говорили они, разгром 1940 г. и режим Виши переводят Францию в ранг побежденных, что делает немыслимым ее участие в послевоенном переустройстве мира.
Настойчивость советской стороны в подчеркивании того, сколь многим Франция обязана ее поддержке, могла сравниться в ходе этих переговоров лишь с той ловкостью, с какой генерал де Голль увязывал выражения благодарности с выдвижением на первый план исторической общности интересов в области франко-российской безопасности. Диалог, несомненно, преисполненный лицемерия, но он объясняет, почему постепенно германский вопрос удалось сделать главным пунктом повестки дня.
Требования, предъявляемые от имени Франции генералом де Голлем, были совершенно четкими – Рейнско-Вестфальская область должна отойти к Франции, а над Рурским бассейном следует установить международный контроль. Сталин ответил, что все зависит от безопасности границ. И по этой причине вопрос западных рубежей Германии не может рассматриваться в отрыве от вопроса восточных границ, что подразумевало присоединение Восточной Пруссии к Польше. Де Голль не возражал против этого требования, хотя его собеседник напомнил ему, касаясь требований Франции, что на любую договоренность нужно согласие двух других союзных держав. В конечном итоге в ходе первой беседы Сталин добился согласия Франции на границу по Одеру–Нейсе, не сделав навстречу де Голлю никаких реальных шагов. Но в то же время он настаивал на переговорах по франко-советскому договору, успех которых, как он уверял, сдвинет с мертвой точки решение всех остальных вопросов. Сталин сказал так: «Французы теперь поверили, что русские будут драться против немцев, а русские верят французам. Это создает благоприятные условия для пакта. Вопрос этот надо обдумать».